Ich will (Однажды в Гейдельберге)

— Мать пыталась меня «исправить». Безрезультатно, конечно же. Кричала много. Истерики, скандалы — обычные будни семьи, в которой чадо оказалось «не таким» и «спалилось». Деться мне было некуда — на съемное жилье я пока не зарабатывал. Выгнать из дому она меня тоже не могла — я был прописан в квартире и сестра тогда еще меня хоть немного поддерживала. Как метко выразился Алекс, «шароебиться» по квартирам «друзей», а то и по притонам — означало подписать себе смертный приговор, и ни о какой дальнейшей учебе речь бы уже не шла. Чтоб она не попрекала меня куском хлеба и не оказывала еще и финансовое давление, я находил подработки. Но студентам много не платят. А учиться тоже было необходимо.

Тони горько вздохнул.

— Я настоящий был ей отвратителен. Она с трудом выносила мое присутствие в доме и рядом с собой. И ничего не могла, а, может быть, не хотела с этим поделать. Так из когда-то любимого сына я стал «оно» и «шлюшкой», занимался я тоже «черт знает чем», только подтверждая свою «неправильность». Мне было очень обидно слышать все это. Я любил мать и старался быть хорошим сыном. Но оправдать ее ожидания и «исправиться» не мог. Я замкнулся в себе, все время слышал ее оскорбления в голове. Я перестал чувствовать, что достоин ходить по этой Земле наравне с другими, «правильными» людьми. Я был «неправильным». И ничего с этим поделать не мог. Мои желания сводили меня с ума. Я пытался подавлять их, терзался чувством вины и чувствовал себя «грязным». Но «почиститься» не мог. Когда я переходил улицу через дорогу, то часто делал это перед машинами, несшимися прямо на меня не снижая скорости.

Тони снова обозревал пейзаж молча. Владислав стоял рядом и тоже молчал.

— К счастью, в какой-то момент инстинкт жизни все же перевесил желание умереть. И моя обида превратилась в злость и в ненависть. Наверное, тогда я и научился драться насмерть. Неважно, буду я жить или нет, но умереть в бою хотя бы не так стыдно, как сконать под машиной от обиды и горя.

Тони пожал плечами. Взгляд его был по-прежнему устремлен вдаль. Но казалось, что он смотрит сквозь время и пространство — внутрь, в вечность.

— Хотя какая разница? Смерть — она и есть смерть, — продолжил он. — Я решил бежать. Не хотел уезжать, но жизнь в Украине была невыносимой. После того, как на улице мне начали плевать под ноги и угрожали избить, я постарался изменить свой внешний вид так, чтоб не вызывать больше подозрений, а также чтоб избежать изнасилования — столь частой участи красивых и беззащитных мальчиков и девочек. Дома перестал отвечать на оскорбления и срываться, как бывало раньше. Объяснять и доказывать что-либо тоже перестал. Так я оказался еще и «змеенышем» — затихшим и от того, наверное, еще более отвратительным. Но мне уже было все равно. Я принял решение и шел к своей цели. Несмотря ни на что. Я до сих пор не простил свою мать. И не знаю, смогу ли сделать это когда-нибудь.

Тони снова замолчал. Вздохнул и продолжил.

— Иногда я все еще слышу в голове оскорбления, которыми меня «удостаивали». К счастью, с каждым годом все реже. У меня получилось сбежать. Я был молод, умен, хитер и силен. Будучи выходцем из страны с христианской культурой, сумев скрыть свою ориентацию, чего не смог сделать Алекс и чего лишены люди других рас, пола и вероисповеданий по факту рождения, я обладал привилегиями белого гетеросексуального мужчины, необходимыми для построения карьеры и для уважительного отношения социума.

Тони нервно сглотнул. Выдохнул, вдохнул и продолжил:

— Я выдержал. Сейчас мне всего тридцать один, а силы уже начинают подводить. Так, как смог сделать я, могут не все. Разрушаются семьи, уничтожаются карьеры, отсутствуют перспективы развития способностей и реализации потенциала. Люди заканчивают жизнь самоубийством, не выдерживая давления и агрессии общества, стирающего «неугодных», «ненужных» и «бесполезных» в пыль бессмысленно и беспощадно, погибают от нищеты, болезней, отсутствия поддержки и понимания.

