Куда ведут дороги...

9

Упен-бабу постоял немного в коридоре, у открытого окна. Снаружи, из густой темноты, тянуло прохладой. Изредка вдали возникали электрические огоньки, словно яркие точки-тилаки, украшающие лоб женщины, или ритуальные пятнышки сандала, освящающие чело благочестивого брахмана. Вдруг мимо пронеслась, как Млечный Путь, вся в неоновых огнях какая-то маленькая станция. На небе, почти в одном и том же месте, время от времени вспыхивало, как будто кто-то зажигал фонарь, чтобы разглядеть облака. Казалось, небу тяжко. Оно вот-вот обрушится на землю ливнем.

Когда Упен-бабу вошел в свое купе, неприятное впечатление, оставшееся от встречи с Джоду-бабу, почти рассеялось.

Чемодан лежал на том же месте, где он его оставил. Упен-бабу, к собственному удивлению, обнаружил, что, уходя, он, оказывается, не забыл запереть чемодан и даже закинул ключ с английской булавкой на верхнюю полку. Как будто он всю жизнь путешествовал с чемоданами по железным дорогам! А вот свет в купе и два фена, вертевшиеся под потолком, он перед уходом не выключил.

Упен-бабу достал ключ и, отпирая чемодан, предался самокритике: «В теории мы все мастера осуждать частнособственнические привычки, а дойдет до дела — сами проявляем их в мелочах. Как прочно в человеке засело «это мое, а это не мое»! Ведь было же время, когда люди не знали такого различия! Знали только одно общее «наше». Потом уже возникло разделение между людьми. У этого есть, а у того нет — и так далее».

Упен-бабу одну за другой начал вынимать вещи из чемодана. «По крайней мере страна — наша. Никто не может сказать: моя, и только моя. И при англичанах была наша, а после ухода англичан стала тем более наша. Даже если кто-нибудь захотел бы объявить ее своей частной собственностью, ничего бы у него не вышло. И при англичанах такое было невозможно, а теперь и подавно».

Вдруг Упен-бабу застыл от удивления: «Это еще что такое?! Ну конечно, проделки Гопы. Вот негодница!»

В руках у него была баночка с кремом. Он повернулся к свету. Ах, какая красивая! Белая-белая, будто снежная вершина Канченджанги[35]. Должно быть, этот крем стоит недешево. А как он пахнет? Открыть, попробовать? Нет, не стоит. Впрочем, что ж такого?! Если просто открыть, крем от этого не испортится. Он привезет его обратно Гопе. Повертев в руках баночку, Упен-бабу в конце концов открыл ее и поднес к лицу. Какой удивительный запах! Да, у Гопы есть нюх — даром что курносая. Он осторожно поддел указательным пальцем немного крема и снова втянул воздух носом. Поразительный запах!

Тут он понял, что совершил оплошность. Крем, поддетый на палец, уже нельзя было поместить обратно в баночку, подобно тому как невозможно вернуть на прежнее место зачерпнутую ложкой простоквашу, даже очень густую.

Конечно, Упен-бабу мог бы вытереть палец полотенцем. Но ему было совестно пачкать совсем новое и чистое полотенце.

Пришлось смириться с наименьшим злом, и, недовольно морщась, Упен-бабу поднес палец с кремом к щеке.

В другую руку он взял зеркальце, тоже подаренное ему Гопой. Щека, к которой прикоснулся палец с кремом, ощутила приятный холодок. Лицо Упен-бабу сразу как будто разгладилось. Крем мгновенно впитался в кожу. Упен-бабу поддел на палец еще немного, потом еще немного и в конце концов покрыл кремом все лицо. Кожу освежающе холодило, и от нее исходил прекрасный запах. Упен-бабу не ожидал, что ему это так понравится.

Потом из чемодана появилась коробочка пудры. Ага, понятно! Гопа всегда считала, что у него несколько темноватый цвет кожи, и поэтому дала ему крем и пудру, чтобы он выглядел посветлее. Совсем она голову потеряла!

Но раз уж Гопа дала ему пудру, то надо попробовать, что это такое.

