Разожги мой огонь

* * *

Осмотрелась, увидела шкаф, достала оттуда плащ с капюшоном. Ровно в таком хозяин вулкана стоял передо мной. И хотя для меня одеяние длинновато оказалось, капюшон лицо хорошо скрывал. В чем и был прав мой супруг новообретенный, так в том, что не стоило сразу свое лицо соплеменникам показывать. Пойду к Алане. Лучше всего вечером, чтоб наверняка никому на глаза не попасться. А там уж ее батюшка за ночь придумает, как всем мое возвращение объяснить.

Вздрогнула, когда громкий размеренный стук донесся. Выходит, хозяин вулкана снова в кузне своей. И что за жизнь меня здесь ждет?.. От тоски зачахну и умру.

Прошла в яблоневый садик и сидела там до самого вечера, слушая отдаленный грохот кузнечного молота и кутаясь в плащ, пока Отец-Солнце на покой не ушел. Как день созрел, поднялась и спустилась тем же путем, каким в чертог хозяина вулкана пришла. Огневик не показывался, знать, крепко обиделся на меня. Прогнала кусавшее чувство вины.

Путь до селения предстоял не сказать что ближний — три четверти часа. Как приду, как раз и стемнеет. Но ноги сами несли к родному дому — что мне каких-то три четверти часа. Ерунда.

Прихватила в одном из держателей факел негаснущий. Пригодится, а то не ровен час ноги переломаю на горной тропе. Так и ждала окрика или еще чего, пока гора позади оставалась. Не может хозяин вулкана вот так запросто свою жертву отпустить. Не может. Но шагала и шагала, а грозного окрика не услышала, не принес горный ветер вслед приказ остановиться. А вот кожа на предплечье начинала саднить, словно с зажившей раны корочку содрали. От боли шипела сквозь зубы, пока к селению приближалась. Ничего. Доберусь до своих, расскажу все Алане, а там лекарь Ульх уж подскажет, как боль эту жгучую унять.

Слезы выступили, когда огни родного селения увидела. Издалека так и манили меня — теплые, живые, знакомые до боли. Последнюю часть пути почти бежала, кусая губы от нарастающей боли в руке.

Едва в селение ступила — факел мигнул и погас. Да он мне и не нужен больше. Оставила его на ближайшей скамье, а сама из последних сил заспешила к дому старосты. Ежели с горы бежала споро, сейчас словно к каждой ноге по пудовому камню привязали, едва переставляла их. А метка так и жглась, причиняла невыносимую боль, проклятая.

У храмового дома остановилась перевести дух, сдвинула капюшон, чтоб выступившую испарину с лица утереть. Все равно дойду. Должна. Вот только чуть передохну.

Из бочки с дождевой водой, что собирали для нужд храмового дома, зачерпнула горсть, выпила, смочила пересохшее горло, а потом и пылающую руку в воду опустила. Не помогло. Зажгло пуще прежнего. Зашипела от боли. Неужто и хозяин вулкана то же сейчас испытывает? Тряхнула головой, прогоняя о нем мысли. Нашла кого жалеть. Дуреха.

Услышала скрип отворяемых дверей, а потом и голоса.

— Завтра опять приду.

— Алана… — прошептала и вскинула голову. Голос любимой подруги, хоть и дрожавший, сразу узнала. Но что ж она так поздно тут делает? И одна к тому же…

— Ты, дитя, к замужеству готовься, — наставлял жрец, тот самый, что меня к хозяину вулкана провожал. — Матери-Земле и Отцу-Солнцу подношения начинай готовить, чтоб брак крепким был. Жениха своего привечай, рубаху ему вышей. Богам угодно, когда девица без дела не сидит.

— А Мелисса как же? — Видела, как Алана поднесла руку к глазам, потерла их.

Сердце дрогнуло. Переживает Алана, думая, что погубило меня чудовище из-под горы. А хозяин вулкана говорил: забыли обо мне! Ничего-то он не знает и не понимает!

— Алана… — прошептала, но голос не слушался. Да и перед газами все плыло, а ноги тряслись так, что того и гляди упаду.

— Подруга твоя уже в Солнечных Лугах Матери-Земли под ласковой дланью Отца-Солнца пребывает. Отпусти ее. И себя мучаешь, и ей покоя не даешь. А то ведь не ровен час станет приходить к тебе.

— Приходить? — ахнула Алана. — Это как же?

— А вот так: по ком долго слезы льют, те в тени обращаются и к беспокоящим их приходят, чтоб за собой утянуть. Так-то, дитя. Скорби время прошло, хозяин вулкана твою подругу забрал. А ты жить продолжай. Уяснила?

