Камень утренней зари

Глава 10

Катерина вышла на ближайшей остановке общественного транспорта. Она была одета в черное платье, глаза её выражали скорбь настолько сильную, что люди оборачивались на неё, смотря вслед странной женщине в прикиде смерти. Но Катерину Юрьевну не заботило мнение окружающих, лишь одна цель маячила перед лицом.

Дом Юрия Кутикова она нашла сразу: пятиэтажка уныло серого цвета с неработающим домофон и грязной, оттого что её не мыли, лестницей. Последний этаж и вот она темно-шоколадного цвета дверь с бронзовыми ручками. Катерина постучалась. Сначала ей не открывали, но потом она услышала слабое шуршание за дверью, тяжелые шаги и звук щелчка замочной скважины. На пороге стояла молодая девушка.

Аврора, муж подсказал имя девушки заранее, была невероятно похожа на своего брата. Брюнетка невысокого роста с уточненной фигурой — она была похожа на модель из какого-нибудь серьёзного столичного агентства. Взгляд карих глаз отражал искреннюю тоску и тревогу, но купал в своей теплоте и нежности — взгляд человека, потерявшего все в своей жизни, но продолжающего теплить надежду в своем сердце. Тонкие аккуратные черты лица подчеркивали тот свет, что излучала девушка. Именно таким был Юрий в воспоминаниях Катерины и такой же была Аврора.

— Я Екатерина Юрьевна.

— Чистая?

— Что? — Катерина посмотрела на Аврору удивленным взглядом, не понимая вопроса, а потом осознала и ответила: — да, моё имя переводится как читая, непорочная.

— Проходи.

Аврора отошла от двери, тем самым позволяя Катерины войти внутрь. Женщина разделась и прошлась взглядом по квартире: светло-коричневые оттенки, современный стиль и много деревянных вставок. Квартира вызывала тепло в сердце, но в то же время отталкивала от себя своей чуждостью и тоской.

Катерина Юрьевна вошла в единственную комнату. Высокие потолки, стены цвета томленого молока и скудная обстановка: стол, стул, кровать, шкаф и белый высокошёрстный коврик. Стена над кроватью вся увешена грамотами— Катерина насчитала больше тридцати рамок. На столе компьютер и порядка двадцати разных золотых кубков.

Женщина аккуратно присела на принесенный табурет и выжидающе посмотрела на Аврору. Они обе не готовы были начать разговор, пришлось Катерине сделать первый шаг.

— Вы посылали мне письма?

— Да.

— Почему?

— Потому что брат так завещал мне сделать.

— Он все подготовил заранее? — задала вопрос Катерина Юрьевна, но не стала дожидаться ответа Авроры и перебила: — не надо, не отвечайте. Вопрос глупый.

Катерина Юрьевна встала и прошлась по комнате, аккуратно трогая покрытую пылью мебель и технику. Всё здесь говорило о том, что владелец был в глубоком горе и вел аскетичный образ жизни на фоне своих страданий. «Может быть, — рассуждала Катерина в мыслях, — Юрий мог стать великим человеком, если бы не моё эгоистичное поведение? А может быть, он бы потратил всю жизнь на глупые скитания?» В душе женщины бушевал шторм эмоций от презрения к себе и своим поступкам до горделивого мнения о глупости самоубийства Юрия — эти чувства схлестывались в тяжелом бою.

— Вы тут живете? — уточнила Катерина Юрьевна, продолжая сметать пыль с кубков.

— Нет. У меня своя квартира. Была. Но когда брат умер, я не смогла продать или сдать квартиру. Посчитала это неуважением к брату. — Аврора немного помолчала, Катерина продолжала стирать пыль с кубков. — Я не протираю их, не трогаю тут ничего, только на кухне и ванной комнате прибираюсь раз в месяц. А так: прихожу, сажусь на стул и сижу. Иногда час, иногда два, а иногда целый день — потом ухожу.

— Почему не протираете?

