Обрести себя

Первая Роза

Несмотря ни на что, жизнь продолжалась.

Помню, как примерно за год до смерти, бабушка сидела за столом и что-то писала. Я жил в бабушкиной комнате, – там же были все мои вещи и секретер, на откинутой крышке которого я делал уроки.

Наконец, она повернулась ко мне на стуле и сказала, чтобы я позвал маму и Ленку: Ленка тогда жила в маминой комнате.

Когда они пришли, бабушка сказала:

– Славик, выйди! У нас будет женский разговор!

Я обиделся, но вышел.

Через некоторое время мама и Ленка вышли и пошли к себе. Ленка несла в руках большой конверт из грубой бумаги.

Я задержал её и спросил, что это такое. Ленка в ответ пожала плечами и показала конверт. Он был заклеен, и на нём была надпись, сделанная бабушкиной рукой:

«Лене. Вскрыть к Первой Розе»…

После смерти бабушки Ленка сильно изменилась. Иногда она становилась какой-то чужой и раздражительной, на всё злилась и шипела на меня, как кошка. И, кажется, у неё от меня появились секреты. На мои расспросы она отвечала как-то очень по-девчачьи:

– Дура-а-а-к!

Меня это очень злило, и я чувствовал, что между нами растёт невидимая стена. Я страдал. От растерянности и обиды я иногда ночами плакал. Что-то явно происходило, – мы менялись, и будущее меня сильно пугало…

Правда, у меня тоже стали появляться свои секреты, которые я вначале порывался открыть Ленке, но под разными предлогами откладывал и откладывал…

Иногда я даже злорадствовал про себя:

– Сама от меня секретничаешь, не буду я тебе ничего рассказывать!

Потом от этого злорадства мне становилось стыдно, и я давал себе слово, «прямо-прямо вот завтра» всё ей рассказать. Но опять не рассказывал, и от этого страдал ещё больше и продолжал мучиться.

Мы с Ленкой уже давно жили вместе, в бабушкиной комнате, – она переехала туда почти сразу после бабушкиной смерти, – и она спала на её кровати, за ширмой. Уроки она делала за бабушкиным столом.

Однажды, проснувшись утром, когда Ленка была ещё за ширмой, я вдруг услышал, что она громко разрыдалась. Обеспокоенный, я подошёл к ширме и постучался…

Когда ещё была жива бабушка, и она была за ширмой, чтобы к ней войти, нужно было постучаться. Ленка, переехав в бабушкину комнату, оставила этот порядок неизменным. Мне это было привычно и не обидно, тем более, что это было просто вежливой традицией: после стука можно было сразу входить.

Итак, постучавшись, я сделал движение, чтобы войти. Ленка сидела на кровати, держала в руке какое-то письмо и рыдала… Увидев меня, она замахала руками, и я попятился. Я ходил кругами и не знал, что и делать. Потом она, немного успокоившись, не выходя из-за ширмы, сказала:

– Славик, не волнуйся! Всё хорошо… Это я так, по девичьи…

Я немного успокоился и ушёл умываться…

После завтрака я увидел, что на её столе – бывшем бабушкином столе, – лежит тот самый конверт, про «Первую Розу». Он был вскрыт.

Ленка опять была за ширмой. Я подошёл, постучался, и попытался было войти. Я успел заметить, что она читает какую-то книгу. Увидев меня, она показала свой огромный кулак и злобно на меня зыркнула. В такие минуты я её боялся. Я оставил её в покое и обиделся…

В школу она в этот день не пошла – просто сказала, что не пойдёт и всё тут…

Вернувшись из школы и проигрывая в уме предстоящий непростой разговор, я застал Ленку сидящей на диване. Она была расслабленная, спокойная, смотрела на меня и улыбалась. Ссориться с ней мне сразу расхотелось.

Я снял школьную форму и стал вешать её в шкаф. Внезапно, Ленка обняла меня сзади и, наклонив голову, поцеловала в щёку:

– Не злись на меня, Славик! Прости меня, мой хороший! – сказала она и поцеловала ещё раз.

От сердца отлегло, да и не могло быть по-другому… На мгновение мне даже показалось, что это был бабушкин голос.

– У девочек могут быть секреты от ма-а-льчиков! – хитро прищурившись, продолжала она, растягивая слова и разворачивая меня к себе, – А у мальчиков – от де-е-вочек!

– Мы же…

– Брат и сестра-а! Но прежде всего, ма-а-льчик и де-е-вочка!

– Мальчик и девочка… – повторил я.

И такой ранее мне неведомой теплотой повеяло от неё… Она была такая милая и ласковая, нежная и какая-то … и было что-то ещё, совершенно новое для меня.

Внезапно я обнаружил, что в старшем брате уже давно не нуждаюсь. Он навсегда остался там, – в детстве, во дворе. Как будто прозрев, я впервые видел перед собой не просто старшую сестру, а девушку: я долго цеплялся за детство и старался не замечать происходящих с нами перемен.

«Боже мой, какая же ты стала миленькая, сестрица моя золотая! – подумал я»…

Спустя некоторое время я спросил у неё, что это была за книжка. Ленка спокойно ответила:

– Ты её почитаешь… Потом. Тебе ещё рано…

Странно, но такой ответ меня устроил и успокоил.

А с этого дня, я наконец осознал, что имею право на личные секреты. А Ленка – на свои. И у нас у каждого собственное, личное тело… И личная жизнь. И меня это больше не пугало.

