По ту сторону зимы

Граница между Мексикой и Соединенными Штатами

В лагере Нуэво-Ларедо дни Эвелин Ортеги, заполненные тоской и удушающей жарой, тянулись бесконечно, а едва наступала ночная прохлада, это место превращалось в притон пороков и подпольной деятельности. Кабрера предупредил Эвелин и остальных пассажиров, чтобы они ни с кем не вступали в разговоры и никому не показывали деньги, но оказалось, что это невозможно. Их окружали такие же мигранты, как они, но еще более нуждающиеся. Некоторые уже несколько месяцев вели нищенское существование, пытались по несколько раз переплыть реку, но безрезультатно, — их арестовывали на другом берегу и депортировали в Мексику, потому что отправлять их в страны постоянного проживания было слишком дорого. У большинства не было денег, чтобы заплатить койотам. Больше всего страдали беспризорные дети, тут уж самый скупой человек не мог удержаться, чтобы хоть чем-нибудь не помочь. Группа Эвелин делилась провизией и чистой водой с двумя такими детьми, которые всегда ходили за руку, — мальчик восьми лет и девочка — шести. Год назад они сбежали из Сальвадора, из дома своих дяди и тетки, которые плохо с ними обращались, бродили по Гватемале, прося милостыню, и несколько месяцев странствовали по Мексике, присоединяясь к другим мигрантам, которые на время принимали их в группу. Они собирались найти свою мать в Соединенных Штатах, только не знали, в каком она городе.

Ночью пассажиры Кабреры спали по очереди, чтобы их не обобрали до нитки. На второй день начались ливни, картонная крыша намокла, и они оказались в непогоду под открытым небом, как и все прочие в этом жалком временном поселении. Наступила ночь на субботу, и, казалось, лагерь очнулся от летаргического сна, как будто все только и ждали эту безлунную тьму. Кое-кто из мигрантов собирался переправляться через реку, так что бандиты и муниципальная полиция были наготове.

Но Кабрера уже сговорился насчет безопасной переправы своей группы и с бандитскими группировками, и с людьми в форме; на следующую ночь, когда небо было затянуто тучами и не было видно ни одной звезды, пришел знакомый Кабреры, низенький, костлявый, с желтоватой кожей и блуждающим взором завзятого наркомана, который представился как Эксперт. Кабрера заверил их, что, несмотря на сомнительную внешность, нет никого более квалифицированного, чем он; на суше он пропащий человек, зато на воде ему можно всецело доверять, он, как никто, знал все течения и водовороты. Когда он не употреблял, то проводил время, изучая передвижения патрулей и ночных прожекторов; он знал, когда выбрать момент, чтобы ринуться в воду, проскочить между двумя лучами света и добраться до нужного места через кустарник, чтобы никто ничего не заметил. Он брал плату в долларах и за каждого отдельно, обязательное вознаграждение для койота, потому что, если бы не его ловкость и смелость, было бы очень трудно переправлять пассажиров на американскую землю. «Вы плавать умеете?» — спросил их Эксперт. Никто не смог дать утвердительный ответ. Он велел им не брать с собой ничего, кроме документов и денег, если есть что-то еще, все оставить. Потом приказал снять одежду и обувь, положить все в черные пластиковые мешки для мусора и привязать их к огромной шине от грузовой фуры, которая служила плотом. Он показал им, как нужно держаться одной рукой за плот и грести другой рукой без всплесков, чтобы не шуметь. «Кто отцепится, тот пойдет ко дну», — сказал он.

Берто на прощание обнял всех членов группы и дал последние наставления. Двое из его пассажиров в белье и носках первыми вошли в воду, схватились за край шины и, направляемые Экспертом, отплыли. Они тут же потерялись из виду в кромешной черноте реки. Через пятнадцать минут проводник вернулся по берегу, таща шину по воде. Он оставил первых пассажиров на маленьком островке посередине реки, спрятав их в зарослях тростника в ожидании остальной группы. Берто Кабрера последний раз обнял Эвелин, он жалел ее, поскольку сомневался, что эта несчастная сможет преодолеть все испытания, посланные ей судьбой.

