Невезение. Сентиментальная повесть

***

У меня гостья из Израиля. Встречал ее в Одессе. Привез в Херсон, расположил в своей квартире. Динина мама — Марта Львовна, выпускница Львовской консерватории, пианистка. Крашеная блондинка, внешне моложава, больше сорока — сорока пяти не дашь; несмотря на легкую полноту, статная, я даже бы сказал, фигуристая; рыжеватые волосы собраны в пучок, подколоты массивным черепаховым гребнем. Глаза серые, прямой взгляд. Одета просто, но с изыском. Вот от кого у Дины безупречный вкус.

Пригласил гостью в ресторан, предупредил Женю, что вернусь поздно, нам надо обговорить ряд вещей. Марта Львовна переживает непростые времена. Мужа схоронила в прошлом году, потеряла дочь и внучку. Перебивается платными уроками, ухаживает за стариками, там это называется «метапелет». Приехала навестить могилы дорогих ей людей. Обещаю завтра свезти ее на кладбище. Хотелось бы увидеть реакцию гостьи на памятник на могиле дочери и внучки. Мы говорим о чем-то постороннем, и я невольно отмечаю, как она хороша. Порода женщин, знающих себе цену. Вызывающих к себе повышенное внимание, где бы они ни находились. Ухоженное тело лениво-пластично. В какой-то момент мне показалось, что она смотрит на меня как на мужчину, а в ее голосе появилась легкая хрипотца. Ресторанный оркестр исполняет ретро-мелодии. Окна распахнуты, легкий ветерок шевелит тяжелые гардины. Ловлю себя на мысли, что мне ужасно хочется пригласить ее на танец. Я в дурацком положении. Понимаю, что это делать нельзя. Наша встреча — дань скорби по безвременно ушедшим, а не бездумный рывок к новым радостям жизни. но… я смотрю на нее и вижу Дину. И все же решаюсь: — Может, потанцуем? — Наверное, не надо, — мягко говорит она. — Сейчас не будем…

Последние слова дарят надежду. Как же созвучно — находиться с женщиной, которую не надо развлекать; с ней можно просто молчать и уже этим сказать очень много.

Мы распили бутылку полусладкого шампанского, зачем-то прошу подать на стол изящно-вытянутый флакон армянского коньяку. Ни в одном глазу.

Пытаясь как-то остыть, завожу речь об наследстве. Разумеется, я ни на что не претендую. О том, что из квартиры похищено немало вещей, я уже говорил ей по телефону. По сути, имеются три наследственных позиции: кооперативная квартира; Волга-двадцать четверка; гараж. По нашим меркам, тоже немало.

Впечатление такое, что к теме наследства Марта Львовна равнодушна. Она молчит, и мне кажется, что между нами образовалась легкая паутинка взаимной приязни близких людей, которых тянет к еще большей близости.

Напоминаю, что завтра утром мы едем на кладбище, направляемся ко мне домой, заставляю себя пожелать милой даме спокойной ночи, на прощанье слегка обнимаю податливые плечи, мы несколько мгновений глядим в глаза друг другу, и я ухожу к Жене.

***

Назавтра знакомлю Марту Львовну с Женей и вместе едем на кладбище. В дороге молчим, разговор как-то не складывается. У меня мучительное ощущение, что Женя о чем-то догадывается. У нее подчеркнуто равнодушный вид. Памятник гостье, наверное, понравился, хотя она ничего не сказала. Села у могилы на скамеечку, отвернулась лицом куда-то в город и долго молчала. Женя убирала могилу, я принес, в заботливо прихваченном из дому пластмассовом ведерке, чистой водицы из ближайшего гидранта и полил цветы.

На обратном пути Динина мама сказала, что ее ничто не сдерживает в Израиле, она бы хотела вернуться в Украину, жить в Херсоне, находиться поблизости могил близких ей людей. Спросила, могу ли я ей в этом помочь?