По крыше вагона забарабанили капли дождя. А у него в купе открыто окно! Упен-бабу быстро опустил и жалюзи, и стекло. А то, чего доброго, все купе зальет.

Он снял рубаху, потом майку — бр-р, так даже холодновато! — и щедро рассыпал пудру по всему телу. Снятую майку не хотелось надевать снова, и Упен-бабу полез в чемодан за новой.

Содержимое чемодана уже было разбросано по всему купе. Ну и кавардак он устроил! Надо будет быстро все собрать и уложить обратно.

Но сначала Упен-бабу все же нашел одну из новых маек и надел ее. Шелковистая ткань легко облегала тело. Молодец Гопа! Знает толк в вещах. Еще она купила для него теплое нижнее белье. Надо бы и его примерить. Сказано — сделано.

Затем взгляд Упен-бабу упал на новые брюки пепельного цвета. Хороший цвет, не маркий. Примерил — и брюки оказались как раз впору. Муж Комолы Бирешшор говорил ему: «Упен-да, не беспокойтесь. Положитесь на меня. Я раздобуду вам все, что надо: териленовый костюм, шелковый галстук и пуловер. Потом сниму мерку с вашей ноги и достану вам ботинки. У меня есть знакомый в фирме «Батя», он мне поможет выбрать подходящую пару». Упен-бабу спросил: «Наверное, надо взять теплую одежду? И пальто?» На это Бирешшор, человек опытный и практичный, ответил: «Я все разузнал. Когда вы туда приедете, там будет тепло. Никакого пальто не надо. Хватит шерстяного пуловера».

Поверх майки Упен-бабу надел белую нейлоновую рубашку. Рубашки покупал ему племянник Биджит вместе со своей женой Гопой. Такую рубашку надо заправлять в брюки. Биджит несколько раз показал ему, как это делается.

— Теперь носки. Где же носки? — воскликнул Упен-бабу, невольно подражая интонациям Биджита. — Да вот же они! Куда ты смотришь?! — ответил он сам себе, на этот раз передразнивая тонкий и звонкий голосок Гопы. Его позабавила эта игра: Упен-бабу любил подшучивать над племянником и невесткой.

За носками пришел черед ботинок. Бирешшор, достав эти ботинки, уверял его, что завязывать шнурки совсем несложное дело. И верно, Бирешшор был прав: очень просто.

— Теперь надо немного пройтись, — сказал себе Упен-бабу и сделал несколько шагов из одного угла купе в другой. Ботинки громко скрипели. Упен-бабу почувствовал себя очень важной персоной.

Затем, опустившись на колени, он принялся отыскивать среди вещей пиджак. Вот так номер! Он же просил дать ему с собой пиджак, застегивающийся до горла. Неужели не дали?!

Сколько всякой чепухи́ ему напихали в чемодан! Какая-то дамская сумочка, шелковый шарф, пакетики с благовониями, куча безделушек из сандала, индийские почтовые марки, мешочек с индийскими монетами, кожаный кошелек с золотым тиснением, еще какая-то штука из кожи, галстуки из шелка-сырца. Это все для подарков. Говорят, во всех зарубежных странах любят сувениры из Индии.

Ладно, но где же пиджак?! А, вот он! Вытащив пиджак из-под груды вещей, Упен-бабу, к своему неудовольствию, обнаружил, что он совсем не такой, какой ему хотелось. Ведь сколько раз просил: достаньте мне пиджак, застегивающийся до горла, — и на тебе, в этом пиджаке вся грудь наружу. Биджит, правда, ему упорно возражал. «Дядюшка, — говорил он, — почему вы не хотите носить галстук? Я вам дам галстуки с готовыми узлами, их очень легко надевать и снимать. А вообще можно и без всякого галстука, тем более что сейчас так жарко».

Теперь, злись не злись, ничего не поделаешь. Придется носить этот пиджак. Ага, вот и тот самый галстук с готовым узлом. Не забыл положить, негодник! Ну-ка, если его надеть, что за чучело получится?

Галстук надеть — и в самом деле пара пустяков. А пиджак еще легче. Ну, каково?