Детство кончилось. Стена рухнула…

Однажды, Ленка сидела за своим столом, полуодетая, в странных чёрных трусах, из-под которых торчала вата; от неё исходил новый непонятный запах. Меня так и подмывало расспросить её об этом, но я не решался.

Когда она встала, на фанерном сиденье венского стула я увидел пятна крови!

– Ленка! У тебя кровь! Кровь!– воскликнул я, показав пальцем на стул.

Я испугался. Но Ленка, на удивление спокойно ответила:

– Это у девочек иногда бывает. Просто я повзрослела.

И пошла за тряпкой…

Шло время.

Однажды ночью мне приснился странный сон. Он был невероятно приятный, странные образы кружили вокруг меня… Сладкая истома захватила меня; она несла меня всё дальше и дальше. Это чувство исходило от низа живота и разливалось по всему телу, мне было невероятно приятно; чувство нарастало, пока наконец, не наступила его кульминация! Я проснулся. Истома прошла.

Мне показалось, что я немного описался, вылез из-под одеяла и со смущением стянул трусы. Это была не моча. В свете ночника я рассмотрел какую-то белёсую слизь, её было немного, но она намочила и испачкала трусы. Гной?! Я был в ужасе и был уверен, что это, наконец, пришла кара за мои грешные увлечения.

***

Дело в том, что у меня давно была собственная, личная Тайна.

Иногда, по утрам я просыпался с затвердевшим пенисом и сильно хотел в туалет. Но как-то случайно обнаружил, что если перевернуться на живот и слегка потереться о постель, становится невероятно приятно, особенно, если приспустить трусы. Это чувство мне было немного знакомо по нашей детской игре в «пёрышко», но было намного сильнее, ярче, и приятно разливалось по всему телу. Меня посещали какие-то неясные фантазии, которые всё больше и больше тревожили и распаляли меня.

Потом я срывался, и, чтобы не описаться, как угорелый бежал в туалет.

После этого мне становилось стыдно: я был уверен, что занимаюсь чем-то непристойным, – и давал себе слово, что это было в последний раз. Но это повторялось снова и снова, и я никак не мог остановиться, – наоборот, я обнаружил новый способ, который оказался намного лучше, и не требовал дожидаться до утра. Я занимался этим довольно часто, когда только мог остаться наедине с самим собой. И стыдился, стыдился, стыдился этого…

Я уже начинал верить, что заболел страшной болезнью: связанные с этой тайной органы мои, стали расти и меняться на глазах. Я уговаривал себя, что раз ничего не болит, то можно не беспокоиться, но иногда к горлу подкатывал предательский липкий комок ужаса, – я был уверен, что это из-за моего рукоблудия. И я не знал, что делать…

***

Наконец, решившись открыться, я разбудил Ленку.

– Что случилось? – спросила она спросонок.

– Лен, Лен… Со мной что-то произошло! У меня там гной! Там! – показывал я пальцем.

Я стоял перед ней в одной майке и в руках держал свои испачканные трусы. Ленка, моргая спросонок, с тревогой смотрела на меня. Потом она вскочила и за руку потащила меня к столу. Включив лампу, она направила её свет мне в промежность и присела, внимательно рассматривая её. Мне вдруг стало стыдно. Потом она выпрямилась, отобрала у меня трусы и стала рассматривать пятна под лампой. А потом она их даже понюхала!

Потом, расслабившись, она улыбнулась и вернула трусы.

– Ничего страшного. Это не гной. Ты просто вырос… Иди помойся, переодевайся и – спать. Завтра поговорим… Всё хорошо, – не бойся.

Я, пока ещё не пришедший в себя, бездумно выполнил её распоряжения. Вернувшись из ванной, я застал Ленку крепко спящей.

А утром, проснувшись и засунув под подушку руку, я ощутил там твёрдый предмет. Это оказался тот самый конверт с «Первой розой».

Ленки в комнате уже не было. Из конверта я вытащил небольшую книгу – это была та самая книга, которую в тот памятный день за ширмой читала Ленка. Из конверта выскользнуло письмо. Письмо было написано бабушкиной рукой, и я начал читать его.

«Леночка, если ты читаешь это письмо, значит, время твоё пришло. А отмеренный мне срок жизни, увы, – истёк. Прости, что я не дожила до этого дня…»

Прочитав первые строки, я разрыдался во весь голос…

Дверь в комнату приоткрылась, и в неё заглянула Ленка. Увидев меня, она прикрыла дверь и оставила меня наедине с самим собой, – я был безмерно благодарен ей.

Немного успокоившись, я продолжил чтение.

«Прочти эту книгу. Ты поймёшь всё сама. И ещё. Прости меня, что я прошу тебя выполнить миссию, предначертанную отцу: будь повнимательнее со Славиком. Я боюсь, что маме он не откроется, а ему скоро понадобится помощь. Прочитав книгу, ты поймёшь, о чём я. Помоги ему. Когда придёт время, дай и ему почитать эту книгу. Любящая тебя, бабушка»

Я опять немного всплакнул. И занялся книгой. Бегло взглянув на обложку, я увидел название книги, она была на немецком языке:

«Стыдных вопросов не бывает. Задай их мне».

Я начал быстро листать книгу. Листая её и мельком рассматривая иллюстрации, я понял: книга про ЭТО! Я задрожал, сгорая от нетерпения поскорее начать чтение. Спрятав книгу в секретер, я, наконец, вышел из комнаты.