Старая столица
![Старая столица](/uploads/covers/2023-08-27/staraya-stolica-201.jpg-205x.webp)
- Автор: Ясунари Кавабата
- Жанр: Самиздат, сетевая литература
Читать книгу "Старая столица"
ГОРОД КИМОНО
Киото — большой город с удивительно красивыми деревьями. Нет слов, прекрасны сад вокруг императорской виллы близ храма Сюгакуин, сосновая роща у императорского дворца, множество обширных садов старинных храмов, но хороши и деревья на городских улицах, они-то прежде всего и бросаются в глаза туристам. Необыкновенные плакучие ивы в Киямати и на набережной реки Такасэ, ивовые аллеи вдоль улиц Годзё и Хорикава. Это настоящие плакучие ивы, их гибкие зеленые ветви свисают до самой земли. Восхищают и красные сосны, полукружьем выстроившиеся на Северной горе.
В весеннюю пору яркой зеленью одевается Восточная гора, а в ясную погоду можно разглядеть деревья и на горе Хиэй. Красота деревьев подчеркивает красоту города, за чистотой которого постоянно следят.
В Гионе, особенно в отдаленной его части, вдоль узеньких улочек стоят потемневшие от старости дома, но сами улицы чисты, нигде не увидишь признаков грязи.
То же самое можно сказать и о районе Нисидзин, где изготовляют кимоно. Там идеальная чистота, несмотря на множество невзрачных лавчонок и мастерских. Деревянные решетки у домов каждый день тщательно протираются, на них не найдешь ни пылинки. Прибрано и в ботаническом саду, на земле не валяются обрывки бумаги, не увидишь мусора.
Американские оккупационные войска построили для себя в ботаническом саду коттеджи и, конечно, запретили японцам посещать его; потом американцы ушли, и все стало по-прежнему.
У Сосукэ Отомо — владельца ткацкой мастерской в Нисидзине — была в ботаническом саду любимая аллея камфарных лавров. Деревья невысокие, да и сама аллея — короткая, но ему нравилось гулять по ней. Особенно в весеннюю пору, когда у лавров набухают почки…
«Как там камфарные лавры? — иногда вспоминал Сосукэ, прислушиваясь к работе ткацкого станка. — Не срубили ли их оккупанты?»
Он с нетерпением ждал, когда же ботанический сад снова откроется.
Побывав в ботаническом саду, Сосукэ любил пройтись вдоль пологого берега Камогавы, откуда открывался вид на Северную гору. Обычно он гулял в одиночестве.
Вся прогулка по ботаническому саду и вдоль реки занимала около часа. Вот и сегодня он вспомнил о любимой аллее и затосковал.
— Из Саги звонит господин Такитиро Сада, — прервала его воспоминания жена.
— Такитиро? Из Саги?.. — Он подошел к конторке, где стоял телефон.
Ткач Сосукэ был лет на пять моложе торговца одеждой Такитиро. С давних пор они питали расположение друг к другу, нередко развлекались вместе в «дурной компании». Но в последнее время виделись нечасто.
— Отомо у телефона, давненько мы не встречались…
— Здравствуй, Отомо. — Голос Такитиро звучал необычно оживленно.
— Так вы, значит, в Саге?
— Ага, скрываюсь в уединенном женском монастыре.
— Вы изволите себя вести несколько странно. — Сосукэ специально употребил вежливый оборот. — Бывают ведь разные женские монастыри…
— Но этот настоящий, и живет в нем единственная старуха настоятельница.
— Ну и что? Старуха старухой, а господин Сада с молоденькой девушкой…
— Брось свои дурацкие шутки, — рассмеялся Такитиро, — у меня к тебе дело.
— Дело? Ко мне?
— Да. Я хотел бы заехать сегодня.
— Милости просим, милости просим. — Сосукэ не мог скрыть недоумения. — Я весь день дома, работаю. Наверное, и по телефону слышно, как станки стучат.
— Слышу, слышу! А знаешь, я соскучился по этому шуму.
— Может, вы и соскучились, а для меня этот шум — хлеб насущный. Если он прекратится, мне конец. Это вам не развлекаться в уединенном женском монастыре…
Не прошло и получаса, как машина, в которой сидел Такитиро, остановилась у дома Сосукэ.
