Сарыкамыш. Пуля для императора

23. 1 декабря 1914 г. Николай II. Вокзал

Из дневника Николая II:

"1-го декабря. Понедельник.

Самый знаменательный для меня день из всей поездки по Кавказу. В 9 час. прибыл в Сарыкамыш. Радость большая увидеть мою роту Кабардинского полка в поч. кар. Сел в мотор с Бенкендорфом, Воейк[овым] и Саблин[ым] (деж.) и поехал в церковь, а затем через два перевала на границу в с. Меджийгерт. Тут были построены наиболее отличившиеся ниж. чины всей армии в числе 1200 чел. Обходил их, разговаривал и раздавал им георгиевские кресты и медали. Самое сильное впечатление своим боевым видом произвели пластуны! Совсем старые рисунки кавказской войны Хоршельта. Вернулся в Сарыкамыш в 4 ч. и посетил три лазарета. Простился с ген. Мышлаевским, нач. штаба ген. Юденичем, другими лицами и с моей чудной Кабардинской ротой, в которой роздал 10 георг. крестов; и в 4½ часа уехал обратно в Карс. Поезд шел плавно и тихо. В Александрополе была недолгая остановка. Вечером кости".

В двадцать часов двадцать пять минут Авилов доложил в Меджингерт, что подтверждений алиби Лавренюка найти не удалось. Дежурный офицер показал, что отправил посыльного с документами Сивцова около 9.20, и что тот вернулся к 10 часам. Сам рядовой подтвердил, что видел Лавренюка в канцелярии, но время указал лишь приблизительное — от 9.30 до 9.50. Что же касается начальников оперативных групп — в канцелярию все вошли одной командой, примерно в 10.20, и подполковник Лавренюк уже находился на третьем этаже.

Драценко молчал в трубке долго. Ответил мрачно: "Так тому и быть… С этого момента с Лавренюка глаз не спускать!"

Ночное наблюдение за квартирой Лавренюка взялся организовать штабс-ротмистр Драч. Однако и ротмистр Листок в эту ночь почти не спал. Много курил, лежа на койке, поставленной Росляковым и Яшкой здесь же, в кабинете; несколько раз вставал, ходил по темным углам, вновь ложился и курил.

Он думал о Сивцове. Кольцо, конечно же, выдавало в адъютанте шпиона. Но именно это кольцо с ядом да разбитый стакан с отравой и не давали ему покоя! Кольцо навязчиво воскрешало в памяти самоубийство "Дидлова", а осколки стакана живо напоминали события 25 ноября, связанные с убийством армянина-перебежчика, — тот же яд в стакане с водой и один и тот же почерк! И в обоих случаях рядом генерального штаба подполковник Лавренюк…

Алексей Николаевич вдруг поднялся с койки и сел. Черт! Как он сразу не подумал об этом! Ведь Ланге так ясно показал, как могли отравить перебежчика — просто повернуть тайную крышку на кольце. И проделать это совершенно незаметно!

Но тут пришла другая мысль — Лавренюк этого сделать не мог, поскольку собирался пить из уже отравленного стакана… А может, вовсе не собирался? Может, яд с кольца уже был слит в стакан — до прихода его, ротмистра Листка? Понял, что перебежчик может его разоблачить, и готовился отравить бедолагу, да только он, ротмистр Листок, помешал ему своим появлением? Тогда понятно, почему не обнаружили ни ампул, ни порошков…

Ротмистр поднялся и заходил по комнате; затем прошел к табурету, приставленному к койке, и подобрал лежавшую на нем коробку папирос.

Ну, а Волчанов? Если подполковник реальный шпион, то как он мог быть связан с убийством штабс-капитана?

Чиркнула спичка, и ротмистр вдохнул в себя живительный дым.

Действительно, как? Никак… Только Сивцов… Или…

И тут Листка осенило во второй раз: он вспомнил, что, когда звонил Сивцову и справлялся о поручике Зайкове — имеет ли он "Анну" и как скоро прибудет Волчанов, — рядом с адъютантом оказался все тот же Лавренюк. Да, именно Лавренюка адъютант спросил про "Анну", поручика! И подполковник понял, что они заинтересовались Волчановым… И смекнул, кого мы ошибочно ищем — офицера с орденской лентой! А раз ищите Волчанова, так вот вам, пожалуйста, — Волчанов! Этот известный в гарнизоне кутила-картежник — лучшая кандидатура для отведения от себя подозрений! Надо только сымитировать побег ничего не подозревающего капитана…

У Листка защемило в груди от вдруг стройно складывающейся цепочки. Дымя папиросой, он вновь заходил по темному кабинету.

