Клоха

Под столом, с самым невинным видом, лежал мокрый Джульбарс, только что этот самый ковёр обрыгавший. У дивана, поджав ноги, устроился Антон. Он уже поучаствовал в этой "клининговой лихорадке" и считал, что она порядком затянулась.

- По-моему, уже чисто. Вот вы бы видели, что он с машиной сделал. Вот там - да, коврику хана... Не переживай, Жульё. Это тебя укачало.

- Тоха, лучше молчи... - посоветовал Даня. Уж он-то был в курсе, кого укачало, а кого нет. А кто просто дерьма или (и!) мусора наелся...

Жулик был собакой-идиотом. Он пожирал буквально всё что видел, а потом это "буквально всё" из него лилось и сыпалось, а что не выливалось и не высыпалось - урчало и, видимо, болело. Он терпел, вздыхал, поскуливал, однако ничему не учился, и при первой же возможности вся эта "пищевая цепочка" повторялась. Жулику шёл третий год, и надеяться на то, что он повзрослеет и поумнеет, не приходилось.

В своё время были перепробованы: команды, уговоры, объяснения, угрозы и, наконец, классический "волшебный пендаль", - правда, "классики" было не много. Во-первых, для Антона это была органически чуждая методика. Во-вторых, едва он начал, как один доброжелательный разговорчивый ветеринар (а от ветеринаров Антон, понятное дело, не вылазил) познакомил его с гуманной системой обращения с собаками. Система гласила: собака доброе, разумное существо. С собакой можно только по-хорошему. Собаки только так и понимают, они и между собой только так, по-хорошему, общаются, - здороваются, спасибкаются, уступают и пропускают. Антон летал как на крыльях - его Жулик, несомненно, жил по этой системе. Он никогда не рвался в бой, наоборот, рвался поздороваться, поклониться, а зачастую и вовсе ложился в самую беспомощную позу - на спину, по-заячьи согнув передние лапы на груди, - в общем, всецело отдавался на милость победителя. Милостей от победителя, как правило, не следовало. Никто из местных собак не говорил на языке гуманности и, похоже, никому из них не было известно, что они - добрые разумные существа. Жулику доставалось. Ему ох как доставалось, его трепали так, что только клочья шерсти летели. Антон самоотверженно отбивал своего вежливого кобеля от этих варваров и продолжал летать как на крыльях, ведь отныне было ясно: это оттого, что Жулик лучше. Оттого, что он говорит на правильном собачьем языке, а остальные - на неправильном...

Шабалин и Вика встретили Антона по дороге, уже у самого Викиного дома. Вернее, встретили "Жигули" Антоновского отчима. Из "Жигулей" выпрыгнул Антон, успел бросить что-то приветственное, а больше ничего не успел - за ним, во что бы то ни стало, вознамерился вылезти и Жулик.

- Джульбарс, фу! Джульбарс, сидеть! Сидеть! Жулик... Жулик! Фу!!

Антон не мог закрыть дверь. Жулик не просто лез напролом, на выход, он ещё и лизал Антона в лицо - и визжал, визжал, визжал.

Антонов отчим, наблюдая эту картину, закурил. Он никогда не вмешивался ("Твоя собака - твои проблемы"), но если надо было куда-нибудь отвезти - возил. Не на джипе, конечно, а на стареньких их-не-жалко-жигулях (нет - всё-таки глядя, как Антон воюет с Джульбарсом, их было, было жалко!).

Наконец, Жулик выпрыгнул. Визжать он перестал, кинулся к канаве, моментально что-то там выудил и...

- Тоха, смотри, - кивнул Даня, - он лопает что-то...

- Жрёт, Жульё такое, - согласился Антон. Захлопнул дверь и махнул рукой, отпуская отчима.

- Вы же завтра должны были приехать.

- Должны, - опять согласился Антон. - Выгнали нас.

- За что? - спросил Даня скорее по инерции. Логичнее было бы спросить, как, почему, за что их не выгнали раньше, гораздо раньше - ещё, как говорится, на подлёте.

- За поведение. Долго рассказывать... А тут ветер!

- Стихает уже. Тоха, слушай, надо поговорить.

- Надо - говори... Джульбарс!! - Жулик упал в канаву и катался в ней, вращаясь вокруг своей оси буквально веретеном. Пасть его была радостно разинута, и в неё то и дело захлёстывало какаоподобную жижу из канавы.

- Вылезай, скотина, вылезай, пакость!! - Антон пытался ухватить Жулика - за загривок, за лапу, даже за хвост, - но тот виртуознейшим образом уворачивался.

