Диверсанты

– Где они? Откуда голоса? – шутливо, озабоченно спрашивала она.

– Я тут! – наклонился и шёпотом сказал ей почти в самое ухо Виктор.

– А-а-а! Новичок! Бледный весь, оттого я и не заметила, – повела она загорелыми плечами. – Могли бы и подвинуться – вон сколько захватили валунов. Варя, – обратилась она к подруге, которая подворачивала наверх длинные волосы, – такие и места в трамвае старушке не уступят.

– Сейчас они начнут стыдить нас на весь пляж, – улыбнулся Рыбалко. – Пойдем, Витя, подальше от них, спрячемся в самое синее море.

– Во-во! Прячьтесь! – продолжала смеяться девушка.

– А если они нашу одежду умыкнут, пока мы будем купаться? – спросил Виктор капитана, но так, чтобы девушки слышали.

– Мы их потом быстро разыщем! – ответил Рыбалко. – У них же ярко выраженные особые приметы!

Девушки с интересом уставились на капитана.

– Во-первых, обе хорошенькие. А во-вторых, загорели в цвет моих туфель, – продолжал шутливо Рыбалко.

– Ну и примитив! Наверно, милиционеры. Другого и сравнения найти не могут! – подала, наконец, голос молчавшая девушка, которую звали Варя.

Капитан и журналист весело расхохотались.

Виктор театральным жестом развел руками, давая понять девушкам, что большего они от них не ждали.

– Девушки, а может, вы у нас купите немного места? – предложил он с заговорщицким видом. – Отдадим недорого. Мы вам – кусок валуна, вы нам – часть того, что у вас в сумке, но повкусней. Идет?

– Ладно! Идите уж купайтесь, мы вам и так выделим из наших скудных припасов, – приняли девушки шутку.

– Вот это великодушие! – воскликнул Виктор. – Будем взаимно великодушны и разрешаем вам пользоваться бесплатно нашими валунами и завтра, – с этими словами Шмелев, балансируя на облизанных волнами «голышах», пошел в море. Рыбалко двинулся следом. Едва Виктор вошел в воду, сразу же лег и пополз в глубину, а капитан, все еще неуверенно ступая по камням на дне, не торопился окунуться. Потом они поплыли, неторопливо раздвигая спокойную, словно масляную воду.

– Ну что ты со своим аналитическим умом журналиста ухватил в истории Шкета? – спросил капитан.

– Вероятно, Шкет – это какая-то сошка в большой игре. Но он кому-то очень больно наступил на мозоль. А этот кто-то занимается такими делами, что шкетам знать их не положено. Если же узнал, то должен молчать навечно. Думаю, это дело рук золотозубого. Может быть, он и «пришил» его.

– Витя, ты уже начал говорить на жаргоне. Когда пообщаешься с моими клиентами, вообще будешь говорить: «Сканаю на хавиру и похаваю». Оба засмеялись. Помолчали немного, продолжая грести все дальше и дальше от берега, уже миновав ограничительный буй.

– Вот жаргон золотозубого навел меня на размышления, – продолжил разговор капитан. – Думаю, в убийстве Шкета они неповинны. Они, мне кажется, вообще ни при чем. Это случайная встреча, каких не избежать в ресторанах, если сидишь один за столом. То, что они сразу, как только сели, стали разговаривать со Шкетом – так ты пословицу знаешь: «Свой свояка видит издалека». Так и бывшие зеки.

– Да, но он ему предлагал какое-то дело, полкосых обещал, в смысле пятьсот рублей. А что значит на их фене «мелиоратор»?

