Ложка

Странная или смешная?

В десять часов мы прекращаем сбор винограда, потому что начинается град. На землю падают градины величиной с крупные ягоды черной смородины. Колетт уходить не хочет, она явно из числа тех женщин, которых не остановит ничто, ледяные шарики уж точно.

— Эх, а я только успел втянуться в работу… — досадует Пьер № 3, несясь к сарайчику.

Он присоединился к нам на рассвете, хотя его об этом не просили. Мне кажется, ему скучно за пишущей машинкой.

Сарайчик виноградаря пропах уксусом и сахаром. В округе этого человека называют Блаженным, потому что его виноград созревает на три недели раньше, чем у соседей. Судя по выражению его лица, он совсем этому не рад. Будь он уэльсцем, непременно исполнил бы какой-нибудь душераздирающий гимн, а друзья-теноры вторили бы ему, создавая возвышенную гармонию. Здесь вместо пения мужчины едят колбасу и пьют вино, а их жены смахивают градины со своих цветастых блузок и смеются. Трое ребят, которые с поразительной легкостью размахивали садовыми ножами, кидаются друг в друга сеном, а Юпитер лает просто ради того, чтобы лишний раз пошуметь.

Чувствую покалывание между бровями. Кеды отяжелели от грязи, мокрая футболка стала прозрачной, грудь набухла. Шмыгаю к двери и прислоняюсь к стене. Пелена града над виноградниками могла бы быть дождем над океаном. Меня знобит.

— Судя по виду, ты замерзаешь. Выпей.

Пьер № 3 протягивает мне толстостенный стакан с красным вином. Я вежливо отказываюсь. Он щурится и зажигает сигарету.

— You’re a funny girl[36] Серен.

Что означает эта фраза из уст француза? Какая я девушка: смешная, удивительная или странная?

Принимаю стакан и отважно выпиваю вино одним махом. Пьер улыбается и говорит, что возвращается работать.

— Будет время — заходи ко мне прочитать текст письма, хорошо?

Он не бежит, но идет широким шагом. Вскоре Пьер спускается с холма и исчезает из виду.

Когда я возвращаюсь в Бальре, выпитое вино вдруг отягчает мне веки и я засыпаю на диване рядом с Мадлен, которая слушает воскресный повтор радиоспектакля «Властелин колец». Должно быть, в Великобритании сейчас одиннадцать утра.

Мне снится, будто Гэндальф стоит на вершине террикона и выкрикивает что-то неразборчивое, а Пьер Онфре в лохмотьях, словно сошедший с картины «Воскрешение Христа», надевает кольцо всевластия на мой палец, который превращается в скрюченный артритом указательный палец Мадлен.

В следующем сновидении я вместе с немецкими туристами топчу виноград в большом пластиковом тазу. Я голая, но мне на это плевать. От солнца меня защищает соломенная шляпа.

Би-би-си замолчало. Мадлен напевает, постукивая по паркету ногами в лодочках кремового цвета.

— Прежде у меня были очень красивые ноги, — замечает она.

Я дрожу и ужасно хочу пить, но вежливо возражаю, что они по-прежнему красивые.

— Спасибо.

— А цвет ваших туфель просто восхитителен. Миссис Ллевеллин была бы в восторге от моего комплимента.

— Ты очень плохо выглядишь, дочка.

Пожилая дама принимает меня за Колетт? Или она просто так выразилась? Это не имеет значения, я должна воспользоваться моментом и задать вопрос, который меня волнует.

— Мадлен, почему вы закричали, когда я хотела вернуть ложку? И почему вы уносите мои рисунки?

— Колетт, иди скорее сюда! У девочки температура.