Разожги мой огонь

* * *

— А ежели и так, то ничего это не меняет, — ответил невозмутимо.

Да как он может вот так стоять и спокойно смотреть, когда тайну его узнала⁈

Вскинула подбородок.

— Что же ты с прошлым хозяином вулкана сделал? Отчего селение родное сжег? — Набрала в грудь воздуха да и выпалила: — Как Весту погубил?

Ежели б до того булочную свою сожженной не увидела, побоялась бы спрашивать. А теперь в один миг равнодушие окутало. Ничего у меня больше не осталось на этом свете. Воспоминания одни. Хотелось, чтоб и Редрику так же больно стало, вот и пыталась найти колкие слова, чтоб на моем месте себя почувствовал. Думала, лицо хозяина вулкана злоба исказит после моих вопросов, а он только головой покачал, брови к переносице сгустил, отчего печальная складка на лбу залегла.

— Есть истории, которые лучше молчанием обходить, Лисса.

— Да ты только и делаешь, что молчишь! А кому от того лучше?

— Мертвым.

— Да ведь я-то жива! А ты со мной вот так… — махнула рукой в сторону пепелища. Не удалось скрыть горечь в голосе.

Молчал. Так и стояли в тиши — сюда даже звуки праздника не долетали, да и не было никакого желания больше быть его частью.

Отступила на шаг.

— Не расскажешь, выходит.

— Пусть мертвые в покое спят, Лисса. Что было, то быльем поросло.

— Лучше б и правда Изначальный Огонь меня прибрал в ночь обряда, — сказала устало, обошла его и, не оглядываясь, к окраине селения стопы направила.

С каждым шагом сердце болью отзывалось, стоило вспомнить развалины булочной. За что он так со мной?.. За что?.. Слезы уж к глазам подступили, и дорога впереди в мутное пятно превратилась, но дала себе обещание, что не запла́чу.

Не оборачивалась. Знала, что позади идет, метку-то ведь не жгло. Не увидит моих слез чудовище из-под горы.

Воспоминание о поцелуе у Старшего Костра налетело и словно под дых ударило. Позволяла ведь ему целовать себя и сама наслаждалась! А он все это время знал, что сотворил с моим прошлым, с моим очагом, у которого столько воспоминаний жило… Разозлившись, губы ладонью утерла.

— Лисса… — позвал, когда до коня добрались.

Не обернулась. Не хотела ни сидеть рядом с хозяином вулкана, ни видеть его, ни тепло его тела чувствовать, ни смоляной запах вдыхать.

Устремилась к горе, что чернела на ночном небе, будто углем нарисованная. Слышала, что и он верхом не сел. Шел позади, а конь копытами стучал по каменистой дороге, ведущей в огненный чертог хозяина вулкана.

Три четверти часа незаметно прошли — на одном только гневе и продержалась. А оказавшись внутри, к себе поднялась, разделась и, только когда набрала полную ванну воды горячей и в ней улеглась, поняла, как все тело ноет, вторя истерзанной душе.

Лежала, пока вода остывать не начала. А мыслям в голове уж тесно стало. Где ж мне способ отыскать, чтоб от супруга навязанного избавиться и снова самой себе хозяйкой стать?..

Вытерлась насухо, чистую рубаху ночную надела, прошла в комнатку, хотела волосы расчесать. Едва гребень в руку взяла, кольцо обручальное золотым блеском о себе напомнило. Надо же, а я ведь и позабыла о нем. С тех пор, как из Изначального Огня вышла, колечко это и не чувствовала вовсе, носила не снимая.

Отложила гребень, принялась скручивать золотой ободок с пальца. Кольцо, будто что почуяв, разве что в кожу не вгрызалось. С усилием, но все ж таки сняла его, посмотрела на затейливую вязь, бежавшую по выпуклому боку, и положила на столик.

Потом, поразмыслив, достала платье свое из шкафа, надела, кольцо в кулаке зажала и вышла из комнаты, чтоб хозяину вулкана его вернуть. У чуть приоткрытой двери его покоев замерла. Не хотела подслушивать, да только сказанные хозяином вулкана слова огненными змеями тело сковали, не давая с места сойти.

— Не нужна она мне здесь, Огневик.

— Так ничего уж не попишешь, хозяин, — протрещал дух в ответ. Так и представила, как он с ноги на ногу переступает. Всегда так делал, когда не уверен в чем бывал. — Поздно.

— Решение отыскать необходимо. Не по нраву мне, как все складывается.

Огневик протрещал что-то — не расслышала.

— Не желаю видеть ее больше, — донеслось решительное. — Избавить нас от ее присутствия здесь надобно. Так для всех лучше будет.

Сжала руки в кулаки, так, что кольцо в кожу до боли впилось, а сама едва сдерживала рвущийся наружу гнев. Сначала булочную мою уничтожил, а теперь и меня извести решил. Чудовище. Как есть — чудовище.

— Да как же, того-самого… — протянул дух растерянно. — Не выйдет. Нельзя. Это что ж получится-то тогда…

— Суеты от нее много. Смуту вносит и будет вносить. А теперь и подавно. Подумаю, что сделать можно. Ступай.

