Те, кого нет

На дальнем берегу синел огромный холм с плоской, будто срезанной ножом вершиной и заросшими склонами, о котором Родион сказал, что там когда-то стоял город, а потом его спалили.

Марта слушала рассеянно и переспросила:

— Кто спалил?

— Татары, я думаю, — сказал Родион, покосившись на нее. — Хотя черт их разберет. Тут всякого народу перебывало за последнюю тысячу лет… Жарко тебе, Мартышка?

Она промолчала. Если смотреть в сторону этого холма, озеро казалось бесконечным. Ну, то есть не бесконечным вообще, а просто не было видно, где оно кончается и начинается следующее, связанное с ним узким проливом.

Марта спросила, где эта протока, не переставая думать о девушке по имени Наташа, хотя ей почему-то помнилось, что «невесту» Валентина звали иначе. Родион указал на дальний мыс, поросший кустарником, и добавил, что за ним начинается широкий и мелкий Гавриловский плес, а там уже и протока в другое озеро. Называется оно Нетечь, а берега у него — сплошное болото и заросли.

На воде задувал ветерок, и было не так душно. Катамаран неторопливо полз по озеру, берега едва заметно поворачивались, и раскрывались все новые пейзажи.

Марта наклонилась, чтобы расшнуровать кеды, и обнаружила, что дно у катамарана решетчатое и сквозь щели решетки видно, как под ними быстро бежит вода, хотя двигаются они со скоростью пешехода. Сбросив кеды, она стащила футболку и шорты и осталась в купальнике. После чего растянулась на палубе позади кокпита.

Палуба оказалась горячей, как сковородка с огня, и пришлось поплескать на нее из озера. Купальник спереди намок, но тут же высох, а вода с палубы бесследно испарилась.

— Это ты в Ялте так загорела? — Родион, обернувшись, пощекотал ее пятку.

— Ну, — проворчала Марта. — Где ж еще? А щекотки я не боюсь, между прочим.

В отличие от большинства рыжеволосых, она любила солнце и легко загорала. Кожа становилась золотисто-бронзовой, без грубой черноты, и никогда не шелушилась.

В другое время она бы порадовалась, что он заметил ее загар, но сейчас Марте было не до того.

Странное у нее было состояние. Подвешенное. Такое бывает, когда думаешь сразу обо всем. И хорошего в этом мало.

Она следила за тем, как медленно приближается большая отмель, заросшая тростником, слушала ровное гудение мотора, видела длинную мускулистую спину Родиона с крупной родинкой, похожей на чернильную каплю. Пахло свежей водой — вдали от берега она была синеватой и очень чистой. Вверху лениво шевелились редкие облака.

Здесь все было по-настоящему. Совсем не так, как в грязноватом и многолюдном Крыму. И с Родионом Марта всегда чувствовала себя надежно — не то что с мальчишками в школе. Те агрессивны, постоянно взвинчены и страшно болтливы. С языка не сходит корявый мат, которым они пытаются обозначить свою набухающую мужественность. Но ничего не выходит — они все равно похожи на кобельков-недоростков, которых псы постарше и позлее шугают от своих свадеб.

Родион никогда не смотрел на нее так, как они, — словно запускают пятерню за резинку трусов. Может, конечно, просто считал ее сопливой девчонкой. Хотя она-то твердо знала, что это не так, и родство, пусть и двоюродное, тут тоже ни при чем.

Тогда почему у нее ничего не получилось, когда она заговорила с ним в кафе о том, что ее так мучило и пугало? И почему так уверена, что к этому разговору больше не стоит возвращаться? В том, как Родион повел себя, было что-то такое… — она не смогла сразу подобрать слово, — что-то такое, будто он и знать об этом не желает.

Но и сама она хороша. Вместо того чтобы четко и ясно описать, как было дело, стала мямлить и запинаться, подыскивать какие-то чужие слова. Должно быть, потому, что в тот день она обнаружила, что внутри у нее есть запретный колодец. И в нем плещется, кружит и тыкается в ослизлые стенки какая-то холодная скользкая рептилия.

