Обрести себя

Апулей

Жизнь продолжалась. Я менялся, и со мной происходили чудесные вещи. Я делал для себя открытия и ощущал жизнь как-то по-новому.

И, если бы не та бабушкина книга, и не внимательность моей заботливой Ленки, я бы, скорее всего, посчитал, что схожу с ума: временами я как будто терял разум.

Внезапно, все чувства вдруг обострялись, казалось, что даже солнце начинало светило ярче! Всё, всё вокруг, становилось эротичным: эротично пели птицы, ветер эротично шевелил волосы, все девчонки и мальчишки мне казались привлекательными, душа моя пела и в ней была буря!

А иногда, озорной кураж овладевал мною: мне хотелось быть дерзким и независимым, и я, порой, с трудом сдерживался, чтобы не нахамить кому-нибудь.

А то, нападало мрачное настроение: хотелось забиться куда-нибудь, и плакать, плакать…

Однажды, проходя мимо дорожных работ, я увидел, как насос, откачивая воду, хлюпал и из толстого шланга толчками выбрасывал воду на мостовую. Я остановился, и как последний дурак, заворожённо смотрел на этот шланг: сильное возбуждение овладело мною и я смотрел и смотрел… Возбуждение нарастало и вскоре мощно разрядилось, испачкав трусы, – хотя я и не прикасался к своему телу даже пальцем. Мне не было стыдно, – я просто рассмеялся.

Я точно знал ЧТО, со мной происходит, – я читал об этом. Но я никак не ожидал, что со мною это будет происходить именно ТАК. Рукоблудие «сбрасывало пар» и спасало мой разум, но ненадолго: всё повторялось снова и снова…

Неожиданно для себя, я начал запоем читать романы «про любовь», – я что-то искал, сам не зная что. Перечитывая известный роман в стихах о несчастной любви Татьяны и Евгения, я вдруг ощутил музыку этого стиха: я вернулся к началу и стал перечитывать его медленно, буквально прислушиваясь к каждому слову и получая от этого невероятное наслаждение, – таким и было одно из моих первых открытий. С некоторой жалостью и, даже, наверное, с нежностью, я думал потом:

«Глупая ты, Танька, всё-таки, – сфантазировала себе кого-то, а потом влюбилась в него…».

Но… всё это было не то, что я искал.

Роясь в бабушкиной библиотеке, я искал что-нибудь, сам не знаю что. Мне попалась книга: «Апулей. Метаморфозы».

«Апулей… Апулей… Что-то знакомое…», – думал я. – «А! Вспомнил! Точно: "Читал охотно Апулея, а Цицерона не читал"».

Открыв книгу, я погрузился в чтение. Книга порождала противоречивые чувства: там были описаны похождения одного шалопая, нечестивого и похотливого. Он искал плотских приключений, и его, по ошибке, превратили в осла. Дальше повествование продолжалось от его имени, но уже в образе осла. Книга была пронизана эротикой и намёками на «грязные» отношения; герои совершали такие поступки, что мне за них становилось стыдно. Порою, возникало чувство омерзения, и я порывался бросить чтение, но всякий раз решал дочитать главу до конца, и продолжал, не в силах остановиться…

Я читал вечером и продолжил утром. Опомнившись, что могу опоздать в школу, я понёсся, прихватив книгу с собой, чтобы дочитать её на переменах. Учился я неплохо и был на хорошем счету, – в школу опаздывать не хотелось. Первым уроком была История. Не в силах дождаться перемены, я открыл книгу и, спрятав её под партой и поминутно озираясь, тайком читал.

Видимо, я потерял бдительность, когда вдруг, прямо над моим ухом, меня по фамилии окликнула Наталия Петровна:

– …! Так! Ну, и чем ты тут у нас занимаешься?!

«Попался…» – подумал я и ощутил холодок между лопатками.

Непроизвольно, я попытался спрятать книгу поглубже под парту.

– Дай сюда! Что это за книга?!

– Апулей…

– Что?

– Апулей, «Метаморфозы», – признался я, опуская глаза.

Все в классе обернулись и наблюдали за моим позором. Я почувствовал, что краска заливает моё лицо, а уши, казалось, горели. Мне казалось, что все показывают на меня пальцем, а девчонки шепчутся:

«Похабник! Похабник!»

Наталия Петровна взяла книгу и начала как-то растерянно крутить её в руках… И тут меня осенило: я был спасён!

– Она что что, – на латыни?..

– Да, – просто ответил я. Книга, действительно была на латыни: для нашей семьи в этом не было ничего особенного, – у бабушки таких книг полно…

– Ты читаешь на латыни?

–Ну… да…

Весёлый кураж овладел мною: мне хотелось дерзко посмотреть ей в лицо, засмеяться и воскликнуть:

«Что, поймала меня?! Съела?!»

– Так! Встань и расскажи всему классу о том, что прочитал!

«Надо что-то врать», – подумал я. Но решил сказать правду, хотя и не всю… Я встал и начал:

– Ну… там… один глупый мальчишка искал приключений, его за это превратили в осла, а дальше описаны его злоключения…

– Пиноккио? – спросила Наталия Петровна.

– Пиноккио! – радостно ухватился я за эту соломинку.

В классе стало весело, – послышался смех моих одноклассников. Но мне было не до смеха, – я опасался, не отобрала бы она книгу. Этого, к счастью, не произошло. Возвращая книгу, Наталия Петровна строго сказала:

– Сказки будешь читать дома! А здесь – урок! Я ясно выражаюсь? Где твой учебник?!

И добавила:

– Ты видел, что книга антикварная? Зачем ты её притащил в школу? Родители знают? Ещё раз увижу, – вызову их в школу!

