Ich will (Однажды в Гейдельберге)

— Я же был у врача недавно.

— Ага, после того, как я тебя за шкирку туда приволок.

— Ну… Но все в порядке! Я даже сам удивился.

— А я теперь и тебя по врачам таскаю, — мрачно сказал Алекс.

— Тратишь на меня свою молодость…

Алекс аж остановился. Он уже не первый раз это слышал, и подобное его изрядно злило. Еще Тони любил проехаться по поводу внешних данных Алекса, которые тот тоже ему якобы «отдавал».

— Ти, не заебывай меня, ну реально достал! Еще раз скажешь про мою молодость или красоту — я тебя придушу! Ты меня от смерти спас. Не смей так говорить и даже думать больше!

— Ладно, — буркнул Тони, глянув на разозлившегося Алекса, — не буду.

Его муж, когда злился, почему-то становился еще красивее. Ему очень захотелось поцеловать Алекса, но он вспомнил где они. Пообещал себе, что обязательно поцелует дома. И любимый был прав.

Вечером Тони тихо сидел за столом и ковырялся в своей тарелке, отходя от пережитого днем. Ему все еще было очень непривычно снова оказаться в тепле, пусть и родителей мужа, но тем не менее. Его не обзывали, разговаривали с ним, как с членом семьи. Вспоминая последние годы, проведенные в родном доме и в Украине, вспоминая свое нежелание уезжать из страны, он чуть не начал хлюпать носом. К счастью, все же сдержался. Сейчас уже все было чужое. То, что раньше было родным и что пришлось «выдирать с мясом» из сердца, то, что он любил — родные стены, улицы, по которым он ходил в детстве и в юности, — все это больше было не его. Теперь он понимал язык, прежде бывший белым шумом, жил свою маленькую жизнь в других стенах, был чужим среди других людей. От родины осталась только кучка бумажек, которые он уже раскаивался, что отобрал у когда-то бывших самыми близкими людей.

После ужина Владислав достал коньяк. Алекс недовольно покосился на бутылку, но промолчал. В конце концов, он за обоими проследит.

Ирина, сославшись на усталость, пошла спать, а они втроем остались сидеть за столом. Алекс обнял мужа.

Владиславу тоже было сначала не по себе, но потом он махнул рукой. Совсем взрослый сын сидел напротив него со своим, он до сих пор торопел, но все меньше, мужем и, как самые обычные люди, они пили.

Тони спиртное ударило в голову очень быстро, объятиям Алекса он не сопротивлялся, расслабился и в какой-то момент просто рухнул в них и откровенно повесился мужу на шею, непроизвольно льнул к нему и ластился, забыв где он и с кем.

Владислав поразился тому, что видел. Его родственник сейчас выглядел совсем как на портрете Алекса. Мягким, нежным, красивым и молодо выглядящим. Глаза его блестели, а приоткрытые губы, которыми он иногда касался шеи Алекса, стали еще более чувственными. Худощавый, гибкий, не иначе как трудами Алекса, любившего спорт, подтянутый… Владислав рассматривал зятя и не мог оторвать взгляд. Выпитое подействовало и на него. Но его сын не пил. Только держал мужа в объятиях и, по-видимому, едва сдерживался от того, чтоб поцеловать его в ответ на ласковые прикосновения.

«Так вот ты какой, — думал Владислав. — Наверное в твои восемнадцать от тебя было вообще глаз не отвести. Сам бы трахнул, если б сейчас, ознакомившись с «предметной областью», увидел тебя восемнадцати-или двадцатилетнего и не был женат. Неудивительно, что ты так прятался и за Алекса переживал».

— Не совращал я никого, — внезапно пробормотал Тони, потерявший нить их беседы и ушедший в себя.

Владислав, наблюдая за сыном и его мужем, почему-то подумал, что несмотря на разницу в возрасте, в их паре отнюдь не только Алекс предпочитает «пассив». Он вычитал эти названия и их значения в интернете, но тактично ни о чем не расспрашивал. Сначала он был в ужасе от того, что его сын может заниматься сексом с другим мужчиной в роли, обычно отводящейся женщине, потом долго боролся в себе с тем, что, как он опять же, прочел, называлось «мизогинией». Попутно начитался о феминизме, гомофобии и не раз ловил себя на мысли о том, что лучше б он всего этого не знал. Но жену и сына Владислав очень любил и ради них был готов на многое, в том числе и давиться всей этой информацией. Ирина же защищала Алекса как разъяренная тигрица.

Обычно на людях Алекс и Тони вели себя так, что догадаться «кто кого» было невозможно, но его все равно волновал этот дурацкий вопрос.

— Не совращал, — кивнул Алекс. — Это я его «совратил», — пояснил он отцу и показал жестом, чтоб тот убрал бутылку.

— Да верю я вам, — тихо сказал Владислав. — Давно уже лбы здоровые, и ты тоже. В сердцах тогда сказал, не мог принять, что сын мой может геем быть.

«И что и я, оказывается, могу засматриваться не только на женщин, тоже до сих пор с трудом принимаю», — подумал отец Алекса. Вслух, конечно, говорить не стал о таком. Хватит в их семье каминг-аутов, по крайней мере на ближайшие несколько лет.

