Ich will (Однажды в Гейдельберге)

— Врежь, — шепнул Тони.

— Меня посадят, а тебя объявят жертвой семейного насилия и покажут по телеку… Несчастье ты мое… Недолюбленное…

— Твое…

Они дошли до площади, где уже собралась толпа, запустили фейерверк, присоединяясь к общему веселью, и обнялись. Забыв обо всем, целовались, совсем как в первый их день вместе. Вокруг грохотали выстрелы, площадь заволокло дымом, люди поздравляли друг друга с новым годом. А Тони дрожал, ощущая как Алекс целует его в губы, в глаза, мокрые то ли от дыма, то ли от чувств, бормочет что-то и, кажется, шмыгает носом.

— Прости, — шептал Тони, — прости меня, дурака…

Он обнимал и прижимал к себе мужа. Все это время в глубине души он холодел от ужаса и ждал момента, когда Алекс получит постоянный вид на жительство. Иногда страх отступал, но последние месяцы мучил нестерпимо. А сегодня вечером он не сдержался и все-таки сказал о том, чего боялся больше всего на свете с того дня, как они поженились.

— Просто так теперь не отделаешься! — тихо рыкнул Алекс, прикусывая мочку его уха.

— Я сделаю все, что захочешь, сердце мое!

— Твое… Навсегда… Отсосешь мне!

— Навсегда… Как только вернемся…

— У двери!

— Как угодно… Весь твой…

— Мой!

***

После того как Алекс сполз по двери и сел на пол, он тихо сказал:

— Я молился о том, чтоб остаться здесь… С тобой! Чтоб сохранить нашу семью.

— Ал… — прошептал Тони, потрясенный словами любимого. — Ты же вроде как неверующий?

— В окопах атеистов нет, — мрачно ответил Алекс.

— Прости меня! Последние пару месяцев я каждый раз, как последний, тебя обнимал. Я так боялся, что ты уйдешь!

— Как тогда, когда ты у меня номер забыл спросить?

— Угу.

— Дурак ты, хоть и умник.

— Дурак.

========== Семья ==========

Через шесть лет после начала истории, весной…

***

— Как… Как, операция? — прошептал Тони и опустился на стул за их обеденным столом на ослабевших внезапно ногах.

Он только что расставил на столе тарелки, мечтал о том, как они проведут вечер, и даже не думал, что давно запланированный Алексом визит к врачу закончится таким известием.

— Ну, вот так, — вздохнул Алекс и плюхнулся на стул напротив.

— О, Господи, — только и смог тихо сказать Тони. — Хорошо, что мы в Германии.

— Угу.

Тони пытался прийти в себя от плохих новостей.

— Доработался! Трудоголик! — в отчаянии не сдержался он. — Я тебе давно говорил, что впахивание на двух работах добром не кончится! А ты меня не слушал!

Алекс только носом шмыгнул.

— Все пашут! Ты вон тоже вечно задерживаешься.

— А ты — не все! Беречь себя надо!

Алекс, в бессильной ярости от безуспешности своих усилий, вскочил со стула и чуть орать не начал в ответ:

— Я и так с тушкой своей ношусь как с писаной торбой! Не пью, не курю, в форме себя поддерживаю, а не ленюсь как ты! — он зыркнул на любимого, время от времени отлынивающего под любым предлогом от физической активности. — Я не виноват!

Тони тоже встал, подошел к Алексу и обнял его.

— Знаю. Ты хороший. Просто я очень сильно за тебя переживаю.

Алекс ничего не ответил. Ему очень хотелось сесть на пол и заплакать или напиться до беспамятства, чего он больше не делал после случая с мостом. Но надо было ехать в ближайшее время в клинику договариваться, а сейчас есть ужин, наверняка вкуснейший, приготовленный любимым, пришедшим в кои-то веки совсем рано, и хотя бы делать вид, что ему совсем не страшно и все будет хорошо.