Тони посмотрел на руины замка на горе.

— В Германии мне заниматься личной жизнью было некогда. Попробовал — не получилось. И ладно, лучше уж работать. Маска, впрочем, надежно приросла. Проблемы в незнакомой среде мне были не нужны, хоть здесь и гораздо лучше относятся к ЛГБТ-людям. Потом я встретил Алекса. Вот и вся история.

Владислав посмотрел на Тони, выглядящего, несмотря на свой возраст и самочувствие, все еще очень молодо и андрогинно. Такой судьбы он своему сыну не хотел: Алекс, в отличие от него, и так крепким здоровьем не отличался от природы. Пусть уж лучше красится во все цвета радуги и рисует своего «Ти» на досуге. А там, глядишь, и что-то путное из него выйдет.

У Тони зазвонил телефон.

— Вы где?! — возопил Алекс.

— На мосту, — нервно хохотнул Тони.

— Нашли, куда пойти, — фыркнул Алекс. — Ждем вас в кафе.

Ресторанчик Тони был хорошо знаком, они часто там с Алексом бывали. Он посмотрел на Владислава.

— Ну что, услышали то, что хотели? — усмехнулся Тони.

— Да, — серьезно ответил Владислав. — И лучше на «ты».

— Хорошо. Идем?

— Идем.

***

Увидев Тони с отцом, подходящего к ним, уже сидящим за столиком, Алекс поднялся.

— Ти, что с тобой? Ты будто в аду побывал.

Алекс обнял мужа. Прижал к себе.

— Зачем вы туда ходили? — тихо спросил он.

Тони обнял его в ответ.

— Все уже хорошо, родной мой, — шепнул он.

Владислав поразился тому, каким его сын был сейчас. Сквозь яркую и веселую одежду внезапно проступил совсем другой образ — не по годам ответственного и заботливого человека. Он таким в двадцать четыре не был.

Алекс посмотрел на отца. Как и когда они приехали весной к родителям, ничего не сказал. Только коснулся щеки мужа губами.

— Тут же твои родители, — смутился Тони.

— Пусть смотрят, — ответил Алекс. — Мы есть. Мы живы. И я, и ты.

========== Сны ==========

Они поздно легли спать. Ночь была жаркой, Алекс долго ворчал по поводу того, что нечего было ходить на мост. Тони пытался читать книжку, пока наконец все же не уснул за этим занятием, забыв даже выключить свет. Ночью он проснулся от того, что Алекс стонал во сне и звал его:

— Ти, Тошик, Тошенька!

Тони не выдержал и разбудил мужа.

— Ал, что случилось?

— Ти! — Алекс обнял любимого.

— Плохой сон приснился?

— Угу.

— Все хорошо, любовь моя, все хорошо, — прошептал Тони, целуя возлюбленного.

Алекс не мог уснуть. Вспоминал странный, очень реалистичный сон. Во сне они занимались магией и у них была кошка. Тони спас его и других магов от преследований, а сам пострадал. Он вздохнул. Тони, уже снова уснувший, прижался к мужу и уткнулся тому в плечо. И тут Алекса осенило. Он подхватился с постели.

— Ты куда? — недовольно пробормотал Тони, просыпаясь.

— Работать.

Теперь уже вздохнул Тони. Очевидно, надвигалась творческая буря. Встать посреди ночи было обычным делом для Алекса, когда у него появлялась новая идея, которую, разумеется, нужно было тут же воплотить в жизнь. Отвлекать и увещевать было бесполезно. Разве что кормить, и то если разбушевавшееся чудо заметит даже под носом тарелку. Придется пока спать одному. Он обхватил подушку и снова уснул.

Через полтора часа уже Алекс услышал, как Тони во сне кричит:

— Нет, нет!

Алекс бросил все и прибежал в спальню.

— Ти, проснись, проснись! — потряс он любимого за плечо.

Тони, весь потный и трясущийся, открыл глаза.

