Ложка

Отряд, шагом марш!

От качки у меня ноет сердце. Не обращая внимания на очередь пассажиров, выстроившуюся перед кафетерием, я бросаюсь на палубу парома. Из толстой трубы поднимается тошнотворный запах жареной еды. От взгляда на пластиковый стаканчик, перекатывающийся по палубе от скамейки к скамейке, дурнота только усиливается.

Когда Нану предупреждала меня, что погода во время рейса будет кошмарной, мама сухо возразила, что прогнозы сбываются редко. Разумеется, в первую очередь она имела в виду погоду в нашей семье, на которую нежданно-негаданно, ex inspe-rato, накатило цунами. «А ты все равно выйди на палубу и смотри на горизонт», — шепнула мне бабушка.

Прислоняюсь к мокрым перилам, повернувшись лицом туда, где, по идее, должен находиться континент. Сколько еще до него плыть? Меня мучает изжога, а горизонт почему-то зеленеет. Компания молодежи останавливается рядом со мной, рассаживается на влажных скамьях и веселится, словно принимает солнечную ванну. Слышу французскую речь и пытаюсь что-нибудь разобрать, но качка мешает сосредоточиться. Две пожилые англичанки в штормовках цвета хаки достают термос. Снимаю капюшон куртки и опускаюсь прямо на палубу. Можно было бы полистать дорожный атлас, изданный еще в шестидесятые годы, или почитать «Воспоминания коллекционера», но я лишь сворачиваюсь в клубок и замираю. Мне кажется, в такой позе я менее несчастна.

Когда мы были маленькими, папа возил нас на своем шлюпе «Поцелуй меня, Кейт» на остров Рэмси. «Отряд, шагом марш!» — выкрикивал отец, и мы шлепали по холодной воде к суденышку, которым он безмерно дорожил. Во время этих вылазок я чувствовала себя жалкой. Дэй, уже тогда отлично ходивший под парусом, высмеивал мою «хоббичью неуклюжесть», хотя вообще-то хоббиты были существами ловкими, если верить Толкиену. Ал, уже тогда умевший вязать морские узлы и предпочитавший, чтобы его ни о чем не спрашивали, забирался в середину шлюпа и сидел там, теребя в пальцах нейлоновую бечевку. Я путала канаты, называла правый борт левым и терпеть не могла, когда отец восторженно вскрикивал: «П-па-аваро-от!»

Когда мы доплывали до острова и съедали бутерброды, отец принимался нас рисовать. На его набросках появлялись и облепленные моллюсками парусники, то высоко взмывающие над волнами, то наполовину ушедшие под воду. «Мятежный», «Унылый», «Спокойный» — выводил папа красивым почерком. Точность его рисунков меня завораживала, но не избавляла от страха перед обратной дорогой. Возвращаться было во сто крат хуже, чем плыть в ту сторону. «Все дело в скорости ветра», — повторял Дэй с умным видом. По щекам хлестали соленые брызги, ноги от ледяной грязной воды сводило судорогами, ссутулившийся Ал рядом со мной не переставая вязал узлы… В такие минуты меня охватывало всеобъемлющее отчаяние. Едва «Кейт» пришвартовывалась к берегу, я спешила вверх по склону обратно в гостиницу, ощущая собственную никчемность. Мне казалось, я не оправдала ни одного ожидания своих близких. Возможно, так оно и было на самом деле…

Хватаю полиэтиленовый пакет. Меня рвет. Никто из пассажиров не приближается ко мне и не предлагает помощь.

Вплоть до сегодняшнего дня, если я простужалась или меня тошнило, окружающие реагировали совсем иначе. Даже в школе, в этой зоне всеобщего равнодушия, учителя давали аспирин, когда у меня подскакивала температура. А уж в гостинице малейшее недомогание становилось предметом всеобщего внимания. Например, когда на Рождество я переела коньячного масла и у меня случилась печеночная колика, Помпон следил, чтобы я не запачкала волосы, пока извергала ужин в туалете на первом этаже (добежать к себе я, увы, не успела). Затем Нану протерла мне затылок одеколоном, а мама дала ложку «Нукс вомики» — гомеопатического средства на основе семян рвотного ореха. Меня тотчас вырвало еще три раза, что, по маминому мнению, указывало на эффективность лечения. Ал не отходил от меня, пока я не заснула, окутанная всеобщей заботой и любовью.

Голова кружится уже не так сильно. Хватаюсь за перила, поднимаюсь и иду выкинуть пакет в урну.

Вернувшись, пытаюсь собрать свои вещи, разбросанные вокруг скамеек, между которыми сидела. Оттираю пятна рвоты с обложки «Воспоминаний коллекционера» и прячу в рюкзак атлас, паспорт и пузырек с «Нукс вомикой», которую забыла принять. Ложка, переливающаяся в каплях морской воды, так и просится на новый рисунок.

Едва я кладу на колени блокнот, к борту подлетает толпа пассажиров. Все со счастливыми лицами тычут пальцами туда, где виднеется земля.