***

Родители Алекса тоже приехали. Придя в себя после наркоза, Алекс едва улыбнулся:

— Теперь вы мне все опять проходу не дадите, снова надзирать будете.

— Лешенька, — поцеловал его Тони.

— Надеюсь, я скоро смогу рисовать…

— Сможешь, обязательно сможешь! — убежденно сказал Тони.

Алекс, пока вынужденно валялся и восстанавливался, выкладывал их фото в соцсетях, отмечал себя и мужа на них, смотрел на светящегося от счастья Тони и радовался, что и его заслуга есть в этом. Что он хоть так может отблагодарить любимого за все, что тот делал для него.

От некоторых своих одноклассников и знакомых, увидевших его фото, где он обнимал и целовал мужчину, узнавших о его семейном статусе, который он до этого времени не обновлял, он прочел немало «лестных» слов. Никто на родине, кроме родителей, не был в курсе о его личной жизни последние шесть лет. Алекс решил, что если выцарапается и в этот раз, больше не будет скрываться не только от близких. К счастью, кроме высказывания легко стираемых гадостей, больше ничего теперь уже почти бывшие соотечественники сделать не могли.

Тони не возражал против публикаций фото, все равно о нем в Украине давно забыли, а если даже и не забыли, то на мнение людей, плевавших ему под ноги в свое время, он решил, что внимания обращать не будет. В Германии они были самой обычной семейной парой, такой же, как тысячи других. Среди коллег и знакомых скрываться уже давно, еще после официального заключения брака, стало невозможно, да и смысла особого не имело. Отношения двух эмигрантов, тихо живущих свою жизнь, сортирующих мусор как положено и ездящих на велосипедах, никого по большому счету не волновали.

***

Летом…

***

Однажды Тони написала в скайп сестра.

— Что тебе нужно? — спросил Тони, увидев ее «привет» в чате.

— Поговорить.

— Ладно.

Тони включил видеосвязь.

— Увидела твои фото.

— И что?

— Говорят, ты женился.

— Да. Это так. У выродка, неудачника и «оно», как вы с матерью меня обзывали, есть семья уже шесть лет как, — ответил Тони. — И я счастлив.

— Я заметила.

— Зачем ты мне звонишь? Не можешь спокойно смотреть на мои фото, где я теперь снова выгляжу таким же, как в юности, открытым и счастливым? Неймется мерзость сказать, плюнуть в душу и мое счастье обгадить? Хватит, нагадили уже достаточно, что чуть до самоубийства не довели. Или деньги нужны? Прознали, что я зарабатываю теперь достаточно, и урод срочно понадобился?

Тони от гнева и обиды был на грани того, чтоб отключить связь. Даже простые слова сестры вызывали в нем бурю эмоций. Она не говорила ничего плохого пока, но от родственников он ждал только ударов. Кто знает, может его сестре было плевать на него. Но он почему-то дергался, и ему казалось, что ей не все равно и что она именно хочет сказать гадость, унизить его или обидеть и пишет ему только за этим.

— Мы с матерью хотим продать квартиру. И не можем этого сделать без тебя.

Что ж, ответ был вполне нейтральным. Похоже, его дела ее интересовали мало. Они с матерью просто не могли переступить через него. Оставалась последняя связь с родиной — его доля квартиры.

— Хорошо, мы приедем с мужем.

— Что, сам не можешь приехать, — ухмыльнулась сестра, — примерная женушка?

Тони побледнел. Его все-таки продолжали оскорблять и унижать. Походя, просто по привычке. Да, он нуждался в поддержке Алекса — видеть родственников и общаться с ними ему было очень тяжело. После всех лет унижений и оскорблений спокойно он относиться к ним не мог. Конечно же, сестра не преминула пнуть его.

— Не могу. Вы чуть не отобрали мою жизнь. По глупости или по злобе своей, не знаю, — ответил он. — Вам насрать, а мне вот оказалось не все равно. Я жить хочу. И буду, несмотря на все ваши гадости. В том, чтоб быть любящим супругом, нет ничего плохого. Хоть мужем, хоть женой. Может, если б ты это понимала, то и твоя семейная жизнь была бы более успешной.