В чем причина? Ведь он все чувствует с полуслова, у них контакт. В конце концов он старше и мог бы что-нибудь посоветовать, хотя бы посочувствовать. Ничего подобного — кузен Родя просто закрыл тему. Отстранился. Будто ничего не происходит.

Тогда она обиделась. Словно он ее предал.

С родителями все по-другому, нечего и пытаться объяснить. Мать ни за что не поверит, а отец, как обычно, когда она обращалась к нему со своими проблемами, посоветует не делать из мухи слона.

Внезапно Марта почувствовала, как в горле набухает ком, и уткнулась носом в сгиб локтя, чтобы Родион, случайно оглянувшись, не заметил, что с ней творится.

Катамаран тем временем обогнул тростниковую отмель. Она оказалась похожей на подкову — по другую сторону открылось что-то вроде залива, окруженного стеной тростника, кивающего на ветерке бурыми метелками. Посреди этой заводи стояла на якоре резиновая лодка с одинокой фигурой рыболова в нахлобученной на нос широкополой фетровой шляпе. В нескольких метрах от него в ожидании поживы на волнах покачивалась серая с белым озерная чайка.

Родион сбросил обороты, и катамаран пошел по инерции, описывая дугу. Рыболов разогнулся, помахал шляпой и стал сматывать лесу. Чайка вспорхнула и отлетела подальше.

Когда они оказались совсем рядом, Марта разглядела парня получше: сухой, черный как головешка, белесая выгоревшая рубашка в клетку, длинные волосы скручены в узел на затылке; из-под густых, почти сросшихся на переносице бровей — ярко-синие на смуглом скуластом лице глаза.

Родион стоя ожидал, пока течение поднесет катамаран поближе.

— Как клев?

Вместо ответа рыболов приподнял над водой садок — в нем трепыхалось с полдесятка красноперок в ладонь и подлещик.

— Да! — спохватился Родион. — Знакомься, Володька, — моя кузина Марта. Очень серьезный человек.

— Владимир, — пробасил рыболов, снова приподнимая шляпу. — Вижу, что серьезный.

Они с Родионом были одногодками, но Володя выглядел старше. Марта, стараясь быть вежливой, кивнула и, чтобы не молчать, поинтересовалась:

— Вы ведь тоже живете в Шаурах?

Оба почему-то засмеялись. Вместо Володи ответил Родион:

— В Шаурах, да не в тех. Видала деревню на берегу? Там у Володи бабушка. А вообще-то он городской, хоть и выглядит полудиким. Мы с ним тут уже второй год вместе рыбачим.

— И ты тоже? — удивилась Марта. До сих пор она не подозревала, что Родион рыбак. Даже представить себе не могла его с удилищем или со спиннингом.

— Обижаешь! — ухмыльнулся он. — Могу даже фору кое-кому по этой части дать. Я на Амуре с отцом на калугу ходил! Это тебе не красноперку с плотвой дергать.

Марта не стала спрашивать, что за калуга. Может, Родион ее просто выдумал на ходу.

Парни оживленно заговорили о рыбалке. Ей пришлось толкнуть Родиона в бок, чтобы обратить на себя внимание.

— Как ты думаешь, — спросила она, — ничего, если я здесь немного поплаваю?

Володя взглянул на нее с любопытством.

— А ты, русалка, не того… не утопнешь? Тут метра четыре с лишком, я сам промерял.

Марта только пожала плечами. Поднялась, перешла на правый борт, секунду помедлила, щурясь на пылающую под солнцем рябь, оттолкнулась и без всплеска, по всем правилам, ушла в воду.

Сверху она была теплая, как супчик, но на глубине, метрах в двух от поверхности, находился обжигающе холодный слой — где-то поблизости со дна бил родник. Как раз то, что нужно. Марта перестала грести, на мгновение зависла, а когда ее вытолкнуло на поверхность, глотнула воздуху и спокойным широким кролем поплыла к выходу из залива.