Пообещал через знакомых решить технические вопросы, там более, вышли все регламентирующие ограничения вступления в наследство сроки. Предложил, пока не перейдет жить в Динину квартиру, пользоваться моей. Мне показалось, что Женя таким гостеприимством не сильно довольна.

***

В течение ближайшей недели Марта Львовна поселилась на квартире Дины. Украинское гражданство у нее сохранилось. Обошлось без затруднений с устройством ее через гороно в музыкальную школу преподавателем. У нас установились тонкие отношения близких людей, остерегающихся этой близости и предпочитающих ее не показывать. Хотя и холят в душе теплый уголок: что ты в этом мире не один, и твои дела близки и дороги другому. Если грубее, знать, что тебя хотят так же, как хочешь ты, но в силу нравственных условностей такая близость невозможна. Не знаю, можно ли назвать эти чувства платоническими. Скорее, нет. Ведь Платон разумел под ними любовь «идеальную» — сугубо духовную, зарождающуюся в своей двойственной природе: полового влечения и асексуальности. С первым, вроде, всё в порядке, зато со вторым как-то не сильно вяжется. Похоже, эта женщина, лишь ненамного старше меня, обладает заметным магнетизмом. Во всяком, случае, на нее многие обращают внимание.

Марта предложила учить Толика играть на пианино. Женя решительно отказалась: у мальчика склонности к точным наукам, зачем терять время попусту?

***

Последние дни у меня появилось чувство, что дело с Диниными убийцами близится к развязке. Пригнал на мотоцикле из Одессы Дима с каким-то парнем с седоватой щетиной. Представил его довольно путано, как и меня — ему. Попросил подвезти их на моей машине в Олешки, к дачному поселку, принадлежащему Керимову.

Парни прихватили с собой два крупных вещевых мешка камуфляжного типа и вышли в сосновом леске за полкилометра от охотничьего домика на окраине Олешек. У обоих были мобильные телефоны, не частая штука в то время. Его приятель всю дорогу с кем-то переговаривался, сыпя резкими, отрывистыми фразами. Я заметил, что Дима напряженно прислушивается.

Он попросил меня быть все время на связи: позвонит, когда придет время их забирать.

Домой я ехал в полном раздрае. Плохо, когда вокруг тебя всё кипит, а ты даже слухом не ведаешь, что происходит. Проезжая мимо Цюрупинской пристани, обратил внимание, что с парома съезжают два крытых брезентом грузовых автомобиля армейского вида. Из одного вышел капитан в общевойсковой форме и стал рукой куда-то показывать водителю. Что-то явно назревало.

Зашел в книжный магазин, иногда в селах встречаются хорошие книги. Сам себе не поверил, когда узрел на полке «Сто лет криминалистики» Юргена Торвальда. Выходил из магазина с чувством большой удачи — давно искал эту книгу.

Через два часа внезапно позвонил Дима, попросил их немедленно забрать. Не там, где они высадились, а в районе старой мельницы. Голос озабоченный, говорил с напряжением, просил не медлить. Через полчаса я их забрал. Оба были без рюкзаков. Доставил к себе, и они сразу выехали на мотоцикле в Одессу. — Ожидай интересных известий, — сказал на прощанье Дима.

Вечером мне позвонил Петровский: — Тебя видели сегодня в Цюрупинске. Если не секрет, что ты там делал?

— А что, я не имею права бывать там, где мне хочется? — вопросом на вопрос ответил я.

— Не шути, Василий, — голос Петровского построжал, — сегодня там проходила серьезная операция, все посторонние будут взяты на учет. Чем ты там занимался?

— Был в книжном магазине, если это тебя так сильно интересует. К твоему, сведению, я часто приобретаю нужную литературу в пригороде.

— Это будет проверено. Дай бог, чтобы ты не был замешан в цюрупинской бойне.

— А что там случилось? Когда я был в Цюрупинске, там вроде ничего не происходило?

— Тогда тебя порадую: банда Керимова перестала существовать. Оказала сопротивление и вся уничтожена.

— А эти — Мустафа и Гарик?

— Я же сказал — все!