И ведь как просто: Волчанов ухлестывает за сестрой милосердия, та связана с "Дидловым"… Остается позвонить, сказать ей, что необходимо сделать: перезвонить Волчанову и просить встретиться! Госпиталь рядом, счастливый штабс-капитан покидает службу и пропадает навеки…

В возбуждении ротмистр в который уже раз прошел к койке и сел.

С ополченцем также понятно — его, прикрывая от разоблачения Дидлова, застрелила из "Люггера" Анна Калленберг — сестра милосердия! Заодно, чтобы, опять же, подозрение пало на дурака Волчанова, она хладнокровно подстрелила и своего ухажера Оржанского… А Лавренюк наверняка подкупил кучера, и тот открыл ей лабаз, чем подписал себе приговор… Дьявол! Тогда понятны и все последующие события… После возвращения Джунковского Лавренюк выпытывает у Сивцова дату приезда Императора, однако подручных к тому времени нет — "Дидлов" на том свете, а "Берт" под подозрением и не сегодня завтра будет схвачена. Выход один — передать информацию туркам и перехватить русского царя на пути в Меджингерт. И сделать это должна все та же сестра милосердия, которая все одно при неизбежном аресте станет ненужным свидетелем…

Алексей Николаевич машинально затушил папиросу в пепельнице, стоявшей здесь же, на стуле, и потянулся за очередной папиросой.

И тем не менее произошло непредвиденное — пришлось устранить тех, кто мешал исполнить задуманное… Однако кинжал… Зачем ему понадобился нож Сивцова? Хотя… В конце концов, не стрелять же по ночным улицам — лучше уж нож! И лучше нож Сивцова — колоритный и всем известный, чтобы подозрение пало на адъютанта… Для того и оставил улику в боку доктора. А с Сивцовым расправился, когда тот объявил его шпионом!

Листок мысленно возразил себе, что умирающий доктор указывал на аксельбант, который Лавренюк не носил, поскольку с восемьсот третьего года выпускники Николаевской академии вместо аксельбантов носили нагрудные знаки! А может, тыча себя в грудь, Поплавский намекал вовсе не на адъютантский шнур, а именно на знак выпускника Академии Генерального штаба? Черт возьми! Тогда все сходится — армянин, Волчанов, Сивцов, восточный кинжал, знак Николаевской академии вместо аксельбантов — все это Лавренюк!

Решение пришло мгновенно; Листок вскочил и метнулся к вешалке — немедленно, сейчас же арестовать мерзавца, пока не поздно! Именно сейчас, ночью, до приезда монарха!

Он уже натягивал гимнастерку, когда что-то остановило его. Он вдруг подумал, что все, что ладно складывалось в его голове, ничем не доказуемо. Если Лавренюк отравил армянина и Сивцова, то он должен был иметь серебряное кольцо, которого никто не видел! Участие подполковника в убийстве Волчанова также сомнительно. Знал ли он вообще Анну Калленберг и Отто Ланге? Одна дышит на ладан, другой в аду — никто из них уже не подтвердит… И есть ли вообще, кто мог бы подтвердить его преступления? Нет ни Волчанова, ни армянина-перебежчика, ни кучера… И нет реальных доказательств, что Лавренюк причастен к отравлению адъютанта… Господи! Сколько мертвецов за несколько дней! И все это совершил тщедушный, вечно краснорылый пьяница — генерального штаба подполковник Лавренюк?

Внезапно Листок вспомнил, как дрожали руки штаб-офицера на совещании, тянувшиеся к стакану с водой, и… металлический стук о стекло. Черт! Что же это было — кольцо? Да, кольцо, но золотое, как он успел заметить… Или все же арестовать и допросить? А если окажется, что подполковник ни при чем? И арест его будет очередной осечкой? Что тогда?

"А тогда, — подумал ротмистр, — маршировать тебе в штрафной роте нижним чином!"

И как есть, в гимнастерке и шароварах, Алексей Николаевич плюхнулся на отчаянно проскрипевшую койку.