- А где у него ошейник? На поводке его водить - не пробовали? - Вика наблюдала за происходящим, брезгливо скривившись. Собственно, выражение её лица не сильно-то и изменилось с тех пор, как появился Антон. С Антоном они... не контачили. Нет, не ссорились, а просто... не пересекались. И если Антон этого просто не замечал, то Вика - ещё как. Ещё как замечала. Она-то, если можно так выразиться, не пересекалась намеренно. Коротко говоря, она считала его дураком. Каким-то он был негибким. Прямым как... как дурак! Хамить учителям, чтобы сказать правду? Тратить деньги на собаку и ходить в чём попало? Да и вообще, зачем держать пса в доме? На Вихляевских-то копях? У Вики, например, три собаки. Три собаки - и ни одной проблемы. Правда, собаки, собственно, и не у Вики, они у будки. Сидят, двор, дом охраняют. На то они и собаки, чтобы сидеть и охранять! А про Антона на Вихляевке уже легенды ходят, надо же быть таким дураком, держать собаку-идиота!

- А на поводке он вешается. Кххх... - изобразил Даня.

- О боже. Правда, что ли?

- Ну да.

- Мои же вот как-то не вешаются. На цепи...

- Может, они уже, - усмехнулся Даня. - Что-то их не слышно.

Викины собаки действительно ни разу ещё голоса не подали. Ни одна.

- Это потому, что они меня слышат. Хозяйка тут, чего им надрываться?

- Ах тебя-я... - снова усмехнулся Даня. Всё-таки красивая у него улыбка. Ухмылка, усмешка - как ни скажи, всё подойдёт. Она какая-то... многогранная. И то, что зубы неровные, не страшно. Даже как-то интересно получается, необычно. Слева зуб сильнее в сторону уходит - получается, больше ухмылка. Справа - поровнее, больше улыбка...

Истошно заверещал Жулик.

- Поймал скотину... - Антон тащил его за оба мокрющих уха. - Он же простынет, пакость, на таком ветру!

- Да палкой его не убьёшь, - махнула рукой Вика.

Антон лихорадочно осматривался.

- Чем бы его вытереть... Вячина, может, ты тряпку какую-нибудь вынесешь?

- Ты рехнулся?

- Вик, ну будь другом, - попросил и Даня, наклонив голову - так он обычно изображал грустного обаяшку. - А лучше... А ещё лучше, пойдём к тебе и приведём этих чудил в порядок!

- Да они мне весь дом уделают!! - Нет, такой наглости Вика не ожидала. Это... это вообще!

- У тебя вода - в доме? - поинтересовался Даня.

- А фен, - встрепенулся Антон, - хороший?

- У меня в доме - нет чистки собак!

- Ну так будет, - пообещал Даниил.

Ну а дальше... Дальше, собственно, так и было. Была чистка собак!

3.

Ксюша Ткачук неслась со школы на всех парах. Ветер нисколько ей не мешал - он дул в спину.

Часик был на исходе, а ей ещё предстояло: переодеться, покормить Крысю, оставить бабе Аве записку (сообщить по телефону значило бы отпрашиваться) и, наконец, забежать в магазин за подарком, хотя бы за маленьким,- пусть Вика и предупредила, что не надо, но совсем без ничего... нет, совсем без ничего не пойдёшь. Хорошо, хоть магазин прямо "под Ксюшей" (на первом этаже, а Ксюша - на втором, - она жила в единственной на Вихляевке пятиэтажке).

План как будто не сложный, но не успела Ксюша к дому подойти, как он изменился.

Надо сказать, Ксюшины планы менялись по десять раз на дню. С ней постоянно что-то случалось, а главное, случались чудеса, или чудеса в решете, как называла их баба Ава. "А всё потому, - назидала (наседала!) она, - что ты, Ксения, инфантильна!".

Впервые бабушка заключила это пару лет назад, после истории с селёдкой, когда Ксения была отправлена в магазин за этой самой селёдкой, потерялась куда-то минут на сорок и была обнаружена изнервничавшейся бабушкой за гаражами, возле ручья. Ксюша, по выражению бабушки, "сельдь полоскала" - сидела на корточках и с задумчивым видом возила селёдку - то, что от неё осталось - по воде, туда-сюда, туда-сюда...

- Ну и что, Ксения, ты делаешь? Что случилось? Что, скажи мне, вообще могло случиться?

Ксения не отвечала. Она смотрела на бабушку такими круглыми глазами, как будто та задала слишком много вопросов. Много - и каждый сложный-пресложный!

Конечно, Ксюша знала, что случилось. Она не знала, как это рассказать.

С "парочкой жирных малосольных селёдочек" (как бабушка заказала) Ксения вышла из магазина. Вышла - и вдруг совершенно обалдела от ярких июньских красок. В магазине было сумрачно и уныло, глаза успели к этому привыкнуть, а здесь... Ей даже показалось, что у неё закружилась голова.