Поющие барханы (сборник)
- Автор: Оралхан Бокеев
- Жанр: Советские издания / Авторские сборники, собрания сочинений / Советская проза
- Дата выхода: 1981
Читать книгу "Поющие барханы (сборник)"
9
Закончили уборку подсолнуха и приступили к силосованию. В те времена хозяйства еще не знали комбайнов, поэтому подсолнухи скосили косилками, а потом сграбили конными граблями.
Кожак уже вернулся из района на отремонтированной машине и теперь носился по аулу, поднимая пыль до небес. Он возил подсолнухи к силосной яме.
Дождя все не было, и земля растрескалась от жары. Прелести летних дней утратили свою новизну и свежесть. И люди и природа будто заждались прохладного, влажного дыхания осени. Некогда буйная Бухтарма едва струилась, и воды ее стали прозрачны как хрусталь. Все кругом приобрело какую-то зрелость — леса, горы, луга. Весенняя и летняя суета в этом небольшом ауле заметно пошла на убыль. Оставалось еще убрать подсолнух и засилосовать его. Нурлан по-прежнему не сходил с лошади, охраняя поле, ждал, когда закончится уборка.
Осенью его призывали в армию, и, может быть, от этого он заметно приуныл, будто его окатили ледяной водой, бродил полусонный, безразличный ко всему. Беспокоила мысль: что будет с отцом во время его службы?
Горевшая ярким огнем его любовь к Луизе теперь будто задохнулась без воздуха, источала едва заметный свет, который с каждым днем все больше мерк. Но влечение к девушке по-прежнему было сильным, только его чувство закалилось и возмужало со временем. Если бы вдруг он ушел из этого мира и вернулся бы через тысячу лет, то в первую очередь стал бы настойчиво со слезами раскаяния и надежды разыскивать ее по всему свету, свою юношескую любовь.
Нурлан понял, что все люди на земле рождаются друг для друга. С самого раннего детства, едва покинув пеленки и начав делать первые робкие шаги, человек ищет себе пару. Но не всякий раз он ее находит. А если и найдет, то не всегда удается добиться любви. Вот и проходит жизнь в несбывшихся грезах и сожалениях. Может быть, не зря в старину говорили: "Настоящим влюбленным не удается соединиться на этом свете". В старые времена редко женились по любви. Ну а сейчас, что мешает этому? Чего не хватает современной молодежи для этого?
Минарет прекрасного, возведенный в душе Нурлана и отполированный его чувством до жгучего блеска, ждал. Они должны были войти в него вместе с Луизой, взявшись за руки.
Не только Луизу, но и себя он, кажется, заново нашел. Пусть она далеко или близко, пусть видится с ним или не видится, пусть молчит или говорит — все равно душа его заполнена ею и влечение не угасло. Его сегодняшняя невеселость, бесцельное, казалось бы, времяпрепровождение были затишьем перед большой радостью. Когда она узнала, что он идет в армию, то сказала: "Без тебя мне очень и очень будет скучно". Эти слова, сорвавшиеся ненароком и поселившие в нем надежду, Нурлан бережно хранил в своем сердце…
Итак, в Черной степи собирались силосовать подсолнух. С раннего утра колхозники собрались там с граблями и вилами. На поле уже стрекотали вовсю косилки, по утренней прохладе выкосили не мало. Грабельщики тут же собрали все в валы и поджидали машину Кожака, который должен был возить подсолнух к силосной яме.
Луиза не знала покоя и металась с одного участка поля на другой. Лицо ее потемнело от загара. С грустью она смотрела на скошенный подсолнух, свое детище. Сколько усилий и энергии пришлось затратить, чтобы посеять и вырастить этот подсолнух, а теперь все под нож косилок. На лице у нее можно было обнаружить нетерпение, беспокойство и ожидание чего-то. Такого за ней Нурлан никогда не замечал, даже глаза запали. Устала, видно, совсем измучилась.
Давно уже аульчане привязались к ней, и районные и колхозные руководители были довольны агрономом. Да и как не быть довольными, ведь Луиза научила чингиз-тайцев выращивать подсолнухи. Целыми днями она не слезала с лошади, руки и ноги ныли, ломило поясницу…
Работали все хорошо, транспорт не подводил, только вот машина Кожака где-то задержалась. Появился бригадир, весь черный от ярости и пыли:
— Отца твоего в душу! Не нашел я Кожака, как будто сквозь землю провалился! Как уехал вчера вечером, с тех пор и не появлялся.
Кто-то из колхозников сказал:
— Я думаю, он уехал в дальний аул. Там, в Фадихе, у него родственники.
— А по мне, так он где-нибудь пьяный валяется под забором.
— А я думаю, он за прахом отца укатил. С него станется. Деньги все копил, хотел останки отца на родину перевезти. Что возьмешь с ненормального!
Луиза растерялась. Так хорошо начали, а теперь все срывается из-за машины. Она поглядывала в сторону аула, и белый платок ее трепыхал на ветру. Вдали показался Нурлан. Сначала он не хотел сюда приезжать, чтобы не видеть скошенного поля, за которым столько присматривал и берег его пуще глаза. Но он знал, что здесь Луиза, и невольно сел на коня. Как только он подъехал, она спросила у него:
— Ты Кожака не видел?
