Как было — не будет

АЛЬКИНО СВИДАНИЕ

Альке девятнадцать лет. Она работает в секции головных уборов и второй год учится на подготовительных курсах. Мечтает поступить в педагогический институт. В промтоварном магазине об этом знают и дают Альке советы: «Выходи замуж, пока есть возможность. В педагогическом засохнешь и пропадешь».

А какая уж там возможность? Приличные молодые ребята покупают головные уборы серьезно, в разговоры не вдаются, а те, что значительно глядят на нее из-под новых козырьков, развязно спрашивая: «Девушка, я вам нравлюсь?» — Альке неинтересны. Первое время она ждала, что не сегодня-завтра в конце рабочего дня войдет высокий парень в свитере крупной вязки, примерит одну, вторую, третью кепку… Улыбнется застенчиво, собираясь уходить, тут-то она скажет: «Приходите в конце месяца». Он спросит: «Почему в конце месяца?» Алька объяснит, что в конце месяца, когда подгоняется план, бывают хорошие товары. До конца месяца — вечность, но парень все равно будет приходить каждый день. Пригласит в кино — она откажется: мол, занятия на подготовительных курсах. Его и это не остановит. Он узнает ее адрес и в воскресенье встретит у дома. Они пойдут пешком, пересекут город, выйдут к реке…

Но парень в свитере крупной вязки не приходил, и Алька перестала его ждать. После работы она поджидала Наташу из секции дамского трикотажа и вместе с ней шла домой. Альке с ней было интересно. У Наташи был жених. Родители жениха ненавидели Наташу, писали в горторг, что она «преследует их сына и намеревается сломать ему жизнь». Наташа каждый вечер ругала родителей жениха, а про него самого говорила:

— Он тоже, я тебе скажу, не сахар. Ревнивый, как Отелло, и без юмора.

Алька спрашивала:

— Но ты ведь замуж за него собралась?

Наташа грустнела и смотрела в сторону.

— А где лучше возьмешь? Они только в кино да в книжках хорошие.

От таких разговоров Альке становилось холодно. Наташу она считала красавицей. Когда она шла с ней, парни глядели на Наташу, и пожилые женщины тоже глядели. Алька, ловя эти взгляды, опускала голову и говорила себе: «С завтрашнего дня сажусь на диету, покупаю крупные бигуди и начинаю следить за собой». Дома она зажигала в коридоре свет и смотрелась в длинное зеркало, висевшее между дверями. В зеркале она видела девчонку в клетчатом пальто, с румяными щеками и дурацким помпоном на берете.

— Аленька?! — Это соседка Зинаида. Она всегда ласкова с Алькой, всегда радуется ее приходу. — Алечка, хочешь блинов? Напекла, а есть некому.

Алька снимает пальто, заглядывает в комнату — отец спит, ему в ночную смену, спрашивает Зинаиду:

— А мама где?

Зинаида осуждающе машет рукой:

— Где ей быть? Вызвали. Такой характер: телефон еще звонит, а она уже платок завязывает.

Мать работает операционной сестрой. Алька любит, когда маму вечером вызывают в больницу. Можно вдоволь наговориться с Зинаидой. Отец спит, а если и не спит, то все равно не вмешивается.

— Зинаида, — говорит Алька, разрезая блин на четыре части и поливая его сметаной, — ты меня уродуешь. От блинов знаешь как толстеют.

— И толстей себе на здоровье, — радостно отвечает Зинаида, — молодое тело должно быть как яблоко. А уж к тридцати хороша субтильность.

— Теперь толстые не в моде. Везет же некоторым! Едят что хотят, а не толстеют.

— Это злые, — объясняет Зинаида. — У них все от злости сгорает.

— А ты молодой толстая была?

— В меру. Как ты. И тоже своей красоты не сознавала.

— Ты уж скажешь, Зинаида! Какая там красота!

— Ну да, — отмахивается Зинаида, — тебя послушаешь, так только то и красиво, что у твоей Наташи. А вся красота ее временная. А твоя, что бутон, с годами будет распускаться и цвести.

Алька хохочет и спрашивает весело:

— Почему же у Наташи жених, а у меня нет?

Зинаида тоже смеется.

— А он ее бросит. Это пока родители держат, он к ней рвется. А скажут они ему: «Женись», — он бегом от нее.

Очень легко Альке с Зинаидой.

— Зинаида, а где мой жених?

