Яблоневый дворик

* * *

Когда наступила очередь мисс Боннард, она поднималась с места очень медленно, с прищуром глядя перед собой. Мне показалось или по залу пронеслась волна предвкушения, будто в зоопарке наступило время кормежки?

— Сержант Джонс, — мягко начала мисс Боннард, — спасибо, что вы смогли прийти сюда, оторвавшись от своих обязанностей.

Амелия Джонс выглядела немного смущенной. Это был вопрос или нет?

— Обещаю, что задержу вас недолго, — улыбнулась ей мисс Боннард. — Надеюсь, вы сумеете кое-что мне объяснить. Насколько я понимаю, та молодая женщина, которая пожаловалась вам, что мистер Костли следит за посетительницами при помощи камер наблюдения, сегодня в суде не присутствует, потому что путешествует за границей. Вьетнам, я не ошиблась?

— По-моему, Таиланд.

— О-о, — разыграла удивление мисс Боннард. — Вот как, Таиланд. Значит, я неправильно поняла. Вы с ней общаетесь?

— Нет, нет… Мы с ней не были подругами, просто… Просто я слышала, что она собирается в Таиланд. Раньше слышала, я имею в виду, до суда.

— Хорошо, я уверена, что мы с вами во всем прекрасно разберемся. Почему эта молодая женщина обратилась к вам, когда ее начало беспокоить поведение мистера Костли? Почему она не пожаловалась напрямую в службу управления персоналом?

— Она недавно у нас работает и немного побаивалась мужчин в офисе. Она пришла ко мне потому, что…

— Но ведь это не настоящая причина, не так ли, сержант Джонс? — Задавая этот провокационный вопрос, мисс Боннард опустила глаза, и, несмотря на то что потом у меня появятся причины ее возненавидеть, сейчас я не могла не восхититься ее манерой вести допрос. Она с такой небрежностью возразила свидетельнице, будто ей ничего не стоило поставить сержанта Джонс на место.

Та колебалась какую-то долю секунды, но это не осталось незамеченным.

— Нет, то есть да. Это было настоящей причиной.

— Причина, по которой она обратилась непосредственно к вам, состоит в том, что она знала, что у вас с мистером Костли была короткая связь и что расстались вы отнюдь не по-дружески. Вот почему она не сомневалась, что вы будете рады услышать о его прегрешениях.

— Это совершенно не соответствует действительности. — Сержант Джонс посмотрела на присяжных.

— Что именно? Что у вас была связь или что она закончилась?

— Что была связь. Никаких отношений не было, это вообще нельзя так назвать. Он делал мне непристойные предложения.

— После работы вы ходили с ним в бар, если не ошибаюсь, три — или четыре — раза?

— Пару раз. Один или два.

— Так один или два?

— Ну два.

— В самом деле? А по моим данным, как минимум три раза. Желаете, чтобы я освежила вашу память конкретными датами? В последний раз, в апреле прошлого года, у вас с ним был интимный контакт в хорошо известном питейном заведении Вестминстера — в пабе «Бык и бочонок».

Бледное лицо сержанта Джонс побелело.

— Во-первых, в первый раз мы были в большой компании. Поэтому я его не считаю. Во-вторых, тот контакт, о котором вы говорите, был инициирован им, и я велела ему прекратить.

— Немедленно?

— Простите?

— Немедленно? Вы сразу же попросили мистера Костли не делать того, что он начал?

— Нет, не сразу.

Мисс Боннард смягчила тон.

— Примерно через час после этого вы, сержант Джонс, покинули паб и вместе пошли к метро, где расстались вполне дружески, обнявшись на прощание.

Джонс перевела дыхание.

— Я… Мне было неприятно. Мы немного выпили, и после третьей рюмки он некоторое время держал руку у меня на колене.

— Но этим не ограничилось, не так ли?