Нурлан помотал головой — нет, не видел. Луиза, припав к гриве Байшубара, поскакала в аул. Больше ей ничего, наверное, и не требовалось от Нурлана. Он впервые увидел ее гневное лицо, и на сердце у него похолодело.
А работа продолжалась, подсолнухи валились под косилками. Кругом вились пчелы, не успевшие, видно, еще насладиться нектаром. С карканьем носилось воронье. Добрались до поля и вездесущие мальчишки с торбами. Бригадир, распаренный и злой, досадливо прогонял их.
Кожака все не было, и копнители расположились кто где, расплевывая вокруг себя шелуху подсолнухов.
Вскоре вернулась Луиза. Лицо у девушки еще больше потемнело, синие глаза сверкали. Нурлан старался не смотреть на нее, он не привык видеть ее такой рассерженной.
— Боже! Куда он мог подеваться? И что за халатность? Где совесть, в конце концов? — горячилась она. Нурлан в душе был доволен. Ругай, ругай, думал он, авось да разонравится.
— Жалко, что человека нет на его место, а то бы давно надо было гнать в три шеи! — кипятился бригадир. Он повернулся к Нурлану. — Эй, сын Акима! В армию пойдешь, так обязательно на шофера выучись! Понял?
Нурлан промолчал, а сам подумал: что верно, то верно, профессия хорошая. И тут на дороге со стороны аула заклубилась пыль.
— Кожак. Ясное дело — Кожак.
— Пьяный, что ли?
— Ну и несется! Можно подумать, отец у него воскрес.
Люди повставали со своих мест, оживились. Луиза молча смотрела на приближавшуюся машину. Взгляд ее немного потеплел, досада на лице смешалась с радостью. Она и сама не знала, почему симпатизирует этому скандалисту и что в нем привлекает ее. Судьба ли печальная, или внешность Кожака?
Машина с грохотом остановилась. Кожак не в силах был выбраться из кабины и уронил голову на руль. Он был пьян. Пропыленные, будто поседевшие, волосы растрепались, глаза закатились. Луиза сошла с лошади и подошла к машине. У Нурлана замерло сердце, он боялся вздохнуть.
— Кожак, — произнесла Луиза мягким, заботливым голосом. — Как же это так? Мы ведь ждем тебя, а ты?
Шофер уставился на нее, как бодливый бык, и заорал по-казахски:
— Уходи! Уходи! — И по-русски добавил. — У-у-у! Ненавижу тебя, вражья дочь!
Луиза слабо ахнула и отпрянула от него, закрыла лицо руками. А тот в исступленье кричал:
— Ты! Ты во всем виновата! А ну-ка, скажи, недобитая фашистка, кто убил моего отца? Кто застрелил дядю? — Он вышел из кабины и вдруг ударил ее кулаком в лицо.
Она рухнула как подкошенная. Никто и опомниться не успел, как он сел в машину и поехал по нескошенному еще подсолнуху. Нурлан взревел от ярости и вскочил на лошадь. Дальше он не помнил, что делал. Люди потом рассказывали, что долго скакал за машиной Кожака, матерясь и плача, но не догнал его…
На другой день он пошел к Анне-апай, чтобы узнать о Луизе. Она с перевязанной головой лежала в постели. Увидев Нурлана, через силу улыбнулась. Он наклонился к ней и обнял. Луиза погладила его по волосам и тихонько отстранила. Отворилась дверь, и вошли председатель колхоза, председатель аульного совета и прибывший из района милиционер.
— Как здоровье, дочка? — участливо спросил председатель колхоза. — Голова не болит?
Луиза закрыла глаза и покачала головой:
— Не болит.
— Кожака мы задержали. В камере он. Теперь уж ни на кого не поднимет руки, — сказал председатель аулсовета.
Луиза вскинула голову и тут же со слабым стоном опустила ее на подушку:
— Отпустите его. Он ни в чем не виноват. Отпустите.
Милиционер изумленно раскрыл рот.
— Как это так?
Луиза села в постели и настойчиво повторила:
— Отпустите его, пожалуйста. Прошу вас, верните ему свободу. Он же ни в чем не виноват.
Посетители переглянулись, — уж не помешалась ли она в рассудке? И вышли один за другим.
После их ухода Луиза поманила Нурлана к себе, погладила его щеку, взяла за руку:
— Поцелуй меня, не стесняйся. Прошу тебя. — И закрыла глаза.
Анна-апай подтолкнула взволнованного Нурлана:
— Не стесняйся, сынок. Поцелуй. — И вытерла глаза платком.
Нурлан поцеловал Луизу в первый и последний раз…
Итак, я заканчиваю повествование о событиях, случившихся однажды в небольшом ауле Чингизтай. Что было потом? Ничего значительного, никаких особенных перемен. Подсолнух был весь убран. По полю расхаживали вороны и собирали просыпавшиеся семечки.
Луиза оправилась от потрясения и навсегда покинула аул. Колхозники тешили себя надеждой, что когда-нибудь она вернется, но вряд ли можно на это надеяться.
Аким умер от раны, полученной в войну и промучавшей его десять лет. Нурлан отслужил три года в армии и вернулся в родной аул. Стояло как раз начало лета, и вся Черная степь зеленела всходами подсолнухов. А в ясном небе громадным цветущим подсолнухом висело солнце, как бы оставленное в дар колхозникам агрономшей…
1977
Перевод А.Кончица