Когда умру, я стану снегом...

21

Еще по приезде она нашла в закромах бывшей хозяйки бережно завернутые в газету, аккуратно связанные венички душицы и зверобоя.

Здесь, в тайге, такая трава не росла, видимо, это был чей-то подарок с Большой Земли. Но ей так хорошо был знаком вкус чая с таким букетом — подруги привозили каждое лето гостинцы из солнечной Башкирии. Местный же иван-чай, полонивший округу, собирался деревенскими вместо популярной и всеми любимой индийской заварки.

Листья с макушки вместе с цветоносом скручивали, томили, сушили. Но вкуса, пряного, летнего, от него все равно не ощущалось. А вот если добавить в заварник всех травок по щепотке, то ох как хорош настой! Им и собралась она отпаивать гостя.

Не приворожить бы. Усмехнулась. Глупость какая.

К чаю достала сушек, домашнего хлеба, сыра, свежего масла. Ну и все, пожалуй. Нечего пировать. Только успела накрыть на стол, вернулся Петр. В руках ведро с молоком и банка, наверное, с медом.

— А что же… Баба Фрося не зашла? Я даже и не заметила, что ведра нет.

— Сам подоил. Что ее беспокоить. Еще слабая совсем. Сразу отправил домой. Я и сам не хуже справился. Не осерчаешь?

— Спасибо. Мне, кажется, этому никогда не научиться. Как только приближаюсь к корове, душа в пятки уходит.

Рыжий кивнул. По-хозяйски скинул обувь, поставил у порога. Молоко отнес на рабочий кухонный стол, вернулся к умывальнику, старательно отмыл руки до самых локтей. Принял из ее рук полотенце, благодарно кивнув.

— Бабка Фрося велела передать, что завтра баню истопит. Велела к пяти приходить.

— Хорошо. А то я уж сама хотела ее попросить. Не привычно без ванной. Я очень любила купаться, особенно в душе по утрам… Присаживайтесь. Я чаю налью.

— Я сам. Это вы присаживайтесь. Сегодня трудный день. Я позабочусь.

Позаботится. Как мало женщине надо. Всего лишь слово и становится все понятно. Ни клятв в любви и верности, ни ползанье на коленях. Как все в жизни, оказывается, просто.

Ей бы хоть раз услышать такое слово от мужа.