— Хочу, чтобы всё в этой комнате хранило память о хозяине. Тут каждый сантиметр пропитан братом.

— Разве пыль не мешает? — удивленно уточнила Катерина.

— Пыль показывает, что человек, который тут жил, остался в памяти других. Как пыль ложится на вещи, так идут годы и сохраняется память.

Катерина не поняла смысл сказанных слов. Она продолжала неосознанно протирать кубки, словно сдирая застарелую кожу с тела, оголяя внутреннюю суть этих вещей, обнажая красоту их сияния.

— Какой он был? — уточнила Катерина, разглядывая один из кубков. — До аварии, какой он, Юрий?

— Веселый. Целеустремленный. Умный. Невероятно талантливый. Вокруг него крутилось много таких же талантливых ребят. Он уже с восьмого класса открыл в школе, по согласованию с директором, кружок для таких, как он.

— Был в центре внимания?

— Да. Но не любил этого. Хотел, чтобы люди видели не его внешность, а его труды.

— Чем он занимался?

— Учился на биоинженера. Новая неизведанная профессия, к которой он кипел всем сердцем. Он мечтал.

— О чём? — уточнила Катерина, когда девушка не досказала фразу.

— Мечтал стать тем, кто разберется в причинах появления рака и сможет предотвратить его развитие. Большая светлая мечта — глупая, отчасти.

Катерина Юрьевна посмотрела на Аврору. Перед ней возник образ Юрия: печальные понурые глаза с коричнево-золотистой радужкой, похожей на осенние листки; взъерошенные черные волосы, будто на них гнездо сотворили птицы; сильные крепкие руки и телосложение; звонкий бархатный голос. И его слова: «Прошу, Катерина Юрьевна, простите меня. Простите меня, ради Бога!»

Не простила, не приняла, не отпустила обиду спустя годы. Горделивая, заносчивая и жестокая женщина — вот кем была она. И он — светлый, талантливый парнишка, который не смог себя простить. «Насколько он был светел, что сделанное действие для него стало каторгой и наказанием?» — подумала Катерина.

— Катерина…

— Екатерина, — перебила Аврору женщина, и пояснила: — называйте меня Екатерина, а не Катерина.

— Почему же?

— Потому что Катерина умерла в своем горделивой желчи, а Екатерина, понимающая и прощающая, только родилась на этот свет.

Из квартиры Катерина выходила задумчивая и печальная. После встречи с сестрой погибшего и их долгого разговора о произошедшем из неё были выжаты все соки. Казалось, пустили её душу через мясорубку и достали перемолотый фарш, лишенный положительных эмоций.

Она брела по городскому бульвару, украшенному яркими кованными светильниками, привлекающими к себе мотыльков и иную мелкую живность. Ногами загребала кучки листвы, уже частично спревшей и оставляющей на носках туфель влажные прозрачные капли, подобно слезам. Руки неотвратимо холодило, пришлось натянуть перчатки на ледяные пальцы.

Не осознавая пути своего, Катерина добрела до церкви, что возвышалась в уединенном уголке парка, отдаленная от мирской реальности. «Откуда она тут взялась?» — удивленно подумала Катерина, рассматривая светлый уголок парка. Она никогда не замечала эту церковь, хоть не единожды гуляла по парку, и только сейчас, когда её взор на мир вокруг открылся, заметила необычное строение.

Бревенчатый сруб маленькой церквушки был покрыт влажными каплями дождя, между брусьями пролеживался мох, который задерживал в себе серебристые капельки, аккуратно покачивающиеся на ветру. Мокрое дерево источало необычайный аромат, застилающий всё вокруг. Небесные капли разбивались об асфальт и хаотично разлетались в стороны. С крыши в несогласованном такте падали дождинки, окропляя траву.

Окна церквушки излучали неясный свет. Они были запотевшие и белесые, но сквозь туман выскальзывал необычайно теплое сияние. Казалось, что за окнами скрывается сам рай, который ждет грешную душу Катерины и готов отворить для неё дальний мир. «Она любила и страдала и рай открылся для нее» — вдруг всплыли строчки из поэмы в голове женщины.

