Другая империя

Царству долгие дни

Дай на земли! Дай на земли!

Гордыхъ смиритель,

Слабыхъ хранитель,

Всѣхъ утѣшитель,

Русь, укрепись!

Перводержавную

Русь православную,

Боже, храни! Боже, храни!

Царство ей стройное,

Въ силѣ спокойное!

Все-жъ недостойное

Прочь отрази!

Воинство бранное,

Славой избранное,

Боже, храни! Боже, храни!

Воинамъ-мстителямъ,

Чести спасителямъ,

Миротворителямъ

Долгіе дни!

Мирныхъ воителей,

Правды блюстителей

Боже, храни! Боже, храни!

Жизнь ихъ примѣрную

Нелицемѣрную,

Доблестямъ вѣрную

Ты помяни!

О, Провидѣніе!

Благословеніе

Намъ ниспошли! Намъ ниспошли!

Къ благу стремленіе,

Въ счастьѣ смиреніе,

Въ скорби терпѣніе

Дай на земли!

Будь намъ заступникомъ,

Вѣрнымъ сопутникомъ

Насъ провожай! Насъ провожай!

Свѣтло-прелестная,

Жизнь поднебесная,

Сердцу извѣстная,

Сердцу сіяй!

"Хорошо хоть упоминание Б-га и православия осталось, хотя воинствующий атеизм, социализм, анархизм и отделение государства и церкви скоро внесут изменения" - подумал он. Республиканцы и социалисты раскручивали новый вариант гимна, что-то там про "Союз нерушимый народов свободных сплотила навеки великая Русь.... "

Оставшемуся наедине Михаилу Александровичу вспомнился другой военный кризис начала века - в отличии от многих современников его внимание соскальзывало к дальневосточному региону, где японская активность пока отмечалась южнее, но Корея никогда не оставалась вне японского пристального внимания, военных и экономических интересов.

Формально Корея была в российской зоне влияния, но наше влияние уступало британскому, а общественное мнение и волнения за демократию и республику, как и в 1885, начинались с помощью японцев и американцев.

Он достал воспоминания Витте - злого гения современной российской государственности, собственно приведшего его к власти, но так своевременно ушедшего из жизни, оставив вакуум, умело заполненный Михаилом.

"...В один из холодных октябрьских вечеров 1903 года я просматривал подборку донесений от своих иностранных агентов в финансовых и политических кругах. По ним выходило, что деловые и политические круги США и Великобритании приложат все усилия для осуществления войны. Поэтому я решил выбить клин клином и продолжить усилия по отвлечению событиями на персидском и балканском направлениях.

Вспомнилось, как покинул пост министра финансов в августе 1903-го года. Об учреждении наместничества на Дальнем Востоке и о назначении Алексеева -- я, граф Ламсдорф и министры (за исключением, конечно, Плеве) узнали утром, читая газеты.

Для меня было ясно, из хода всех предыдущих отношений моих и Безобразова к Алексееву, что Алексеев, увидев, что сила на стороне Безобразова, в конце концов склонился перед ним и поступил к нему в услужение, вследствие чего он из начальника Квантунской области и был возведен в наместники.

Со дня утверждения наместничества, я уже считал дело Дальнего Востока проигранным и был уверен, что все это поведет к войне, а потому поставил на этом деле крест. Через несколько дней Император уехал морем за границу и довольно долго был у брата Императрицы в Дармштадте. Я уехал через несколько дней в Берлин, а потом в Париж. В Париже я прожил с месяц времени, старался никого не видеть, в особенности официальных лиц. Тогда я был убежден, что война неизбежна и на носу, говорить же кому-либо cиe или, вернее, проговориться, конечно, не хотел. Меня в Париже удивляло французское правительство, в особенности министр иностранных дел Делькассэ, который, по-видимому, в возможность войны не верил а потому так пела и французская пресса (Делькассэ всюду авторитетно говорил, что по имеющимся у него достоверным сведениям войны быть не может. Как впоследствии оказалось, эти достоверные сведения заключались в том, что наш посол кн. Урусов уверил Делькассэ. что войны с Японией быть не может, что же касается дипломатических сведений из других французских источников -- из Пекина и Toкио, то министр иностранных дел Делькассэ этих сведений совсем не имел, что явно доказывало всю неудовлетворительность постановки дипломатической части Франции на Дальнем Востоке. Когда я приехал в Париж и увидел, что там существует такое оптимистическое настроение, то, боясь проговориться, я старался ни с кем не видеться и уехал поскорее в Виши.)... В Париже я несколько раз виделся с главою дома Ротшильдов -- бароном Альфонсом, 70-тилетним старцем, человеком большого государственного ума и отличного образования. Конечно, при свидании он заводил речь о Дальнем Востоке, от которой я систематически уклонялся.

Германское же министерство иностранных дел получало с Дальнего Востока сведения весьма грозные относительно возможности японской войны. По сведениям, которые доставлялись в Берлин, оказывалось, что Япония чрезвычайно усиленно готовится к войне, что при том способе действий, какой усвоила Россия, в Японии войну считают неизбежной. К заключению о неизбежности войны Япония пришла после того, как узнала, что я удалился от дел, -- так как ей было известно, что я являюсь главным элементом, сдерживающим воинствующее направление.

Посланник в Японии барон Розен человек честный, рассудительный, но с немецким мышлением. Он предупреждал правительство, что в Японии волнуются, советовал бросить затеи ("заслон") на Ялу, войти в соглашение с Японией относительно Кореи, но держался того мнения, что Манджурия должна быть наша.

