На игле

Следующий муж На-На (тех мужчин, что не состояли с ней в браке, мы пропускаем), был один тип с ужасно скрипучим голосом, который когда-то ставил строительные леса, прикинь? Старикан всё ещё жив и тусуется у нас в Лейте. Этот хрен однажды заявил нам в пабе, что тогда профессия ставщиков лесов считалась квалифицированным ремеслом. Рента, который в то время работал плотником, сказал, что это гнусное враньё и ставить леса может любой подмастерье, и тогда этот хмырь, типа, взбеленился. Он мне до сих пор иногда на глаза в «Волли» попадается. Старикан-то он неплохой. С На-На у них всего год история продолжалась, но за этот год она успела родить ему спиногрыза, и уже второй был, типа, на подходе.

Затем в лапы На-На, так сказать, попался бедняга Алек, чувак из страхового кооператива. Он как раз только что, типа, овдовел. Говорят, что Алек думал, что ребенок, которого носила в то время На-На, типа, от него, прикинь? Он продержался три года, подарив ей ещё одного спиногрыза, пока бедный додик не попал в историю, после того как застал её прямо дома в постели с другим парнем.

Тогда он, типа, подстерег этого парня на лестнице — по крайней мере так рассказывают — с бутылкой в руке. Парень стал молить о пощаде. Тогда Алек отбросил бутылку в сторону и сказал, что он, типа, и голыми руками справится. А тот хмырь быстренько сменил пластинку и спустил беднягу Алека с лестницы, затем выволок бедного котика на Лейт-уок и швырнул его — а тот уже был в кровище с головы до ног и почти в полном отрубе — на кучу мусора перед бакалейной лавкой.

Моя мать утверждает, что Алек был, типа, очень приличный мужчина. Он один во всем Лейте не знал, что На-На, типа, погуливает.

История появления на свет предпоследнего отпрыска На-На окутана, типа, тайной. Речь идет о моей тетушке Рите, которая по возрасту гораздо ближе мне, чем моей маме. По-моему, я к ней всегда неровно дышал — клевая телка, такая, в духе шестидесятых, прикинь? Никто не знал, кто Ритин отец, но тут появился Додди — ясное дело, На-На было уже за сорок, так что приходилось брать, что дают, прикинь?

Когда я был ещё мелочью пузатой, Додди мне казался очень загадочной личностью. Приходишь к бабушке по воскресеньям, типа, чая выпить, а по дому шастает этот скверный чёрный котик, зыркает на всех, пока не спрячется куда-нибудь, как таракан за плинтус. Все кругом поговаривали, что и дня не проходит, чтобы Додди не ввязался в какую-нибудь потасовку, и я так же думал, типа, вместе со всеми, пока я своим умом не дошел, как этому котику достается и в школе, и на улице, и все такое. До этого я просто смеялся, когда мне говорили, что расизм у британцев в крови и что мы все в этом смысле дети Джока Томсона… и всякое прочее дерьмо в таком роде, чувак, говённые, типа, разговорчики…

Мужчинам из моего семейства к небу в клеточку не привыкать, прикинь? Все мои дядюшки, типа, имеют не по одной ходке. Но так выходило, что Додди всегда давали больший срок за меньшие преступления. Фундаментально ему не перло, чувак. Рента однажды сказал, что ничто так не способствует повышению бдительности полиции и магистратуры, как темный цвет кожи. Парень прав на все сто.

Короче, как-то раз мы с Додди решили заскочить к «Перси» на кружку пива. В пабе было полно народу. Обычно в «Перси» спокойно — это такой тихий семейный паб, но в тот день туда набилась целая толпа оранжистов, заявившихся с дикого запада, которые собрались здесь для своего ежегодного марша и ралли на Дюнах. Эти котики, следует сказать, меня никогда особенно не доставали, но я их терпеть не мог. Ненависть из них, типа, так и прёт, прикинь? Мудацкое занятие — все время отмечать годовщины каких-то древних побоищ. Верно?

Я увидел Рентина старика в компании его братцев и племяшей. И Рентин братец Билли тоже там вертелся и все такое. Рентин старикан, он вообще-то исходно — протестант немытый, но теперь он на этих делах уже не особенно прикалывается. Однако его родня из Глазго, все эти уиджи[15], — они по-прежнему во всем этом дерьме по уши, а родня для Рентиного папы — это все. Рента, впрочем, эту публику не особенно жалует, типа, просто терпеть не может. Даже говорить о них не хочет. С Билли же всё совсем наоборот. Он тащится от этой оранжистской фигни, от всех этих фанатов «Джамбо/Гуннов». Он кивает в сторону стойки, типа, приглашая нас, но я знаю, что не особенно-то он нас видеть хочет.

— Привет, Дэнни! — говорит Рентин папаша.

— Э-э-э… типа, привет, Дэйви, привет. Есть новости от Марка?

— Не-а. Но, видать, всё в порядке. Потому что обычно он звонит, только когда попадет в какую-нибудь историю.

Видно, что он не то чтобы шутит, а эти его молодые племянники, те вообще на нас смотрят очень нехорошо, так что мы выбираем себе местечко поближе к двери и садимся.