Он заметил, что сестра непроизвольно дернулась от его ответного укола. А он… Кажется, наконец был уже не только мстительно рад, но и огорчен. Научиться любить им с сестрой было не у кого. И то, что смог сделать он, она не смогла.

***

В конце осени…

***

Когда стало возможным в связи с праздниками в Германии съездить в Украину на несколько дней, они вошли в квартиру, в которой когда-то жил Тони.

— Я забираю свою долю от продажи квартиры, — сказал он матери и сестре. — Иначе не подпишу документ.

Те обалдели. Но квартира была приватизированной. И часть собственности действительно принадлежала Тони.

— А… А как же мы с мамой? — спросила сестра.

— Это ваши проблемы, — отрезал Тони. — Хватит мне нервы трепать. Вы меня чуть до самоубийства не довели, а потом жили много лет, используя мою часть. Думали, подпишу бумаги и все вам отдам? Шлюшка, тряпка и примерная женушка?

Алекс все это слушал молча. Он поехал с Тони, чтоб, конечно же, поддержать любимого и чтоб тому не приходилось опять все в одиночку выдерживать, не считаясь с тем, есть у него силы на это или нет.

В отличие от его родителей, любивших сына и принявших и полюбивших зятя, родные Тони не любили его. Да и друг друга тоже. Может, они просто не умели этого делать, кто знает. На Алекса, отчасти восстановившего свой прежний внешний вид, похудевшего, но уже без черных кругов под глазами, они смотрели с откровенной завистью.

Тони не мог видеть спокойно синяки, неизбежные после кровопотери, на изможденном лице любимого, почти терроризировал своего «воробушка» заботой днем, а ночами, думая, что Алекс спит и не видит, что происходит, беззвучно рыдал в подушку.

Но для родственников мужа Алекс был изнеженным и избалованным сынком богатых родителей, получившим очень многое в этой жизни, чего не было у них, а теперь еще и отбирающим почти последнее. Тони же был непреклонен. После разговора с сестрой он рассказал Алексу о квартире и признал, что забирает свою часть в качестве мести и наказания, в том числе и за доведение его до самоубийства. А по глупости, неумению или по злому умыслу они это делали — ему уже было все равно.

«Незнание законов не освобождает от ответственности. Если такие вещи оставлять безнаказанными, люди так никогда и не задумаются над своим поведением. А это все, что я могу сделать и повлиять хоть как-то на ситуацию», — сказал он.

Впрочем, Алекс очень сомневался, что они задумаются в принципе.

========== Я хороший ==========

Выйдя из квартиры, в которой когда-то жил Тони, они пошли через парк к дому родителей Алекса. Ирина предложила им пожить у них, чтоб парням на гостиницу не тратиться. Тони со скрипом согласился. Долго сопротивлялся и говорил, что не хотел бы смущать и стеснять их своим присутствием, на что Ирина ответила, что как-нибудь они с Владиславом это переживут.

В старой комнате Алекса была тесная кровать, но в гостиной Алекс спать отказался, мотивируя тем, что ему, видите ли, диван не нравится. Тони подозревал, что Алекс хочет просто поспать в своей старой комнате, и согласился и на это.

— Лешик… Не могу, напиться хочу… — признался мужу Тони.

— Ти! Тебе вредно!

— Я как с Украины уехал, пить перестал. А теперь еще и работу потерять боюсь, — вздохнул Тони. — Раньше жил как божий одуванчик, все равно было, что да как будет. Гражданство получил, все дурацкие требования выполнил, хоть и не надо было мне тогда столько той же квартиры, и ладно. А сейчас мне не все равно, сейчас мне есть, что терять.

— Я тоже боюсь, что потеряю тебя, не только ты один волнуешься о других.