— Пап, мы спать пойдем. Ти вообще-то пить вредно. Он напиться хотел, как мы от его родственников вышли. Я еле уговорил его этого не делать. А тут ты со своими дурацкими традициями.

Тони тем временем вцепился в мужа как в спасательный круг, слезы потекли у него из глаз, и он продолжил бормотать, уйдя в свою внутреннюю реальность:

— Не совращал я никого! Я… Я хороший, хороший… Я люблю, люблю тебя больше жизни! Я б и тут на тебе женился, если б можно было… Или замуж бы вышел, плевать… На хуй мне все не всралось — Германия, бабки теперь вот еще, все на хуй… Не хотел я этого, тут мой дом был, а теперь нет его…

— Ти… Хороший ты, хороший. И я тебя тоже люблю. И я бы и тут с тобой вместе был. Теперь у нас другой дом.

Алекс зыркнул на отца с немым укором, явственно читавшимся во взгляде его зеленых, как у Ирины, глаз.

Владислав не мог спокойно на это смотреть. Он встал и тихо вышел из кухни, захватив бутылку с остатками коньяка и оставив их наедине.

— Тошик, идем спать.

— Я хороший!

— Самый лучший, любимый мой!

Алекс наконец уволок мужа в кровать. Они разделись, и Тони тут же, как только они улеглись, прижался к нему.

— Я так не хотел уезжать! — с болью в голосе сказал он.

Алекс только вздохнул, обнял мужа покрепче.

— Я пообещал себе, что поцелую тебя, — пробормотал Тони и потянулся к губам возлюбленного.

Алекс отвечал на поцелуй. Через пару минут Тони наконец-то уснул.

========== Хочешь учиться? ==========

Зимой, перед Рождеством…

***

Тони гулял по зимнему парку. «Тропа философов» вела его все глубже и глубже в лес — снег падал с вечнозеленых елей на дорогу, покрытую гравием, тишину не нарушало пение птиц, и только буки шевелили своими ветвями. Рождество, или по-немецки Weihnachten, с его дарами леса, неслышно подкрадывалось все ближе. Сумерки окружали Тони — самое темное время года было в разгаре.

— Привет! — услышал он негромкий баритон.

Тони обернулся, чтоб посмотреть, кто с ним поздоровался. Невысокий темнокожий пожилой мужчина тепло улыбался ему. Рядом с ним, держа его за руку, как это было принято в здешних краях, стояла женщина средних лет — высокая, стройная. Они были одеты как большинство местных жителей — в куртки и джинсы.

— Какой хорошенький, — улыбнулась женщина. — Я — Алиса. Это мой муж — Тедди. А ты кто?

— Тони.

Он растерянно ответил и смотрел на представившихся незнакомцев.

— Тэд, смотри-ка, а он не один. И где же твоя «вторая половинка»?

— Работает…

— Ночью? — удивился Тедди.

Тони осмотрелся.

— Разве сейчас ночь? — спросил он в ответ.

— Да. Присмотрись: этот свет, словно ниоткуда, сумерки, в которых видны тени… Ты спишь и видишь удивительно реальный сон, — спокойно сказал Тедди.

— Не может быть, — прошептал Тони, потрясенный услышанным.

— Почему это? Еще как может! Хочешь учиться?

— Чему? — удивился Тони.

Разговор в лесу, в котором он сейчас гулял, оказывается, во сне, становился еще более странным.

— Магии, разумеется. Магии восприятия, — улыбнулся Тедди.

— Разве магия существует?!

— Конечно. Она всегда здесь, всегда рядом — на кончиках наших пальцев, в наших глазах и сердцах, — сказала Алиса. — И «половинку» свою приводи.

— Я же… Мне уже тридцать шесть…

— Уж ты-то, как никто, знаешь, что учиться никогда не поздно, — хмыкнул Тедди.

— Кажется, я скоро проснусь, — пробормотал Тони. — А мы встретимся наяву?

— Все может быть, — тихо сказал Тедди. — Все может быть…

Тони с усилием открыл глаза. Он действительно проснулся. Посмотрел в окно. Свет полной луны освещал ветви деревьев за окном. Он глянул на часы: было двенадцать ночи. Алекс, конечно же, все еще сидел за мольбертом, а у него был тяжелый день, и сил утащить своего благоверного вовремя спать не хватило: пришел, поел и отключился. Тони встал, вышел в коридор и открыл дверь в гостиную. Подошел к Алексу. Глянул на то, что рисовал его муж и обомлел:

— Ал, откуда ты взял эти образы?!

С наброска, над которым работал Алекс, на него смотрели Алиса и Тедди.

— Они мне приснились, — как ни в чем не бывало, ответил Алекс, — но время и силы заняться этой темой я только сейчас освободил. А что?

— Ал… Я только что разговаривал с ними во сне.

— Как?.. — не мог поверить Алекс.

— Мне снилось, что я гуляю по лесу, и там я встретил их. Сон был очень реальным, я сначала был уверен, что все происходит наяву. Но я спал. Проснулся, пришел к тебе, а ты тут рисуешь… Их…

— Ничего себе, — только и смог прошептать Алекс. — Вот это да!

— Идем спать, тебе много работать вредно, — сказал мужу Тони.

Алекс тяжко вздохнул.

— Сейчас, мне чуть-чуть осталось…

— Завтра доделаешь.

— Ладно, идем.