Поняв, что сейчас Огневик выйдет, отошла от двери, промчалась по коридору и по лестнице заспешила. Гнев душил, искал выхода. Мнилось, трону кого — и замертво тот упадет. Ни на кого никогда так не злилась. Глаза от подступающих злых слез пекло́, но не давала им пролиться. Тут слезами не решишь ничего.

Ноги несли вниз, под гору, где хозяин вулкана себе кузню обустроил. Огневик намеками да уловками разными указал, куда Редрик молотом стучать уходит, а я туда не совалась, уважала его дело любимое. Дуреха.

Слева от кухоньки ход вниз вел: слетела почти по ступеням широким, толкнула дверь тяжелую — гнев силы придал, не иначе. В кузне светло было, словно днем. Чаши с огнем полыхали, да и посреди кузницы из горна рыжий жар поднимался. Пахло терпко — раскаленным железом. А еще смолой. Им. Из-за того новый прилив ярости окатил.

Подошла к горнилу, где огонь клокотал, бросила туда кольцо обручальное с такой силой, что искры в стороны полетели. Да только кольцу хоть бы что — от огня, казалось, оно даже ярче заблестело. Мне же хотелось в серую золу его стереть, посреди которой так уютно устроилось.

Приметила молот, что на табурете лежал, ухватилась за рукоять обеими руками, взвесила тяжесть, размахнулась да ударила что было сил по кольцу. Порскнули искры, а на кольце вмятинка появилась. Еще и еще раз ударила, сминая напоминание о своем супруге навязанном.

Переведя лихорадочный взгляд с кольца, обвела глазами владения хозяина вулкана. На одних верстаках заготовки лежат, на других — готовые уж вещицы. И гнев пуще прежнего подступил, когда поняла, сколько старания, заботы и любви сложено в этот труд. Вот оно: живое все, лежит и ждет, когда хозяин придет, чтоб милым сердцу делом заняться. А от дела моей жизни одно пепелище осталось, и ничего больше.

Грудь боль когтила, а глаза пелена красная застлала. С криком подлетела к ближнему верстаку, опрокинула его и почти со звериной радостью глядела, как украшения по каменному полу прыгают. Металась по кузне как безумная, будто дух разрушения обуял. Разлетались клещи и кувалды с грохотом. Куски меди, железа, золота и серебра в камин пошвыряла. Украшения собирала и горстями их в горн кидала. Жалела, что нет во мне сил, чтоб до пыли все здесь сокрушить, чтоб и хозяину вулкана так же больно, как и мне, стало.

Приметила в углу на полке посуду серебряную. Видать, недавно хозяин вулкана ее смастерил. Ухватила молот с пола да по полке шарахнула. С обиженным скрежетом заскакали тарелки в стороны. А я уж молот заносила, чтоб еще разок по ним пройтись. И так бы и сделала, не обвейся лапищи вокруг стана.

— Ты что натворила, дурная⁈ — прорычал хозяин вулкана в ухо. Молот отобрал, отшвырнул, к себе меня развернул, за плечи ручищами ухватил и тряхнул с такой силой, что голова безвольно мотнулась.

Извернулась, вцепилась в ворот его рубахи пальцами, сжала. Так и стояли, друг друга удерживая. Я — тяжело дыша, он — сверкая гневными красными искрами в темных глазах.

— То же, что и ты с моим прошлым! — прошипела почти. — Нравится⁈

— Да за такое ведь и убить можно, — крепче пальцы на моих плечах сдавил.

— Пусть и тебе будет так же больно, как и мне! А теперь можешь убить! Мне уж все едино!

Томительно текло время. Кровь в ушах гудела, а гнев уходил, отступал, оставлял после себя черную выжженную бездну. Пальцами уже не так сильно стискивала полотно рубахи. Видела, как и с лица хозяина вулкана злоба стирается, смягчаются суровые черты.

— Лисса… — проговорил едва слышно, но не продолжил, только головой покачал.

Понял, видать, что мне все известно. Что слышала его разговор с Огневиком о своей судьбе.

— Не ошибались люди. Не зря тебя чудовищем из-под горы кличут, — бросила ему в лицо. — Хоть и был ты когда человеком, да весь человеческий облик и потерял в горе этой.

Чувствовала, как ярость уходит. А пустота остается. Думала, обрадуюсь, боль в глазах хозяина вулкана увидев, да только не было такого.

Ежели чего и ожидала, так не того, что разожмет вдруг руки и отступит на шаг.

— Уходи, — велел глухо и отвернулся. Оперся руками о верстак, что в буре моего гнева выжил. Видела, как широкие плечи напряглись под алой рубахой — не успел еще с Ночи Костров переодеться.

Посмотрела на его спину, подумала, что радоваться должна, ведь отплатила той же монетой, сделала ему больно. Да только радости-то как раз и не было. Горечь одна: в горле и на сердце. В руках ломота нарастала, напоминая о безумстве, что сотворила. Развернулась и вышла.

Не помнила, как вернулась. В себя пришла уже в покоях. На кровати села, уронила лицо на ладони, всхлипнула, и словно внутри что разжалось — слезы покатились беспрерывным потоком.