Старая столица

— Значит, тебе не нравится? — на этот раз вопрос Такитиро прозвучал резко.

— Замечательный рисунок, — спокойно возразил Хидэо. — Разве я сказал, что он мне не нравится?

— На словах — нет, но в душе… Вижу по твоим глазам.

— Что вы видите?

— Что вижу?! — Такитиро резко встал и влепил Хидэо пощечину. Юноша не попытался даже уклониться.

— Бейте сколько угодно. Я и в мыслях не имел, что ваш рисунок плох, — оживился Хидэо. Должно быть, пощечина смахнула безразличие с его лица. — Нижайше прошу прощения, господин Сада. — Хидэо склонился в поклоне, коснувшись ладонями пола. Он даже не решился прикрыть рукой пылавшую от удара щеку.

— …

— Вижу — вы рассердились, но все же осмелюсь просить: дозвольте мне выткать этот пояс.

— Для того и пришел сюда, — буркнул Такитиро, стараясь успокоиться. — Ты уж извини меня, старика. Я поступил нехорошо. Так ударил, что рука болит…

— Возьмите мою. У ткачей рука крепкая, кожа толстая. Оба рассмеялись.

Но в глубине души Такитиро еще чувствовал смущение.

— Давно не поднимал ни на кого руки, не припомню даже когда… Ну, прости меня — и забудем об этом. Лучше скажи мне, Хидэо: почему у тебя было такое странное лицо, когда ты разглядывал мой рисунок? Правду скажи!

— Хорошо. — Хидэо снова нахмурился. — Я ведь еще молод и неопытен, и мне, мастеровому, трудно высказать что-то определенное. Вы ведь изволили сказать, что изготовили этот эскиз, уединившись в монастыре?

— Да. И собираюсь сегодня же обратно. Пожалуй, еще с полмесяца там пробуду…

— Вам не следует туда возвращаться, — решительно сказал Хидэо. — Отправляйтесь-ка лучше домой.

— Дома мне неспокойно, не могу собраться с мыслями.

— Меня поразили нарядность, яркость и новизна рисунка. Я просто восхищен: как вам, господин Сада, удалось создать такой эскиз? Но когда начинаешь внимательно его разглядывать…

— …

— …вроде бы он интересный, оригинальный, но… в нем нет гармонии, душевной теплоты. От рисунка веет беспокойством, какой-то болезненностью.

Такитиро побледнел, его трясущиеся губы не могли произнести ни единого слова.

— Сдается мне, в этом уединенном храме обитают лисы-оборотни и барсуки, и они-то водили вашей рукой…

— Та-ак. — Такитиро потянул к себе рисунок, впился в него глазами. — Недурно сказано. Хоть и молод, но мудр… Спасибо тебе… еще раз все хорошенько обдумаю и попытаюсь сделать новый эскиз. — Такитиро торопливо свернул рисунок в трубку и сунул за пазуху.

— Зачем же! Рисунок превосходный, а когда я вытку пояс, краски и цветные нити придадут ему иной вид.

— Благодарю тебя, Хидэо. Значит, ты хочешь выткать пояс, вложив в него свое чувство к нашей дочери, и тем самым придашь теплоту этому безжизненному эскизу, — сказал Такитиро и, поспешно простившись, покинул мастерскую.

Он сразу увидел маленькую речушку — типичную для Киото. И трава прибрежная — на старинный лад — клонится к воде. А белая стена над берегом? Не стена ли это дома Отомо?

Такитиро сунул руку за пазуху, смял эскиз и кинул его в речку.

— Не желаешь ли вместе с дочерью поехать в Омуро полюбоваться цветами?

Телефонный звонок Такитиро застал Сигэ врасплох. Что-то она не припомнит, чтобы муж приглашал ее раньше любоваться цветами.

— Тиэко, Тиэко! — закричала она, словно взывая к дочери о помощи. — Отец звонит — подойди к телефону…

Вбежала Тиэко и, положив руку на плечо матери, взяла телефонную трубку.

— Хорошо, приедем вместе с матушкой… Да, будем ждать в чайном павильоне перед храмом Ниннадзи… Нет-нет, не опоздаем…

Тиэко опустила трубку, взглянула на мать и рассмеялась:

— Отчего это вы переполошились, матушка? Нас всего лишь пригласили полюбоваться цветами.