Такитиро вошел в дом. Глаза его сияли. Он поспешно развязал фуросики.[23]
— Вот, хотел бы просить тебя, — сказал он, разворачивая рисунок.
— Пояс! — воскликнул Сосукэ и внимательно поглядел на Такитиро. — Такой современный, нарядный — совершенно не в вашем стиле, господин Сада. Н-да… Не иначе как для той, кто уединилась вместе с вами в женском монастыре?
— Ты опять за свое… — рассмеялся Такитиро. — Для нашей дочери.
— То-то удивится барышня, когда пояс будет готов. Ахнет, да и только. Станет ли она носить такой?
— Видишь ли, Тиэко подарила мне несколько альбомов с репродукциями Клее.
— Клее… Клее… Что за художник?
— Вроде бы абстракционист и, говорят, неплохой мастер. Картины его навевают мечтательное настроение. Они тронули и мое стариковское сердце. Я долго листал альбомы, внимательно разглядывал репродукции и изготовил эскиз — ничего похожего на рисунки на старинных японских материях.
— Это верно.
— Вот я и решил попросить тебя выткать пояс по этому рисунку. Посмотрим, что получится. — Голос Такитиро все еще дрожал от возбуждения.
Сосукэ некоторое время молча вглядывался в рисунок.
— Н-да, отличная вещь, и расцветка хороша. Есть и новизна, чего раньше не было в ваших рисунках. А узор по-прежнему изысканный, несмотря на яркость. Нелегко будет его выткать, но постараемся. На пробу изготовим один пояс. В рисунке угадывается и дочерняя почтительность, и родительская любовь.
— Спасибо тебе… Последнее время везде ищут idea, sense, даже цвет сверяют с западной модой.
— Да, так настоящую вещь не сработаешь.
— Терпеть не могу, когда в нашем деле употребляют иностранные слова. В Японии с древних времен существует свое, утонченное понимание цвета, какого не выразишь словами.
— Верно, верно! Даже у черного есть множество оттенков, — согласно кивнул Сосукэ. — Кстати, знаете, о чем я сегодня думал? О том, кто только не занимается теперь изготовлением поясов. У таких, как Идзукура, четырехэтажные фабрики, настоящее современное производство. Они там ткут по пятьсот поясов в день, рабочие участвуют в управлении, говорят, средний возраст тамошних ткачей — двадцать лет. Этак через пару десятков лет вовсе исчезнут мастера вроде нас, привыкшие к работе на ручных станках.
— Глупости!
— А если и выживут, станут, наверное, этим самым, «национальным достоянием», «сокровищем культуры» страны.
— …
— Как, например, вы, господин Сада, или этот… Клее, кажется?
— Я говорил о Пауле Клее. Знаешь, я уединился в храме и чуть не полмесяца по целым дням, а то и ночам обдумывал узор и расцветку для этого пояса, но не уверен, насколько мне удался рисунок.
— Он сделан безупречно, в изысканном японском стиле, поспешно возразил Сосукэ, — вполне достоин вашего имени и таланта. Постараемся выткать хороший пояс в точности по вашему рисунку. Пожалуй, Хидэо, мой старший сын, сделает его лучше меня. Вы, кажется, с ним знакомы?
— Угу.
— Хидэо ткет добротно.
— Тебе виднее. Главное, чтобы получилось. Мое дело — оптовая торговля, и большей частью с провинцией, поэтому в тонкостях не разбираюсь.
— Зачем на себя наговариваете?
— Этот пояс подходит для осени. Изготовь его поскорее.
— Слушаюсь. А кимоно для пояса уже подобрали?
— Вначале пояс…
— Понимаю. У оптовика за кимоно дело не станет — выбор большой… Похоже, готовитесь выдать барышню замуж?
— Откуда ты взял?! — Такитиро вдруг почувствовал, что краснеет.
В мастерских Нисидзина, где работают на ручных станках, довольно редко случается, что ткаческое умение передается от отца к сыну на протяжении трех поколений. Ручное ткачество — своего рода искусство. И если отец был выдающимся ткачом, это вовсе не означает, что таким же мастером станет его сын. Даже если он не лентяйничает, почивая на лаврах отцовского таланта, а старается овладеть секретами мастерства.