— Нет…

— Сержант Джонс, — устало начала мисс Боннард. — У меня нет желания ставить вас в неловкое положение в зале суда, поэтому, с вашего позволения, я сама все объясню присяжным. В тот раз вы с мистером Костли вместе пили примерно с шести часов вечера. Он незаметно, под столом, положил руку вам на колено — вы вели себя осторожно, потому что в пабе находились ваши коллеги. В какой-то момент его рука двинулась выше вам под юбку, потом он просунул пальцы через колготки, залез в трусы и начал вас — употребим разговорное слово — щупать. Вы не препятствовали ему и не возражали. Другими словами, у вас с ним был интимный сексуальный контакт, разве нет? Что в глазах многих людей равносильно любовной связи.

В эту минуту сержант Джонс буквально преобразилась. Она перестала быть профессиональным сотрудником полиции, который дает показания в суде, а стала женщиной, чью личную жизнь обсуждают посторонние. Я была уверена, что все присутствующие в суде мужчины — ее сослуживцы, сидящие в задних рядах, присяжные, может быть, даже судья — представляют ее в юбке с раздвинутыми ногами. Они думают о том, какие на ней были трусы. В свою очередь я, сопоставив даты, почувствовала легкую тошноту: ты лапал Джонс через две-три недели после нашей первой встречи. По крайней мере, двоих женщин-присяжных услышанное откровенно шокировало. Они никогда не позволили бы мужчине ничего подобного. Еще одна из них, пожилая женщина, сочувственно прищурилась. Она явно жалела Амелию Джонс, публично подвергнувшуюся унижению. Но, как бы там ни было, в глазах каждого и в соответствии с его собственными предрассудками сержант Джонс словно бы уменьшилась, превратившись в символ вполне конкретного понятия. Ее личность свелась к одному поступку — или тому, что она его не предотвратила.

— Я потом ему сказала, что мне не понравилось. На следующий день, на работе.

— Потом, но не сразу?

— Да. — Сержант Джонс медленно и тяжело дышала. — На следующий день я сказала ему на работе, что мне это не нужно. После этого он стал проявлять враждебность. Начал демонстративно меня игнорировать. На совещаниях подчеркнуто обращался к другим сотрудникам, но не ко мне. Приносил чай всем, кроме меня.

— Поэтому, когда ваша младшая коллега пожаловалась вам на мистера Костли, вы с огромным удовольствием передали ее кляузу начальству?

— Да, — твердо ответила сержант Джонс.

Мисс Боннард сделала паузу, чтобы уверенность этого ответа не осталась незамеченной, и негромко сказала:

— Милорд, у меня больше нет вопросов к этому свидетелю.

Роберт, поднявшись на ноги, отвесил свой обычный легкий поклон и, как всегда, произнес:

— Милорд, у меня нет вопросов к этому свидетелю.

Судья посмотрел на миссис Прайс, которая уже поднималась со своего места. Ее голос звучал по-матерински тепло:

— Сержант Джонс, я вас не задержу. Скажите только, после того как мистер Костли начал против вас эту кампанию, вы каким-либо образом укоряли его? Или простили ему все?

— Я пробовала с ним поговорить. Однажды, когда мы остались одни в офисе, я сказала, что мы должны забыть о том, что произошло.

— И какова была его реакция?

— Он сказал, что у меня паранойя.

Миссис Прайс помолчала, давая нам возможность оценить несправедливость обвинения.

— Благодарю вас, сержант Джонс.

Судья наклонился вперед и сообщил Амелии Джонс, что ее мучения закончились.

Все провожали ее взглядом: женщину окружала аура нашего знания о ней. Я тоже смотрела на Джонс. Она была маленькой, молодой и изящной.

Миссис Прайс не стала садиться. Бросив взгляд на балкон для посетителей, она откашлялась и сказала:

— Милорд, следующим у нас значится свидетель Г.

— Да, спасибо, я в курсе, — сказал судья. — Предлагаю сделать перерыв на обед.

Ты всего лишь мужчина, Марк Костли. На что я надеялась? Неужели я в самом деле думала, что ты выбрал меня, потому что я не такая, как все? Мне было так больно и досадно из-за предательства, которое ты совершил по отношению ко мне, приставая к Амелии Джонс, что я не заметила другого предательства, гораздо более серьезного. Ты предал и Амелию Джонс, когда в подробностях обсуждал вашу интрижку со своим блистательным адвокатом — молодой рыжеволосой мисс Боннард.