Ледяной ожог и спокойный зеленоватый сумрак под водой все расставили по местам. Теперь она чувствовала себя уверенней. Иногда так бывало перед соревнованиями, в которых ей приходилось участвовать, и тогда она заранее знала, что придет первой.

Марта дважды пересекла заливчик и обогнула стоящие борт о борт лодки. Родион протянул руку. Она выбралась из воды и растянулась на палубе, обсыхая.

— Круто! — уважительно произнес Володя. — Где это ты так научилась?

— В бассейне, где ж еще! — Марта усмехнулась, подставляя лицо солнцу, и вдруг спохватилась: — А нам, случайно, не пора?

— Да уж, — Родион повернул бейсболку козырьком назад и спрыгнул в кокпит. — Деваться некуда. Ты как — остаешься или с нами? — спросил он приятеля.

— А на буксир возьмете? — оживился Володя. — На «резинке» мне отсюда час выгребать.

— Без вопросов. Давай конец.

Володя поднял якорь, опутанный водорослями, отвязал и перебросил конец веревки на катамаран. Родион поймал ее на лету и прикрутил к кольцу на корме. Потом запустил мотор, и они двинулись.

Где-то на полпути Володя крикнул: «Стопори!», и Родион полез отвязывать. Они коротко переговорили — что-то насчет вечерней рыбалки и наживки, и «резинка» начала удаляться, шлепая смешными веслами, похожими на разливные ложки.

— Куда это он? — спросила Марта, когда Родион снова уселся на «шкиперское» место.

— Домой. Если б мы не спешили, я бы его отбуксировал до самой деревни… А ты не хочешь попробовать?

— Попробовать что?

— Порулить катамараном. Это совсем просто.

— Я знаю.

— Откуда?

— Просто запомнила все, что надо делать.

— Сейчас увидим, что ты запомнила! — Он пересел, а Марта, уже успевшая наполовину обсохнуть, забралась в кокпит, устроилась перед приборной доской и крепко взялась за черный двурогий руль, похожий на самолетный.

— Ну а дальше? — с подковыркой спросил Родион.

— Дальше — большая зеленая кнопка, — задумчиво проговорила она. — Потом — белая, поменьше. Теперь — рычажок на руле…

Она уверенно проделала все это, и мотор заработал. Катамаран тронулся, постепенно заворачивая к берегу.

— Выверни руль, — подсказал Родион. — Иначе сейчас врежемся в тростник. А вообще-то — молодец. Я же говорил, что ты умница.

— Когда это ты говорил? — поинтересовалась Марта. Оказывается, управлять большой и тяжелой лодкой совсем не сложно. Ощущение было незнакомое, но приятное. — Ничего подобного я что-то не слышала.

— Вот вы, женщины, всегда так. Слышите только то, что хотите.

— Может, и умная. — Марта прищурилась, направляя нос катамарана в ту сторону, где горела на солнце черепичная кровля дома Смагиных. — Да толку от этого — ноль.

— Почему ты так думаешь?

— Этот самый ум, он только мешает. Тебе не кажется? Все время подсовывает такие вещи, что от них можно просто заболеть.

Она смотрела прямо перед собой, чувствуя, как горячий ветер шевелит уже совсем просохшие жесткие завитки на висках. Разговор, хотела она того или нет, снова возвращался к тому, давнему, который пришлось оборвать из-за Родиона.

— Поэтому я себя и не люблю, — добавила Марта, хмурясь. — А иногда просто терпеть не могу.

— Это нелегко, — пробормотал он.

— Что ты имеешь в виду?

— Любить себя. Слишком много для этого нужно. Например, перестать чувствовать себя всегда правым. Как мой отец. Вот он всегда прав. На все сто процентов. Думаешь, он счастлив?

— Не знаю, — сказала Марта со вздохом. — Я с ним едва знакома. И правой я себя чувствую редко. Правда, есть исключения…

— Знаешь, что сказал еще один умник? — в его голосе звучало глубокое участие. Это было так неожиданно, что она сбилась и умолкла. — Человек сделан из такого кривого дерева, что из него нельзя выточить ничего ровного. Как ты думаешь, что это может значить?