— Странно, вдруг даже обо мне вспомнил!

— В Омуро теперь вишни в самом цвету… — уговаривала Тиэко все еще колебавшуюся мать.

Вишни в Омуро называются «луна на рассвете» и цветут позднее других в старой столице — не для того ли, чтобы Киото подольше не расставался с цветами?

Они прошли ворота Ниннадзи. Вишневая роща по левую руку цвела особенно буйно.

Но Такитиро, поглядев в ту сторону, сказал:

— Нет, я не в силах на это смотреть.

На дорожках в роще были выставлены широкие скамьи, на которых пришедшие сюда ели, пили и громко распевали песни. Кое-где пожилые крестьянки весело отплясывали, а захмелевшие мужчины разлеглись на скамьях и громко храпели; некоторые лежали на земле: должно быть, во сне свалились со скамеек.

— Что творится-то! — сокрушенно покачал головой Такитиро и пошел прочь. Сигэ и Тиэко последовали за ним, хотя издавна привыкли любоваться цветами вишни в Омуро.

В глубине рощи к небу поднимался дымок — там жгли мусор, оставленный любителями цветущих вишен.

— Пойдем куда-нибудь, где потише, а, Сигэ? — предложил Такитиро.

Они уже собирались уйти, когда напротив вишневой рощи увидели под высокой сосной кореянок в национальной одежде. Они били в корейский барабан и под его звуки исполняли национальный танец. Это выглядело куда как эстетичней, чем развлекающаяся толпа под вишнями.

Сквозь просветы между зелеными ветвями сосны виднелись в отдалении розовые цветы горных вишен.

Тиэко постояла, любуясь кореянками, потом сказала:

— Отец, поедем в ботанический сад — там тихо.

— А что? Пожалуй… На вишни в Омуро мы поглядели — свой долг перед весной исполнили. — И Такитиро пошел к машине.

С апреля ботанический сад вновь открылся для посетителей, и туда опять стал ходить трамвай от вокзала.

— Если и в ботаническом саду такая же толчея, прогуляемся по набережной Камогавы, — сказал Такитиро.

Машина мчалась по городу, утопавшему в молодой зелени деревьев. Молодая листва казалась особенно свежей на фоне старинных домов, чего не ощущаешь близ новых построек.

Со стороны аллеи, протянувшейся вдоль ограды, ботанический сад особенно просторен и светел. Слева, огибая его, катит свои воды Камогава.

Сигэ купила входные билеты и сунула их за пояс. Она дышала полной грудью, любуясь открывшейся ширью. Из квартала оптовиков, где они жили, едва видны дальние холмы, а Сигэ даже ими не доводилось любоваться: она редко выходила из лавки на улицу.

За воротами ботанического сада бил фонтан, вокруг него цвели тюльпаны.

— Какой чудной для Киото пейзаж. Наверное, их посадили американцы, когда строили здесь свои коттеджи, — сказала Сигэ.

— Кажется, американцы возвели их подальше, в глубине ботанического сада;— заметил Такитиро.

Они ощутили на лицах мелкую водяную пыль от фонтана, хотя ветра не было. Позади фонтана, по левую руку, возвышалась довольно большая оранжерея с круглой стеклянной крышей на металлическом каркасе. Они поглядели сквозь стекло на росшие там тропические растения, но внутрь заходить не стали.

Прогулка по ботаническому саду занимает немного времени.

Справа от дороги огромный гималайский кедр выгнал весенние побеги, опушенные пучками длинной хвои. Нижние ветви стелются по земле. Гималайский кедр — из породы игольчатых, но шелковистая зелень его новорожденной хвои — какие же это «иголки»? В отличие от лиственницы-карамацу он не сбрасывает старые иглы по осени, но все равно его молодые побеги создают сказочное впечатление.

— Оплошал я перед сыном Отомо, — вне всякой связи пробормотал Такитиро. — Он в работе превзошел отца, а уж глаз такой наметанный: все видит насквозь.

Само собой, Сигэ и Тиэко ничего не поняли из его слов.