— Вряд ли ты пройдешь сто тридцать пять километров по пустыне, малышка. Слушайся моего напарника, он знает, как тебе помочь.

Река оказалась более опасной, чем это представлялось с берега, но никто не колебался, — у них было всего несколько секунд, чтобы не попасть под лучи прожекторов. Эвелин вошла в воду в трусиках и в лифчике, вместе с двумя товарищами, готовыми помочь, на случай если у нее не хватит сил.

Она боялась утонуть, но еще больше боялась, что их всех обнаружат по ее вине. Она с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть, окунувшись в холодную воду и почувствовав вязкое дно, когда они двинулись в путь, натыкаясь на ветки, мусор, а может, и на водяных змей. Мокрая резина была скользкой, здоровой рукой Эвелин едва могла ее обхватить, а поврежденную прижала к груди; через несколько секунд она уже не доставала ногами дно, и ее подхватило течением. Она погрузилась с головой, а потом вынырнула, наглотавшись воды и отчаянно стараясь удержаться. Один из мужчин подхватил ее за талию, чтоб не унесло течением. Он показал, чтобы она взялась за шину обеими руками, но вывихнутое плечо невыносимо болело, времени вылечить его у Эвелин не было, и рука не работала. Товарищи приподняли ее и уложили на спину, прямо поверх шины, она закрыла глаза: будь что будет, пусть ее везут навстречу судьбе.

Путь был недолгим, всего несколько минут, и они оказались на островке, где соединились с другими членами группы. Спрятавшись среди кустарника на песчаной отмели, они неподвижно сидели, глядя на североамериканский берег, такой близкий, что можно было расслышать голоса двух патрульных, стоявших на карауле рядом с машиной, освещенной мощным прожектором, который направлял свет как раз на то место, где они прятались. Прошло больше часа, но Эксперт не проявлял никаких признаков нетерпения, он, казалось, заснул, а они в это время дрожали от холода, стуча зубами и чувствуя, как по телу ползают то насекомые, то какие-то рептилии. Около полуночи Эксперт разом очнулся ото сна, будто поднятый по тревоге, и в тот самый момент у машины погасли фары и она стала удаляться.

— У нас меньше пяти минут, потом приедет сменный патруль. В этом месте течение не такое сильное, держимся все вместе и гребем изо всех сил, на другом берегу от нас не должно быть ни малейшего шума, — приказал он.

Они снова вошли в воду, уцепились за шину, которая под тяжестью шести человек погрузилась в воду почти целиком, и стали толкать ее к берегу. Немного позднее нащупали дно и, цепляясь за кусты, вскарабкались на болотистый склон, сообща помогая Эвелин. Они прибыли в Соединенные Штаты.

Вскоре они услышали гул мотора, но их защищала густая растительность, и лучи прожекторов не проникали туда. Эксперт повел их прочь от берега. Они шли на ощупь, цепочкой, как ходят индейцы, держась за руки, чтобы не потеряться в темноте, миновали кустарник и вышли на небольшую полянку, где проводник зажег фонарь, уставив его в землю, и отдал им мешки, жестами показывая, что можно одеться. Он снял мокрую рубашку, сделал из нее перевязь и осторожно просунул в нее руку Эвелин, чью повязку унесла река. И тут она поняла, что пластикового конверта с документами, который дал ей падре Бенито, на ней нет. Девушка стала искать его на земле в неверном свете фонаря, в надежде, что, может быть, он упал прямо здесь, а не найдя, поняла, что конверт унесло течением, когда один из мужчин помогал ей влезть на шину. Тогда-то пряжка, державшая конверт, и расстегнулась. Она потеряла литографию, освященную папой, но на шее оставался амулет богини-ягуарихи, который должен был хранить ее от всякого зла.

Едва они успели одеться, как вдруг ниоткуда, словно призрак ночи, появился напарник Кабреры, мексиканец, который так долго жил в Штатах, что говорил по-испански с сильным акцентом. Он протянул им термосы с горячим кофе, куда был добавлен алкоголь, и они с благодарностью выпили молча, а тем временем Эксперт бесшумно исчез, не попрощавшись.