Всё закончилось благополучно, даже в дневник ничего не записала. Но книжки в школу я больше не брал…

Потом был «Сад наслаждений» шейха Нафзави. Книжка тоже была антикварной, – один из ранних переводов с арабского. Читалась она трудно, – мало того, что она была на английском, – а я его тогда знал слабовато, – да ещё там было полно слов, которые мы не проходили, и их не было, ни в обычном школьном, ни в другом словаре, – «для взрослых». О смысле многих слов приходилось догадываться. Но моё упорство было вознаграждено: книга была кладезем эротики, переданной, где загадочными намёками, а где и абсолютно откровенно; так что я, читая её, постоянно находился в «приподнятом» настроении.

Это не была порнография. Порнографические рассказы я читал раньше, – приятели приносили их в школу и переписывали друг у друга. Но, порнография никогда не была сюжетно интересной, такие рассказы только вызывали у меня то же самое, что тот насос, ну… вы поняли. Потом наступало опустошение, болел низ живота, и появлялась какая-то брезгливость и омерзение, как однажды, когда я позорно «вляпался» на грязном унитазе в школьном туалете…

Читая некое произведение, я сделал для себя ещё одно открытие.

Там мне попалось повествование, где герой тайком подглядывает за возлюбленной, которую в спальне раздевает служанка. По мере того, как одежды оставалось всё меньше и меньше, герой описывает своё нарастающее возбуждение. Такое же возбуждение испытывал и я. Описание острого соска её груди, рельефно проявляющегося через тонкую шёлковую ткань, буквально «завело» меня. Далее, когда последний покров упал на пол, дама его сердца осталась полностью обнажённой. Я мысленно рассматривал её, и вдруг, моё возбуждение пропало. Совсем. Я был сильно удивлён! Не помню, что там дальше было с героем, – читать я, кажется, перестал. Но я понял одну странную вещь: нагота меня совсем не возбуждает. Я продолжал мысленно осматривать её, просто любуясь сфантазированными мною «формами». Я думал, что такой эффект касается только Ленки, но это само собой, она же сестра…

И начинал догадываться, почему на порнографических открытках, которые приносили в школу мои приятели, изображённые на них «дамы» чаще всего были полуодеты: для достижения ожидаемого эффекта, нужна некоторая загадочность, недосказанность, – всё остальное «доделает» фантазия обольщаемого. И я стал лучше понимать суть некоторых оперетт, и вообще, флирта.

Я неслучайно упомянул слово «дама» в кавычках: «дамой» называла женщин бабушка, когда те ей были неприятны, и она хотела, как говорится, «держать дистанцию». Нейтрально, она обращалась к людям старомодно – «сударыня» или «сударь». А к пациентам – «голубушка» или «голубчик», независимо от возраста.

Мы с Ленкой иногда обсуждали происходящие с нами перемены. Не всё, конечно, – «у мальчиков могут быть секреты от девочек, а у девочек – от мальчиков».

Я ей рассказывал ту историю, про «Апулея» и Пиноккио, и даже про насос, и мы весело хохотали, а Ленка сказала:

– Я не знала, что у мальчиков это происходит именно так!

– Сам не знал! – весело отвечал я.

«Метаморфозы» она не читала, да и вряд ли бы её эта книга заинтересовала: как оказалось, «Сад наслаждений» она уже прочла, и при обсуждении выяснилось, что те сюжеты, которые больше понравились мне, она пропустила, посчитав их неинтересными для себя или просто непристойными. И наоборот: то, что понравилось ей, я прочитал бегло, без особого интереса.

Для меня это стало очередным открытием: одно и то же явление женщины и мужчины могут воспринимать абсолютно по-разному, и что «противоположный пол» – это про мозги, а не про тело.

Понимание этого простого факта мне помогло впоследствии, в семейных отношениях.

Знала ли мама об этих переменах со мной? Безусловно, – как врач акушер-гинеколог она не могла этого не знать. Но у нас с ней никогда не было того уровня доверительных отношений, чтобы что-то обсуждать. Однако с Ленкой, они, безусловно, секретничали: я раньше только догадывался, но уже точно знал об этом после истории с салфеткой.

Иногда перед сном я сильно пыхтел, занимаясь «вечерней зарядкой». Иногда пыхтела и Ленка, – скрыть это друг от друга было невозможно, и мы оба понимали, чем могут заниматься подростки в этом возрасте. Но это были те самые секреты от девочек и мальчиков.

Чтобы «замести следы» своей деятельности, я пользовался махровой салфеткой, которую тайком от всех стирал и вешал сушиться в потайное место. Однажды, в секретере я «случайно» обнаружил два пакета – в одном лежали бумажные салфетки, а в другом – пачка с презервативами. Намёк я сразу понял и задумался:

«Ленка? Вряд ли, – она же девочка, – вряд ли это бы пришло ей в голову. Да и не смог бы я себе представить Ленку в аптеке, покупающей столь деликатный товар. Мама, мама, она и только она!»

Я стал понимать, что именно бабушка в той адресованной Ленке записке, выпавшей из конверта про Первую Розу, имела в виду под «внимательностью ко мне» и «выполнении миссии, предначертанной отцу»: она имела в виду не только книгу. Та записка, скорее всего, попала ко мне по Ленкиной оплошности.

Кто бы это ни был, я был благодарен им за столь деликатное решение моей личной гигиенической проблемы: сии предметы я постепенно расходовал, и чья-то невидимая рука регулярно пополняла их запасы. Это никогда не обсуждалось, и никогда не было никаких намёков. Я был благодарен бабушке за её советы, я был благодарен Ленке и маме, за то, что они тогда помогли мне в трудную минуту, и продолжают столь деликатно помогать мне и сейчас.

Жизнь шла своей чередой.

«Душа ждала … кого-нибудь»

И я влюбился.