– Мелиоратор – он и есть мелиоратор, не на блатном языке. А пятьсот рублей он предлагал Шкету в месяц. Обратил внимание? Значит, он звал его куда-то работать, а не воровать. Ясно, что золотозубый раньше сидел, как он сказал, «пятерик имел», пять лет сидел, а сейчас «завязал», бросил свою преступную жизнь и где-то работает мелиоратором. Механизаторы на мелиоративных работах хорошо зарабатывают, особенно на Кубани, на рисовых полях. Так что эта встреча случайная. Об этом говорит и вопрос золотозубого, если ли у Шкета бирка. Бирка – это паспорт. Эту версию пока отложим, пусть будет про запас. Но поискать золотозубого не мешает, может быть, он нам прольет свет на настроение Шкета, его планы, его связи. Кобзев даст словесные портреты, а золотозубый фигура колоритная, с жаргончиком. Может, кто и вспомнит. Девушки нам машут, поплыли обратно. А думаю я вот о чем: Шкета убили на симферопольской трассе. Убийца, вероятно, ехал в Москву. Ты помнишь, справку я давал тебе читать, там байка Лузгина описана?

– Насчет того, как им со Шкетом поручено было искать иконы?

– Да! Думается мне, что Лузгин не соврал, что хотел спрятаться от Иконника в колонии. Уж если такой, как Лузгин, решился на это, значит, Иконник стоит того, чтобы его бояться.

Они стояли по пояс в воде, подставив свои белые тела яркому солнцу, наслаждаясь теплом и покоем.

– Наверно у того мужика бизнес такой был, – предположил Виктор. – По тысяче рублей аванс им выдал – дело, значит, стоящее.

– Шкет говорил Лузгину, что он из Москвы и на пяти языках балакает, а пистолетом угрожал им, если надуют.

– Иконы сейчас в цене, а в деревне можно купить шедевр за бесценок, надо только ездить, искать, – сказал Виктор. – Продавал-то он их, наверно, за тысячи. Бизнес прибыльный. А Лузгин вместе со Шкетом не ездил? – спросил Виктор.

– Нет! Шкет уехал один. Лузгин, как он говорит, и не собирался ехать. За неделю он спустил всю тысячу в ресторанах, а потом получил предупреждение. Тот поймал его в подъезде, зажал в темный угол и пригрозил. Кончилось тем, что Лузгин вломился в продовольственную палатку. Байка фантастическая, но я сейчас начинаю на нее смотреть всерьез. Видно, он втягивал ребят в какое-то дело. А вот в какое? Может, иконы – это не главное. Но нужны были ему такие, как Шкет и Лузгин.

– Что движет этими шкетами, лузгиными? По четверти века прожили, а что, кроме тюрьмы, видели? Кто они? Издержки нашего общества? Или спутники нашего общества? Мы продвигаемся, а они не отпадают от нас, не теряются на пройденной дороге, и страдать приходится нам от них все больше и больше. Нас они обворовывают, обманывают, и это при социализме. Откуда они вообще появляются, эти шкеты и лузгины? У всех была школа, дом, вроде бы одинаковые условия, но одни берутся за нож, а другие нет.

– Может быть, генезис? – заметил капитан.

– Сын вора не может быть не вором! Это придумано для облегчения, чтобы не размышлять. Наверно, тут более глубокие причины. Если верить нашим социологам, то в основе лежат экономические факторы: зарплата – не зарплата, купить нечего, а что можно – стоит дорого, вот и берутся за нож, чтобы добыть деньги. Старшее поколение говорит, что мы вот всего достигли длительным и упорным трудом, так и вы давайте работайте, а молодежь сейчас хочет всего, а не потом. Все же грамотные, а в газетах каждый день пишут: взятки, взятки, казнокрадство, оперируют десятками тысяч. Вот и не хотят ждать старости в нужде. Мы же не даем им возможности заработать побольше и купить чего хотят.