— Лешенька!

— Теперь тебе кошмар приснился?

— Да… Приснилось, что ты… С моста прыгнул, а я… Я не смог тебя спасти!

— Тошик, Тошенька, — Алекс обнял любимого. Поцеловал. — Ты смог, ты спас меня. И я больше никогда, никогда так не буду, обещаю!

— Я так боюсь, что ты что-то с собой сделаешь!

— Никогда, никогда больше. И тебе не позволю, и тебя не отпущу никогда. Ты… Ты ведь этого тоже до сих пор боишься, да?

— Да, — признался Тони.

— Мы сможем, мы справимся, Ти.

Алекс вздохнул, разделся и лег в постель. Эскиз он и утром успеет закончить. Он обнял любимого. Тони тоже тяжко вздохнул. К счастью, больше их кошмары не мучили.

***

В понедельник, когда Тони ушел на работу, Алекс открыл свой почтовый ящик и обомлел от полученного. Днем не смог скрыть от родителей свое замешательство, но сказал только, что озадачен новым проектом. Родители, после всего более или менее смирившиеся со странностями сына, только переглянулись. А вечером Алекс еле дождался Тони.

— Ти! — воскликнул он, как только муж вечером переступил порог их дома.

— Что случилось?

— Ти! Я сегодня письмо получил. От одного агентства. Я в последнем семестре много куда резюме рассылал, ты же помнишь, хватался за все подряд. Не ждал уже давно, что ответят. Они мое портфолио увидели и то, что я здесь живу, и… Ну… Работу мне предложили.

— Многие из художников ненавидят свою работу, если она не связана напрямую с творчеством, — сказал Тони. — Ты вроде как начал с галереями сотрудничать. Да и не хотел рекламой заниматься же?

— Машину хочу, — тихо сказал Алекс.

— А больше ты ничего не хочешь? — вкрадчиво спросил у него Тони.

— Студию…

— Ага, и домик в придачу. Владислав будет счастлив, — ехидно заметил Тони.

— Ой, не напоминай, — скривился Алекс.

Тони сел на стул на кухне. Подпер голову рукой и смотрел на мужа.

— А по ночам будешь дальше рисовать и уже на двух работах работать, — полуутвердительно тихо сказал он.

— А ты откуда знаешь? — удивился Алекс.

— Хорошо, что хоть на саксофонистов не западаю, — хохотнул Тони. — Был у меня один знакомый в молодости, в Украине еще… Уроки тоже давать будешь, да?

— Слушай, а и правда! Как же я забыл! — воодушевился Алекс.

Тони в ужасе воззрился на любимого.

— Да шучу я, шучу, — ухмыльнулся Алекс. — Считай это «страшной местью» за «саксофониста».

Тони выдохнул.

— А кто тебя знает, чудо ты мое…

— Твое, — улыбнулся Алекс, — твое.

========== Новый Год ==========

Три с половиной года спустя после начала истории. Новогодняя ночь.

***

Тридцатого декабря Алекс получил постоянный вид на жительство, а в ночь на первое января они пошли запускать фейерверк, как это было принято в Германии в новогоднюю ночь.

— Теперь у тебя есть независимый вид на жительство, — тихо сказал Тони.

— Ага! Ой, смотри, народ уже запускает салют!

— Теперь ты можешь развестись, — совсем тихо пробормотал Тони.

— Не понял? — насторожился Алекс.

Он остановился и посмотрел на мужа.

— Теперь ты ничем не связан…

— Ти! В чем дело?!

— Ну…

— Ты что, до сих пор думаешь, что я с тобой из-за вида на жительство?! — возмущению Алекса не было предела.

— Э-э…

— Я! Люблю! Тебя!

— Правда?

— Правда! Каждый день! Ты! Придурок!

Тони только виновато опустил голову.

Алекс подошел к нему вплотную. Поставил коробку с фейерверком на землю и приподнял голову мужа за подбородок. Провел пальцем по отросшей за день щетине.

— Люблю, — тихо сказал Алекс. — Люблю и буду любить. Всегда. Еще раз ляпнешь гадость — все-таки врежу.