— Стараюсь я, — Алана жреца за руку ухватила, сжала, — да не могу. Не могу, как все… взять и позабыть…

— Надо, дитя, надо забыть и прошлое в прошлом оставить, иначе не обрести твоей подруге желанного покоя, не гулять ей в Солнечных Лугах, — высвободил руку жрец и начал к дверям пятиться. — А теперь домой ступай. Батюшка с матушкой за тебя волнуются. — Хлопнула створка.

— Завтра приду. Завтра, — лихорадочно шептала подруга, спускаясь со ступеней храмового дома.

— Алана… — позвала я, но получилось тихо. И такая слабость навалилась, что хоть ложись и не двигайся. Подруга уж споро к дому бежала. Вздохнула, отошла от бочки, служившей мне опорой, и медленно следом побрела. — Алана… — ночной ветерок донес-таки мой голос до подруги — видела, как остановилась, заозиралась беспокойно.

— Кто здесь?

— Это я, Алана. Мелисса…

— Мелисса? — позвала тоненько, приметив меня. Рванулась навстречу, а потом замерла и, передумав, шаг назад сделала, прижала руки к груди.

— Алана…

Шла к ней медленно, шатаясь, будто осенней медовухи перебрала, чувствуя, как Мать-Земля из-под ног уплывает. Перед глазами тоже все качалось. И мнилось уже, будто не одна подруга стоит, а три одинаковых.

— Чур меня! — взвизгнула вдруг Алана, отшатнулась, в ужасе лицо руками прикрыла. — Чур, нечистая!

— Алана, да ведь я это! Помоги… — протянула к ней трясущиеся руки. — Прошу!

Вскрикнула подруга, развернулась и побежала. Только и мелькал плащ да стучали легкие башмачки по утоптанной дороге.

— Алана… — прошептала, чувствуя, как последние силы покидают. И упала бы, не придержи кто-то.

Бледное лицо осветили выглянувшие из-за лоскутов туч лунные лучи. Черные глаза с красными искрами в глубине смотрели на меня с укором из-под сошедшихся на переносице темных бровей.

— Убедилась? — холодно спросил хозяин вулкана, подхватывая на руки.

— В чем?

— Чужая ты здесь.

— Глупости! Это все жрец! Он Алану напугал своими россказнями! — Хмыкнул только в ответ. — Пусти меня! — всхлипнула в горячую грудь.

— Не пущу.

— Все равно уйду от тебя! Завтра же! — Ничего не ответил, лишь крепче прижал. — Уйду, слышишь⁈ Не удержишь меня в своей горе проклятой! Слышишь или нет?

— Слышу, слышу, — проворчал.

Чувствовала жар его руки там, где моей спины касался. Вспомнила, что и ему метка боль причиняет. Подавила колыхнувшуюся в сердце жалость. Он-то меня прошлой ночью не собирался жалеть! Припомнила, как точно так же на руках нес вниз, в колодец огненный, и зажгло уже все тело, не только предплечье.

Широко шагая шел хозяин вулкана. Оглянуться не успела, а уж на окраину селения вышли. Там коня приметила. Посадил на него хозяин вулкана, сам позади устроился. Заключил меня в кольцо крепких рук, удерживая, а то бы непременно упала.

Конь и без команды понял, куда седоков везти нужно, послушно потрусил в сторону темневшей впереди горы.

— Да что за радость тебе меня при себе держать⁈ — ерзая на спине, спросила.

— Никакой радости, уж поверь, супруга. Я б лучше кошку завел. Ее хоть искать да обратно возвращать не надо. Погуляет да сама вернется.

— Ну так и заведи, — ответила с досадой и плечом дернула, чтоб его руки с тела сбросить. Не получилось. — Я-то тебе зачем?

— Выбора нет. Ни у тебя, ни у меня.

— Сердца у тебя нет.

Думала, ничего не ответит, а хозяин вулкана возьми и скажи:

— Умерло оно давно.

Только рот открыла спросить, не в саду ли яблоневом в беседке оно похоронено, как супруг мой, будто почувствовав что, прикрикнул, посылая коня в галоп. Встречный ветер все мои слова и забрал с собой.

Как в чертоге огненном, который отныне и моим домом должен был стать, оказались, хозяин вулкана велел:

— К себе ступай. — А сам принялся коню спину сеном растирать.

Вздохнула, подумав, что устала без меры. Сил совсем не осталось. Хорошо хоть метка больше не жгла, а встречный ветер, пока ехали, высушил испарину.

Завтра.

Там и новый день, и новые тревоги, и новые заботы, и новые надежды. Завтра решу, что дальше делать со своим будущим да с супругом, с которым меня сам Изначальный Огонь венчал.