Разожги мой огонь

* * *

— Тут я, хозяин, туточки, — Огневик, кряхтя, из печи выбрался.

Редрик сложил руки на широченной груди и смотрел на него сердито.

«Плохо дело», — решил дух.

— Зачем ей позволил тут хозяйничать?

— Заспался маленько, — виновато протрещал Огневик, — день-то вчера, того-самого, долгий был. А я пока людей из долины дожидался, пока они костер жертвенный разжигали, пока все положенные слова жрец их говорил, — в этот раз болтливый уж больно попался — на сквозняке вон сколько времени простоял, аж…

— Кухня — твоя вотчина, — прервал Редрик, — вот и хозяйничай. А девица пусть другим чем займется.

— Отчего ж ей печь не позволить, раз охота такая есть у нее?

— Оттого, что ей с прошлой жизнью проститься следует, а как она с ней проститься, ежели будет здесь вертеться? — Редрик не мог не заметить, что платье на невесте ее собственное. Отвергла дары хозяина вулкана.

— Так ведь, хозяин, может статься, ей как раз легче-то и будет, ежели она чем привычным займется…

— Глупости не говори. Проходили это уже. Раду вспомни.

Огневик протрещал что-то невнятное. Раду он хорошо помнил. Слезами девица могла не только вулкан затопить, а и все долины окрест.

— Да ведь не похожа на безумную нынешняя-то невеста.

— Чтоб больше здесь ее не видел, — отрезал Редрик и вышел из кухоньки, хлопнув дверью так сильно, что стол каменный едва ль не подпрыгнул.

Огневик, привыкший к гневу хозяина, покачал головой, посылая россыпь искр к потолку, и принялся за готовку.

С удовольствием из своего укромного угла в горниле печи наблюдал, как невеста хозяина по кухоньке снует. Видел бы сам хозяин — и запрета б не было. А уж ежели б поглядел, как судьбу свою она прошлым вечером встретила, так и вовсе разговора этого не случилось.

Помнил Огневик, как невесты к хозяину шли: иные рыдали, иные в себе замыкались, чтоб уж позже всласть порыдать. А эта… То ли слезы заранее выплакала, то ли с судьбой своей смирилась. Огневик намеренно в печи затаился, чтоб за ней приглядеть. И увидел все, что надобно. Но хозяина ослушаться нельзя, гнев его страшен… А все Рада. Ежели б не она, нынешней невесте хозяин и слова б не сказал. Не за свой проступок девица страдает.

Покачав головой, собрал Огневик на серебряный поднос снедь: миску каши с яблоком, ломоть хлеба ароматного, девицей испеченного, маслом намазал, да кружку молока горячего налил и меда туда добавил. Хозяин теперь все одно есть не будет, хорошая каша пропадет. Огневик пожалел, что самому ему пища без надобности. Ну да ладно, девица, вон, может статься, поест.

Скоро уж около покоев ее переминался. Входил едва ль не со страхом — слез не любил. Но страх оказался лишним — невеста хозяина стояла у окна, и по прямой спине ее и расправленным плечам смекнул Огневик, что слезы лить не собирается. Гневается скорее. Ну да гнев его не пугал. Недаром столько веков около хозяина вулкана провел.

— Поесть вот принес тебе, девица. — Дух, поднявшись на цыпочки, поставил поднос на столик у окна. Думал, откажется, но опять удивила — обернулась, кивнула, поблагодарила и села за стол.

Подняла на него прозрачные голубые глаза, под которыми темнота залегла, и спросила:

— А ты со мной пищу не разделишь разве? Тут ведь на двоих хватит.

Дух от неожиданности рассыпал горсть искр на узорчатый ковер. Обычно-то невесты хозяина едва Огневика замечать старались, все больше, конечно, и вовсе от него шарахались и втихую охранительные знаки из пальцев делали, а уж чтоб пищу разделить приглашали… Такое на памяти Огневика лишь единожды случалось. А теперь, выходит, дважды.

— А мне ж… это… того-самого… еда-то ни к чему, девица, — ответил, застенчиво ковырнув ногой ковер.

— Совсем не ешь? — протянула удивленно.

— Совсем.

— Грустно это, — задумчиво вздохнула.

— Отчего ж?

— А вот так поешь хлеба мягкого, запьешь молоком горячим, уже и жить веселей.

Огневик плечами пожал.

— Огонь — моя пища. Большего и не надо.

Хмыкнула только и за еду принялась. Кашу умяла в один миг, ломоть хлеба с маслом съела и даже пальцы облизала.

— На кленовых листьях определенно лучше бы вышло, — пробормотала, а потом и молоко выпила. Губы салфеткой льняной промокнула и только после того снова на Огневика глянула. — Благодарю тебя. Каши такой вкусной никогда не ела.

— Чего уж там, — буркнул Огневик, втайне довольный.

— Жених-то хлеб мой, наверное, и не попробовал даже? — Огневик протрещал что-то неопределенное. — А ему бы полезно было. Мягкий хлеб, говорят, и нрав крутой смягчает.

— А ты, девица, никак, хлеб пекла, до того, как сюда попасть? — И хоть слышал Огневик разговор ее с хозяином вулкана, решил больше узнать. Да и хозяина обсуждать боязно. Огневик помнил — тому всегда все ведомо.

— Булочную держала, — протянула девица невесело. — Каждый день до света вставала, пекла, а потом ко мне люд шел. Кто за хлебом, кто за сдобой, кто за сластями, а кто и за караваем свадебным. Бывало, и из дальних селений приезжали.

— Да ну? — не удержался Огневик.

Кивнула.

— У меня над входом в булочную крендель расписной висел, я сама придумала и плотнику рисунок показала, чтоб не напутал чего, а после, когда крендель готов был, сама и расписала его. Помню, едва ль не все детишки селения прибежали на этот крендель посмотреть, а я напекла точно таких же, сахаром свекольным полила и их угощала. — На губах невесты хозяина вулкана горькая усмешка расцвела, и Огневик только тогда опомнился. Может статься, и прав был хозяин, что не велел о прошлой жизни девице напоминать. Но она опять удивила, в третий раз за утро. Тряхнула косами черными и сказала: — Не хочу я о прошлом думать. Не сейчас.

— А вот это правильно, — одобрил Огневик. — Прошлое, того-самого, пусть в прошлом и останется.

— Согласен со мной, выходит? — спросила, прищурившись.

— А как же! Вот то, что сейчас происходит, это, того-самого, самое настоящее и есть. Этим-то дорожить и надо.

— А ведь и то верно. Покажи-ка мне тогда, Огневик, чертог хозяина вулкана. Ты ведь тут, уверена, каждый угол знаешь, — улыбнулась так заразительно, что Огневик и повода для отказа не смог отыскать.