– Тут ты, Витя, на сто процентов прав. Я согласен с тобой. От нужды родители звереют, пьют, дебоширят, а дети все видят. Вот судьба у таких ребят и надломленная. Где-то надломилась… Возьми, к примеру, Лузгина. У него две сестры. Бьются как рыбы об лед, выбиться из нищеты не могут, хотя обе работящие, на двух работах получают, а одеться прилично не могут. Да и детство у них было трудное. В доме живут торгаши и всякие богатые дельцы, все с достатком. Лузгин задумывался, почему у тех детей все есть, а у него с сестрами не всегда хватало на хлеб. Отец и мать – пьяницы. Можешь представить себе ту атмосферу, в которой рос мальчишка. Школу он бросил – это никого не взволновало. В нем зрело убеждение, что у нас неправильно распределен жизненный достаток. Когда Лузгин обворовал квартиру одного директора комка, – так теперь комиссионку называют, – то на суде заявил: «Этот не обеднеет, еще наворует». И это убеждение в нем созрело, когда ему не было еще восемнадцати лет. Вообщем, взялся перераспределять богатства. Отнимать у тех, кто имел, и пропивать их накопления. Судья пытался внушить ему, что этот директор более двадцати лет учился, прошел путь от ученика продавца, а Лузгин твердил свое, что таких вещей на зарплату не купишь, вор он – и все тут. Конечно, он вор, я позднее помог ему сесть. Мне приходилось встречаться с этой, довольно-таки распространенной тенденцией, особенно среди молодых преступников. Первая побуждающая причина, толкающая на воровство, – это выпивка, наркотик, а потом – как бы внутреннее оправдание своего поступка – не обеднеют. А в принципе этих ребят жизнь обделила, она у них пустая, а заполнить эту пустоту мы не можем, вернее, нам нечем. Нужна большая индивидуальная работа, а мы пока работаем скопом, для всех одни стандарты, для всех один шаблон. Если парень выпил – сразу ему ярлык, на работу опаздывает – ярлык. А когда много ярлыков, то подлинного лица не видно. Потом, ярлыки навешивать легче, чем говорить с человеком по душам. Времени ни у кого не хватает, чтобы говорить, а ярлыки времени не требуют. Помочь, направить некому. Это только в кино, в газетах наставники, коллектив, а в жизни не каждому коллективу есть дело до одного человека. Потому у нас укоренилась неписаная истина: «Коллектив всегда прав, он тебя поднимет, он тебя сломает». Вот и прячемся за коллективное воспитание: пропесочить, пробрать, выдать, а нет – гони его в шею к чертовой бабушке! Семнадцатилетнему парню сразу себя не найти, ему надо помогать, и при том очень тактично.

– А как с профилактикой по предотвращению преступлений среди молодежи? – Виктор посмотрел внимательно на капитана. – Сколь эффективны разного рода мероприятия?

– Лучшая профилактика – не сажать новичка к рецидивистам, – зло ответил Рыбалко.

– А до тюрьмы?

– Честно признаться, я не особенно верю в профилактику.

Мимо них проплыли девушка и парень, она красиво загребала руками воду и старалась высоко держать голову, чтобы не замочить свою короткую стрижку. А парень профессионально демонстрировал брасс. Капитан полюбовался на эту пару и продолжал:

– Что такое профилактика? Примитивно – это попытка разъяснить потенциально опасному, способному что-либо совершить криминальное парню его будущее. Про колонию, потерянные в заключении годы и так далее. Это только маленькая часть профилактики. Но такой, как Лузгин, лучше разъяснит неоперившемуся, что это – голубая чушь, надо голову иметь на плечах, и тогда ни один легавый – это я – не доберется.

– Тогда профилактика по предотвращению преступлений ничего не дает? Как же можно предотвратить совершение преступления?

– Тут есть много вариантов, – ответил задумчиво капитан, улыбнувшись печально каким-то своим мыслям. – Как мы узнаем, что готовится преступление? Через агентуру, а попросту стукачей, которые не чувствуют себя разведчиками в лагере врага. Такой работает не за совесть, а за страх: сам попался на нарушении закона, вот в порядке альтернативы и становится нашим информатором. Предположим, я получаю от него информацию, что Лузгин готовит кражу в квартире. Что мне делать? Какой путь избрать? Не могу же я вызвать Лузгина и сказать ему, что знаю о его планах. Он тут же поймет, что кто-то мне настучал, и может даже вычислить моего информатора. Сложно все это!

– Тогда лучшая профилактика – взять Лузгина прямо с поличным, с украденными вещами или в квартире. И выходит, товарищ капитан, что лучшая профилактика – это тюремная камера, куда можно запрятать Лузгина на несколько лет. Кто выиграет? Опросите сотни людей, все скажут: «В тюрьму их!»