Бывает и так: ребенка с четырех-пяти лет обучают мотать нитки. В десять — двенадцать он уже осваивает ткацкий станок и начинает самостоятельно выполнять несложные заказы. Поэтому, когда у владельца мастерской много детей, это залог процветания. Работу мотальщиц выполняют и пожилые женщины лет шестидесяти, а то и семидесяти. И нередко в мастерских можно увидеть, как, сидя друг против друга, мотают нитки бабушка и внучка.
В доме Сосукэ только одна мотальщица — его далеко не молодая жена. Работает она, не разгибая спины, с утра до вечера и с годами становится все более молчаливой.
У Сосукэ три сына. Каждый ткет пояса на высоком ткацком станке такабата.
Владелец мастерской с тремя станками считается зажиточным, но есть мастерские с одним станком, есть ткачи, которым приходится брать станок в аренду.
Выдающееся мастерство Хидэо, в котором он, как признался Сосукэ, превзошел отца, было известно и мануфактурщикам, и оптовым торговцам.
— Хидэо, эй, Хидэо! — крикнул Сосукэ, но тот, видимо, не слышал.
В отличие от машинных станков ручные изготовлены из дерева и не создают сильного шума, но станок Хидэо был самым дальним, и юноша, сосредоточенно ткавший двусторонний пояс — работа особой сложности, — не услышал отца.
— Мать, позови-ка Хидэо, — обратился Сосукэ к жене.
— Иду. — Она смела с колен обрывки ниток и, постукивая кулаками по пояснице, направилась по коридору с земляным полом к станку, за которым работал сын.
Хидэо остановил бёрдо и поглядел в сторону Такитиро, но поднялся не сразу, — должно быть, устал. Увидев гостя, он не решился даже потянуться, чтобы расправить затекшую спину, лишь вытер лицо и, приблизившись к Такитиро, хмуро промолвил:
— Добро пожаловать в нашу грязную лачугу. — Он весь еще был там, в работе.
— Господин Сада изготовил эскиз и просит выткать по нему пояс, — сказал отец.
— Вот как? — равнодушно отозвался Хидэо.
— Это — особый пояс, и думаю, лучше бы взяться за него тебе.
— Наверное, для барышни, для госпожи Тиэко? — Хидэо впервые поглядел на Саду.
— Он сегодня с раннего утра за станком, должно быть, устал, — извиняющимся тоном сказал Сосукэ, пытаясь сгладить нелюбезность сына.
Хидэо молчал.
— Если не вкладывать душу, хорошей вещи не сделаешь, — ответил Такитиро, давая понять, что не сердится.
— Ничего особенного, обыкновенный двусторонний пояс, а вот не дает покоя… Прошу прощения, что не приветствовал вас как подобает. — Хидэо слегка поклонился.
Такитиро кивнул:
— Чего уж там, настоящий мастер иначе не может.
— Когда приходится ткать заурядную вещь, работать вдвойне тяжко. — Юноша опустил голову.
— Учти, Хидэо, господин Сада принес необычный рисунок. Он уединился в женском монастыре в Саге и долго работал над ним. Это не на продажу, — строго сказал отец.
— Вот как? Значит, в Саге…
— Постарайся выткать как можно лучше.
— Слушаюсь.
Равнодушие Хидэо умерило радостное возбуждение, с каким Такитиро вошел в мастерскую Отомо. Он развернул эскиз и положил перед Хидэо.
— …
— Не нравится? — робко спросил Такитиро.
— …
— Хидэо, — воскликнул Сосукэ, не выдержав упорного молчания сына, — отвечай, когда спрашивают. Ты ведешь себя неприлично.
— Я ткач, — произнес наконец юноша, не поднимая головы, — и мне нужно время, чтобы изучить рисунок господина Сада. Работа необычная, кое-как ее делать нельзя — ведь это пояс для госпожи Тиэко.
— Вот и я о том же толкую, — закивал Сосукэ. Его удивляло странное поведение сына.