Высокие кованные двери с тяжелыми металлическими узорами и замками вызывали в ней трепет. Ей казалось, что этой райские двери, за которыми будет ждать суд божественный. И ей стало страшно, ведь душа была не готова отправиться на великое действо. Но крик ворона отвлек Екатерину, помог опомниться и встрепенуться всем телом — оторваться от созерцания и остолбенения.

Дверь оказалась открытой, но небывало тяжелой. Казалось, что она открывает не дверь, а поднимает тяжелый мешок с мукой или углем.

Она прошла притвору, аккуратно поднявшись по ступеньки вверх, прошла зал, где происходит богослужение, и направилась прямиком к алтарю, ведомая внутренним неясным чувством.

Дойти она не успела. Из дальней ниши вышел мужчина с длинной бородой — удивительно светлой. Не седой, а белесой, как ангельское крыло или лебединая шейка. Строгий взгляд голубых глаз, под стать небесной летней синеве, рассматривал её: зашуганную, печальную, страждущую. В этом взгляде ощущалась отеческая забота и всепонимание. Впервые Катерина почувствовала себя не той горделивой мудрой женщиной, а маленькой провинившейся девочкой перед серьезным взглядом папы.

— Ваше Высокопреподобие, простите за вторжение! — вырвалось у Катерины.

— Ничего, дитя господне, ничего. Просто ль так заглянула али с просьбой какой?

Он выжидающе смотрел на Катерину. Она не могла пошевелиться, а еще боле не могла решиться на судьбоносное решение. Сердце драли кошки, душа была вымучена и выжата как половая тряпка.

— Да, Ваше Высокопреподобие, — обратилась Катерина, пытаясь подобрать слова и вымученно их произнести: — примите мою исповедь. Прошу.

— Приму, дитя, приму коли искренне эта исповедь. В чем каешься, дитя Господа нашего?

— Я совершила тяжкий грех!

— Какой же?

Екатерина замялась, не зная куда деть свои трясущиеся руки, взгляд беспорядочно бегал по ликам святых, в свете свечи кажущимися проницательно глядящими и вглядывающимися в темные уголки души; по образу Богоматери, обнимающей дитя и грустно взирающей на мир вокруг, видя в нем то зло, что несет и растит в себе человек; по образу Спасителя, сурово глядящего, из-под хмуренных бровей; а сверху на неё взирала божественная троица: сын, отец и святой дух. От запаха ладана и горения свечей, у Катерины разболелась голова, она вмиг побелела, но устояла на ногах. «Либо сейчас, либо никогда!» — сама себе сказала она и четко произнесла:

— Я убила человека.

— Вы раскаиваетесь?

— Да. Всей душой!

— Прочти, — протоирей протянул Екатерине книжечку с заложенной закладкой, после чего объяснил: — прочти это пять раз тут и дома каждый день на протяжении того времени, что ты посчитаешь нужным для очищения своей души от греха.

Екатерина приняла книжечку из рук протоирея, после чего он покинул её. Она долго читала текст молитвы, запоминала каждое слово. Когда она получила отклик от души своей, когда строчки перестали расплываться перед глазами, а дрожащие руки маленько успокоились, то стала читать вслух. И слова её разлетались по зале и оседали на окружающий мир, как пыль ложиться на мебель.

— Как слабому и вовсе безсильному самому по себе на дела благия, смиренно со слезами молю Тебя, Господи, Спасителю мой, помози мне утвердиться в моем намерении: жить прочее время жизни для Тебя, возлюбленнаго Бога моего, богоугодно, а прошедшия согрешения моя прости милосердием Своим и разреши от всех моих, сказанных пред Тобою, грехов, яко благий Человеколюбец. Также смиренно молю Тебя, Пресвятая Богородице, и вас, небесные силы и все угодники Божии, помогите мне исправить мою жизнь.