В полном облачении он стоял перед зеркалом. Погоди-ка, из нагрудного карманчика должен торчать платок. Порывшись в куче вещей, все еще валявшихся на полу, Упен-бабу нашел новый носовой платок и, сложив его, всунул в карманчик, оставив снаружи один угол. Так, что еще? Ага, на лацкане есть прорезь. В нее полагается вставлять цветок. Прекрасно! Выбрав из букета розу, Упен-бабу воткнул ее в петлицу на лацкане пиджака. Вот теперь действительно все в полном порядке. Что называется, комар носа не подточит.

Не отрывая глаз от зеркала, Упен-бабу щелкнул каблуками и снова голосом Биджита воскликнул:

— Шикарно, дядя! Я вам говорю: просто шикарно!

И в этот момент раздался стук в дверь. Женский голос спросил:

— Можно войти?

Вздрогнув от неожиданности, Упен-бабу почти машинально сказал:

— Пожалуйста, входите, — открыл дверь и от стыда чуть сквозь землю не провалился. У него было такое ощущение, словно молодой человек и девушка, стоявшие в дверях, застали его раздетым.

— Можно войти?..

Откуда они его знают? И что это за люди? У девушки очень симпатичное и умное лицо.

— Меня зовут Шоходеб Шоркар, я друг Онукуля. А это Татия… моя жена. — Последние слова молодой человек произнес, несколько запнувшись, как будто с непривычки.

— Меня зовут Татия Шом.

— Значит, ты не сменила свою фамилию на фамилию мужа. Так? Это хорошо! — Упен-бабу сам не ожидал, что с такой легкостью обратится к молодой женщине на «ты».

Вскоре он, преодолев первоначальную неловкость, почувствовал себя очень естественно и в новом европейском костюме. Молодым людям он сказал:

— Видите, какой у меня тут беспорядок. Отодвиньте куда-нибудь это барахло и садитесь. Я как раз перед вашим приходом новые наряды примерял. Еду за рубеж лечиться. Наверное, придется там пробыть несколько месяцев. А вы ведь знаете, там все совсем по-другому…

Татия быстро расстелила на полу две газеты, на одну уселась сама, на другую усадила Шоходеба.

— Дядюшка… — начала было Татия.

— Дядюшка?! — передразнил ее Упен-бабу. — Не говорите «дядюшка», говорите просто Упен-да.

— Говорите? Не говорите «говорите», говорите просто «говори», — передразнив его в ответ, сказала Татия.

Упен-бабу громко рассмеялся. Он почувствовал вдруг, что в компании этих неожиданно явившихся молодых людей он и сам будто помолодел.

Шоходеб, усевшись поудобней, достал сигареты.

— Вы не возражаете, Упен-да, если я закурю?

— Нисколько. А ты, Татия?

— Думаете, если б мы возражали, он вышел бы курить в коридор?

Шоходеб, затянувшись сигаретой, усмехнулся.

— Конечно, не вышел бы. Просто не стал бы курить. — И вдруг добавил: — А между прочим, Упен-да, этот костюм вам ужасно идет.

Татия тут же подхватила:

— Я первая хотела это сказать, еще как только мы вошли. А ты, противный, меня опередил, — и шутливо ударила Шоходеба по плечу.

Шоходеб встал и поправил Упен-бабу узел галстука. Татия не хотела отставать. Она тоже поднялась с пола и, вынув платок, пахнувший духами, стерла не впитавшийся кое-где крем с лица Упен-бабу.

— Как прекрасно пахнет твой платок, — только и смог сказать Упен-бабу.

— Вам нравится? Я подарю вам эти духи, — ответила Татия и, взяв Упен-бабу за плечи, усадила его на нижнюю полку.

— А как же ты сама?

— Подумаешь, еще куплю. Ведь мы едем в Европу.

— В Европу? А куда именно? И какие у вас там дела?

Шоходеб все ему рассказал. Умолчал лишь о том, что у него за работа.

А Татия добавила:

— Снимите ботинки, Упен-да, и залезайте на полку с ногами[36]. А то у нас разговора не получится.