И понимаем, что влипли…

Мы оказались вблизи от очень мрачного вида котяр. Некоторые из них скинхеды, другие — нет, у одних акцент английский, у других — шотландский, у третьих — белфастский. На одном футболка с эмблемой «Screwdriver», на другом ветровка с, типа, надписью «Ольстер был и будет британским». Они начинают петь издевательскую песенку, типа, про Бобби Сэндса[16]. Я в политике ничего не смыслю, но, на мой взгляд, этот Сэндс — отважный парень и никого, типа, никогда не убивал. Типа, надо же смелость иметь, чтобы умереть так, как умер он, прикинь? Затем один парень — тот, что был в футболке с эмблемой «Screwdriver», — начал бросать на нас бешеные взгляды, а мы изо всех сил старались, типа, не встретиться с ним глазами. Это не так уж и просто, когда у тебя под ухом распевают «Синий, красный, белый цвет — чёрному места на флаге нет». Мы старались не нервничать, но котик нам попался очень упрямый. Он наконец выпустил когти и заорал на Додди:

— Ой! Какого хера на меня уставился, ниггер?

— Пошёл в жопу! — огрызнулся Додди.

Котик через всё это уже не по разу прошёл, но для меня это, типа, было впервой, поэтому я чувствовал себя охуенно неловко.

Мне один парень из Глазго однажды объяснял, что эти нацисты и прочая шваль — они вроде бы как не настоящие оранжисты, но большинство оранжистских ублюдков, которые сидели в пабс, принялись подбадривать этих засранцев и, типа, науськивать их на нас,

А затем они все начали скандировать:

— Чёрный ублюдок! Чёрный ублюдок!

Тогда Додди встал и направился к их столу. Я увидел, как издевательское, насмешливое выражение на лице у поклонника «Screwdriver» сменилось на совсем иное, когда он заметил (одновременно со мной), что в руке у Додди тяжёлая стеклянная пепельница… запахло насилием… плохо дело…

…он ударяет поклонника «Screwdriver» пепельницей по голове, и череп раскалывается, а чувак падает с табуретки на пол. Я весь трясусь от страха, по-настоящему трясусь, чуваки, и тут один парень наскакивает на Додди и валит его на пол, так что мне приходится вмешаться. Я хватаю кружку и бью ею по башке «Красную Руку Ольстера», который хватается за череп, хотя кружка даже, типа, не разбилась, но тут какая-то пизда бьёт меня в живот с такой силой, что мне даже сначала показалось, что мне воткнули нож.

— Убейте этого католического ублюдка! — кричит какой-то говнюк, и меня прижимают к стене, типа, а я начинаю махать во все стороны ногами и руками… но вроде бы ни в кого не попадаю… я даже ловлю от этого, типа, некоторый кайф, потому что это не настоящее, типа, побоище, когда кто-нибудь вроде Бегби входит в раж, а скорее, типа, комикс какой-то… я ведь по-настоящему, типа, драться не умею, но и у нацистов этих класс оказался ниже среднего… они только мешались друг другу и попадали под ноги…

Я так и не понял, что случилось дальше. Дэйви Рентон — Рентин старикан — и Билли, его братец, должно быть, оттащили этих ублюдков от нас, потому что в следующее мгновение я уже выволакивал на улицу Додди, которого отмудохали, типа, как следует.

Я услышал, как Билли сказал мне:

— Вытащи его отсюда, Кочерыжка. Уведи его куда- нибудь подальше.

А затем, когда всё, типа, кончилось, мне стало по-настоящему плохо, и я почувствовал, что по лицу у меня текут слёзы и гнева, и страха, но по большей части отчаяния…

— Ну это… блядь… ну это… скажу я тебе…

Додди ранен. Я волоку его на другую сторону дороги. Я слышу крики у нас за спиной. Я фокусирую взгляд на двери На-На, не отваживаясь обернуться. Мы входим. Я волоку Додди вверх по лестнице. У него течёт кровь из бока и из руки.

Пока я вызываю «скорую», На-На гладит его по голове и приговаривает:

— Офуенную трёпку они тебе задали, сынок… когда же они оставят тебя в покое, мой мальчик?.. с тех пор как в школу пошёл, с тех пор как пошёл в эту офуенную школу…

А я слушаю всё это и почему-то начинаю злиться, причем злиться на На-На. Прикиньте? С таким ребёнком, как Додди, она могла бы сообразить, каково это — быть не таким, как все, каково быть, типа, изгоем, прикиньте? И относиться иначе к той же женщине с винным пятном на лице и все такое… но некоторым людям проще ненавидеть, чем пытаться понять другого — одна сплошная ненависть кругом, ненависть, ненависть, ненависть — и куда она нас приведет, чуваки? Я спрашиваю — куда она нас приведет?

Я отвёз Додди в госпиталь. Рапы его, как выяснилось, оказались не такими серьёзными, какими они казались на вид. Я зашёл к нему, когда его уже заштопали и он лежал на кровати с колёсиками.

— Всё в порядке, Дэнни, — сказал он мне. — Мне раньше и хуже доставалось, а в будущем меня ещё и не то ждёт.

— Не смей так говорить, чувак, не смей, прикинь?

Он посмотрел на меня так, словно я никогда этого не пойму, и я подумал, что он, наверное, прав.