— Вы встречались с Хидэо? — спросила Тиэко, а Сига лишь добавила:

— Говорят, он хороший мастер.

Они знали, что Такитиро не любит расспросов.

Пройдя справа от фонтана и повернув налево, они увидели что-то вроде детской площадки. Оттуда доносились веселые детские голоса, а на лужайке виднелись немудреные вещи детишек, аккуратно сложенные.

Такитиро и его спутницы ступили под сень деревьев и опять свернули налево. Неожиданно их глазам открылось целое поле тюльпанов. Тиэко даже вскрикнула, завидев столько цветов: красные, желтые, белые, черные, темно-лиловые, как камелии. Цветы были крупные, каждый сорт на своей делянке.

— Пожалуй, узор из тюльпанов вполне подошел бы для кимоно в новом стиле, хотя прежде я никогда не согласился бы на такую безвкусицу… — вздохнул Такитиро.

Если распростершиеся у самой земли ветви гималайского кедра с его нежной хвоей можно уподобить распущенному хвосту павлина, то с чем сравнить это многоцветие тюльпанов? — думал Такитиро. Их цвет как бы окрашивал воздух, проникал в самые глубины его существа.

Сигэ отошла от мужа и прижалась плечом к Тиэко. Как ни странно, внимание Тиэко привлекали в эту минуту не цветы.

— Матушка, видите тех людей, что стоят перед белыми тюльпанами? Не смотрины ли это?

— Ох, и правда…

— Не глядите так откровенно в их сторону. — Девушка потянула Сигэ за рукав.

Перед тюльпановым полем был пруд с карпами.

Такитиро поднялся со скамьи и медленно пошел вдоль делянок с тюльпанами, близко наклоняясь к цветам и чуть не заглядывая в каждый венчик.

— Западные цветы слишком яркие, они надоедают, мне больше по душе бамбуковая роща, — сказал он, возвратившись к своим спутницам.

Тюльпановое поле находилось в низине, окруженной деревьями.

— Тиэко, не кажется ли тебе, что в ботаническом саду есть нечто европейское? — спросил Такитиро.

— Мне трудно судить, но чем-то он действительно напоминает западные сады, — ответила Тиэко. — Вы хотите уйти, но, может, ради матушки побудем здесь еще немного?

Такитиро обреченно двинулся было снова к цветам, но тут его окликнули:

— Никак господин Сада? Ну конечно же, это Сада-сан!

— А, Отомо. Вижу, и Хидэо вместе с тобой. Вот уж не ожидал вас здесь встретить.

— Нет, это для меня неожиданность… — воскликнул Сосукэ, склоняясь в глубоком поклоне. — Люблю гулять по здешней аллее камфарных лавров, едва дождался, когда сад снова откроют! Сегодня я с особым удовольствием прошелся по этой аллее. Здешним лаврам лет пятьдесят, а то и шестьдесят… Извините за невоспитанность моего сына — он вел себя неприлично во время вашего посещения. — Сосукэ вновь склонил голову.

— Молод еще — ему простительно.

— Вы приехали сюда из Саги?

— Я — из Саги, а Сигэ с дочерью — из дома. Сосукэ приблизился к спутницам Такитиро и склонился в приветствии.

— Хидэо, что ты думаешь об этих тюльпанах? — голос Такитиро прозвучал чересчур сурово.

— Они живут, — со свойственной ему прямотой ответил юноша.

— Живут?.. Разумеется, живут, но мне неприятно на них глядеть — слишком их много… — Такитиро отвернулся.

Цветы живут… Коротка их жизнь, но они, безусловно, живут. Каждый год появляются на них бутоны. И расцветают. Живут, как живет вся природа… У Такитиро было такое ощущение, словно он опять оплошал перед Хидэо.

— Не мне судить, но, думаю, узор из тюльпанов для кимоно или пояса не очень подходит. Впрочем, если его нарисует гениальный художник, то и тюльпаны, пожалуй, обретут на рисунке вечную жизнь, — бросил Такитиро через плечо. — Возьмем рисунки на старинных тканях. Иные из них будут постарше нашей древней столицы. Только кто теперь способен сотворить подобную красоту? Так, одни копии…