Я встретил и японского посла в Петербурге -- Курино, который подошел ко мне и сказал, что он считает нужным меня предупредить, чтобы я повлиял на министерство иностранных дел, чтобы оно дало скорее ответ на последнее заявление Японии; что вообще переговоры с Японией ведутся крайне вяло, ибо на заявление Японии, в течение целой недели, не дается ответа, так что, очевидно, все переговоры с Японией об урегулировании Корейского и Манджурского дела нарочито замедляются, что такое положение дела вывело из терпения Японию, что он как друг наш, умоляет дать скорее ответ, ибо, если в течение нескольких дней не будет дан ответ, то вспыхнет война. Этого Курино я знал еще до моего ухода с поста министра финансов; он мне и графу Ламсдорфу в июле месяце 1903 года, за месяц до моего ухода с поста министра финансов, представил проэкт нашего соглашения между Японией и Россией относительно дальневосточных дел, который, если бы был принят, устранил бы разрешение дальневосточного дела посредством войны. По-моему соглашение это было вполне приемлемо и я на этом настаивал; но мои настояния ни к чему не привели и все это соглашение было послано на заключение наместника Алексеева. Там застряло, или вернее говоря, вследствие этого заявления и начались бесконечные переговоры, которые тянулись с июля до января и ничем не кончились.

Одновременно, правительство начало разрушать и созданную мной систему золотого рубля. Золотые монеты имели свободное хождение наравне с бумажными кредитными билетами. Параллельное хождение золотых и бумажных денег отличалось стабильностью - её поддерживал устойчивый баланс золотого запаса и объёма бумажной рублёвой массы, так как по закону число находящихся в обращении бумажных денег не должно было превышать золотой запас более чем на 300 млн рублей. Свободное хождение золотых монет не вызвало ажиотажного спроса на них и сперва от "желтяков" даже старались избавиться, как от неудобных в обращении, но затем стали распространяться оппозиционные, антиправительственные и революционные призывы изымать и тезаврировать золотые монеты, чтобы подорвать финансовую систему и доверие к правительству. В итоге, для революционной и военной ситуации свободное обращение золотых монет было бы разрушительно для государства. Итого, были предприняты 2 шага: 1) предполагая возможное обострение международной ситуации, правительство отменило закон о нормативе бумажных денег и золотого запаса; 2) для изъятия золотых монет из обращения был принят золотослитковый стандарт (было установлено, что бумажные деньги можно обменивать на золото, но только в слитках, минимальный вес которых составлял 10 кг - таким образом, миллионы мелких потенциальных предъявителей прав на золото из запасов были отсечены. Впрочем, держателю небольшого количества банкнот не было необходимости обменивать их на золото, так как бумажные деньги были обеспечены достаточным количеством товаров. Для замены аналогичного количества монет, составлявших до 22% денежной массы в обращении, было выпущено достаточно бумажных банкнот. Хотя первое время обыватели и попрятали монеты)"

Михаил помнил, что отстранение, обставленное как повышение до председателя кабинета министров, Сергей Юльевич воспринял, конечно, тяжело. Помимо потери реальной власти и контроля финансовых потоков империи пугала потеря авторитета, лица среди как своих, так и чужих.

Но никогда не унывая и имея кучу идей, Сергей Юльевич продолжил плести интриги. Он не смирился и сейчас решил проявить инициативу во внешней политике, что вовлекло сюда и финансы и возможность влиять на внутреннюю политику.

"...Чтобы хоть как-то зацепить внимание царя, под видом личного и государственного финансового совета государю я планировал несколько усугубить описание сложившейся обстановки возможным вступлением Британии в войну на стороне Японии, не говоря уже о всевозможных нарушений правил войны под видом защиты торгового мореплавания (естественно, под британским флагом), предупредил об опасности депозитов в потенциально недружественной стране и о выгодности вложения в акции нефтяных промыслов нейтральной голландской Royal Dutch и связанной с ней Shell (хоть и британской, но частная собственность священная) для спасения и для умножения капиталов. Свои капиталы я вложил частично в RD, частично в Shell, дабы подать пример, вдобавок к вложениям в нефтеносные русские компании.

Параллельно Витте прилагал усилия к влезанию России к македонский вопрос, который хоть и быстро потерял остроту, но мог создать поводы для общения с турками - и для давления и для уступок. Россия могла сыграть в миротворца, выгадав за некие послабления восставшим македонцам очки на Кавказе.

Также сами британцы обостряли персидский вопрос (Английская дипломатия настойчиво домогалась отказа России от прямых дипломатических отношений с Афганистаном, установленных в 1901 г. Она также желала, чтобы Россия признала Тибет находящимся вне сферы ее влияния. Наконец, Южный Иран она стремилась включить в сферу влияния Англии. Все эти домогательства Англии сводились к тому, чтобы окружить индийскую границу поясом буферных территорий, подчиненных английскому контролю. Северный Иран Англия готова была признать сферой влияния России. Русское правительство не желало ни порывать с Афганистаном, ни отдавать англичанам часть Ирана. Русское правительство сочло английские предложения неприемлемыми. Но оно готово было продолжать переговоры, и они велись в течение всего 1903 г. 1902.11.13 Персия подписывает с Россией Договор о льготных тарифах, дискриминирующий британские товары. 1903.10. Англо-российские переговоры прерываются из-за несогласия России пожертвовать своими интересами в Персии).