Напарник шепотом приказал мужчинам, чтобы те следовали за ним цепочкой, а Эвелин сказал, чтобы она пошла одна в противоположном направлении. Девушка хотела запротестовать, но не могла выдавить ни звука, онемев от ужаса и полагая, что, хоть она и прибыла на место, ее, видимо, предали.

— Берто сказал мне, что у тебя здесь мать. Сдайся первому часовому или первым патрульным, которых встретишь. Они не могут тебя депортировать, ты несовершеннолетняя, — заверил ее напарник Кабреры, уверенный, что этой девчонке никто не даст больше двенадцати лет. Эвелин не поверила, но ее спутники слышали, что в Соединенных Штатах в самом деле есть такой закон. Они наскоро обняли ее и двинулись за проводником, тотчас же исчезнув в темноте.

Когда Эвелин немного пришла в себя, ее хватило только на то, чтобы, дрожа от холода, забиться поглубже в заросли и съежиться там. Она попыталась шепотом помолиться, но не могла вспомнить ни одну из бабушкиных молитв. Так прошел час, два, может быть, три, она потеряла представление о времени и способность двигаться, тело свело судорогой, сильно ныло плечо. В какой-то момент она почувствовала у себя над головой яростное хлопанье крыльев и поняла, что это летучие мыши рыщут в поисках пропитания, точно как в Гватемале. Испуганная, она еще глубже забилась в заросли, ведь все знают, что эти твари сосут человеческую кровь. Чтобы не думать о вампирах, змеях и скорпионах, она сосредоточилась на том, как отсюда выйти. Наверняка появятся другие группы мигрантов, к которым она сможет присоединиться, однако ждать нужно бодрствуя, спать нельзя. Она обратилась к матери-ягуарихе и к Матери Иисуса, как ей наказала Фелиситас, но ни та ни другая не пришли ей на помощь; у этих богинь не было власти на территории Соединенных Штатов. Получилось, что все ее покинули.

Оставалось еще несколько часов темноты, но тянулись они бесконечно. Мало-помалу глаза привыкли к безлунному мраку, который поначалу казался непроницаемым, и Эвелин смогла различить, что вокруг растет высокая сухая трава. Ночь превратилась для нее в долгую пытку, но когда наконец занялся рассвет, это произошло как-то вдруг. За все это время она не слышала никого — ни мигрантов, ни охранников. Едва рассвело, она решилась осмотреться. Ноги затекли, она с трудом встала и сделала несколько шагов, ее мучили голод и жажда, но рука больше не болела. Она почувствовала приближение дневной жары: от земли поднимался густой туман, похожий на свадебную фату. Ночью царила тишина, прерываемая лишь далекими звуками громкоговорителей, но на заре земля проснулась: жужжали насекомые, потрескивали ветки под лапками грызунов, шелестел тростник от морского бриза, в воздухе суетливо мелькали воробьи. Тут и там среди ветвей можно было различить яркие пятна: рыжая птица с красной грудкой, желтая славка, зеленый аррендахо[39] с синей головой, птички неприметные по сравнению с теми, что водились в ее родной деревне. Она выросла среди шума и гама птиц тысячи видов, с многоцветным оперением, в раю для орнитологов, как говорил падре Бенито. Она прислушалась к суровым предупреждениям на испанском языке, доносившимся из громкоговорителей, и безрезультатно пыталась высчитать расстояние до пунктов контроля, пограничных вышек и дороги, если таковая была. Она понятия не имела, где находится. В память потоком хлынули истории, которые мигранты передавали из уст в уста, об опасностях, подстерегающих на севере: безжалостная пустыня, хозяева ранчо, безнаказанно расстреливающие тех, кто забирается на их земли в поисках воды, пограничники, вооруженные до зубов, злые собаки, натасканные на человеческий пот, вызванный страхом, тюрьмы, где можно провести годы, и никто ничего о тебе не узнает. Если они такие, как в Гватемале, она предпочла бы умереть до того, как окажется в камере.