— Тогда с меня магарыч, готов в любой момент проставиться!

— Успеем, теперь надо сутки отписываться…

***

На следующий день я узнал, что Петровский, хотя и отчасти, выдал желаемое за действительное. Главный Каин этой истории, директор рынка все же сбежал. Не иначе, как был кем-то предупрежден. Это мне рассказал Глеб Витальевич Зленко, муж сестры Эллы. Правда, всех остальных, как он выразился, посекли в капусту. Судмедэкспертиза установила личности четырех, среди них — Мустафу и Гарика, а вот двое других до сих пор не идентифицированы. Ничего, дело времени.

Были там и некоторые странности. Огневой контакт произошел до прибытия спецотряда КГБ. Местная «Альфа» явилась, фактически, на пепелище. Неизвестная группа, проведшая зачистку, ушла в Крымском направлении. Бандитская разборка изучается на самом верху. В городе появились следователи по особо важным делам Прокуратуры СССР.

— Не беда! — бодро заключил обкомовец, — как говорил Ильич, преступный мир должен покончить сам с собой! На место Керимова уже подбирают нового человека, жизнь идет!

***

Сегодня я сказал Жене, что есть работа и я останусь ночевать у себя. Накануне созвонился с Мартой Львовной и попросил разрешения, если она будет свободна, зайти в гости вечером. — Какие-то дела? — спросила она. Ответил, что просто хотелось бы увидеться. Чуть помолчав, проронила: — Приезжай…

Захватив с собой тортик «Птичье молоко» и бутылку шампанского, в семь вечера звоню в Динины двери. Открыла в легком домашнем халатике. Во мне всё затрепетало. Кажется, не молод, а на тебе — такой душевный подъем. Марта ничем не показала, что видит мое смятение. Странная штука — психика! Казалось бы, я сам навязался сюда и, если меня гнетут какие-то переживания, то виноват в этом, прежде всего, я же. Тогда откуда полыхнуло непонятное недовольство Мартой, будто это ее вина, что меня непреодолимо влечет к ней, хоть я и понимаю, что ни к чему хорошему это не приведет. Неприятнейшее чувство утраты воли, а вместе с ней и разума, будто тобой манипулирует незримая безжалостная сила.

Какая-то чертовщина: я голоден, но не хочу садится за стол, уставленный едой; в голове пульсирует и требует немедленного осмысления одна мысль: она в халатике, в халатике, в халатике… Это значит — я знаю, что это значит…

За стол мы, конечно, сядем. Но только ближе к ночи, когда всё уже произойдет, и мы пройдем через ванную комнату, а она подаст мне большое банное полотенце с синими иероглифами — узорами.

В какой-то момент меня понесет. Я всеми клетками тела ощущаю рядом с собой самого близкого во всем мире человека. Что, через боль и горе последних лет, надо мною взошло яркое солнце, готовое одновременно согреть и сжечь, как уж выпадет на то моя карта.

Она будет молчать, я — говорить. Всё без утайки. Моя жизнь, учеба, армия, школа, безмятежная женушка Валя, сестра Элла с мужем, тюрьма, баба Нюра и Женя, глоток долгожданного счастья — её дочь и внучка, их убийство и что за ним стоит, восстановление в партии, школа, главное чувство последних лет — месть, и чем это кончилось. Если кончилось вообще…

***

Эта ночь многое изменит в моей жизни. Не желая метаться между двумя женщинами, я расскажу все Евгении. К моему удивлению, она воспримет мои откровения довольно спокойно, чтоб не сказать, равнодушно.

— Прости, Вася, — скажет она. — Я с самого начала наших отношений ожидала этого. Дина или не Дина, ее мама или кто-то другой, ты все равно бы ушел. До меня в первую же ночь дошло, что я — лишь временный пассажир твоего вагона. Мне с тобой было хорошо. Как, надеюсь, и тебе со мной. Тебя любит мой Толик, это единственное, о чем болит мое сердце. Но как-то всё слепится, будем жить дальше…