Зинаида ладонью вытирает губы, будто снимает улыбку, и говорит серьезно:

— Твоего подождать пока надо. Он небось сейчас сидит и тоже пытает: «Где моя невеста?»

— Он будет ждать, я буду ждать. Так всю жизнь и прождем. Искать надо, идти друг другу навстречу, тогда, может, и встретимся.

— Нет, — отвечает Зинаида, — тогда-то и разминетесь. Ждать надо.

Алька задумывается. Зинаида с улыбкой смотрит на нее, потом отводит взгляд и говорит так, будто видит перед собою кого-то третьего:

— Молодая. Сразу видно, что молодая. Кто пожил на свете, хочет, чтобы его любили, а молодые сами хотят любить.

На подготовительных курсах Алька слушает лекции, которые читают профессора. Алька слушает маленького, юркого профессора, который не умеет стоять на месте — бегает от двери к кафедре, и думает: «А как вот такой, интересно, женился?» Профессор говорит: «Не советую классические формулировки отождествлять с пилюлями. Глотание — процесс потребительский. Каждый, кто не учит, а изучает литературу, должен вырабатывать собственную концепцию. Поэтому предлагаю вам самим ответить на вопрос: действительно ли «Евгений Онегин» является энциклопедией русской жизни того времени?» Алька понимает, что говорит профессор, торопясь записывает названия книг, и сердце ее волнуется от предчувствия открытия: «Конечно же «Евгений Онегин» не энциклопедия русской жизни. Это энциклопедия дворянской жизни». Щеки ее розовеют, она смотрит на снующего от двери к кафедре профессора и чувствует себя его сообщницей. Но профессор этого не замечает, звонок прерывает его на полуслове, он останавливается, подносит руку с часами к глазам и качает головой.

В аудитории сразу становится шумно. Алька сидит на своем месте, ждет, когда схлынет народ, потом не спеша поднимается и идет к двери. У студентов перерыв. Они стоят у стен, курят, смеются и провожают глазами толпу «подготовишек», которая движется к вешалке. Алька идет как сквозь строй.

На улице холодно. Асфальт устлан желтыми листьями. Алька ступает по листьям, поднимает плечи и подбородком чувствует верхнюю пуговицу пальто. На трамвайной остановке Алька, взглянув на длинный хвост очереди, решает идти пешком. Но тут подходит трамвай, очередь рассыпается, Альку затягивает водоворот и поднимает на подножку. Парень с выбившимся из-под пальто шарфом толкает ее плечом вперед, и тотчас за ним закрывается дверь.

— Влезли, — говорит парень над Алькиным ухом. — Вам где выходить?

Алька понимает, что вопрос этот не праздный: если ей выходить скоро, парень будет протискиваться дальше, уступая ей место.

— Мне до Парковой, — отвечает она.

— Мне тоже, — говорит парень.

Альке хочется посмотреть ему в лицо. Уж очень хорош у него голос. Через две остановки в трамвае становится свободно, и Алька видит его лицо. Ничего особенного, но симпатичный: брови смешные — уголочками, как у клоуна. А губы серьезные.

И он на нее посмотрел. Алька вся сжалась от его взгляда. А потом всю дорогу сидела, боясь шевельнуться. Вышла из трамвая, ни на кого не глядя.

— Девушка, куда вы так торопитесь?

У Альки перехватило дыхание и заколотилось сердце.

— Домой тороплюсь.

— К мужу?

— К какому там мужу!

— Ну, тогда не стоит бежать.

Алька останавливается. Разговор ей не нравится.

— Вы со всеми так знакомитесь?

— Как?

— Вот как со мной.

— Со всеми!

Парень смотрит ей в лицо и улыбается. Алька поднимает бровь, она умеет поднимать левую бровь, и говорит:

— Ну и глупо.

— Что глупо?

— Глупо так бездарно знакомиться.

— А как надо?

Алька теряется. Парень нахально смотрит ей в лицо, поднятая левая бровь на него не действует.

— Нет, вы уж объясните мне, как надо знакомиться.

— Не на улице, — Алька ничего больше придумать не может.

— Ах, не на улице, — говорит он, — тогда где же?

Алька начинает злиться на него:

— Откуда я знаю?

— Вы не знаете, я не знаю, как же тогда быть?

Алька молчит.

— Как вас зовут? — спрашивает он.

— Алевтина.

— А меня Виктор.

Алька боится, что он будет называть ее Алевтиной, и еще раз говорит:

— А меня Аля.

В темноте падают редкие пушинки. Первый снег.

— Вот и зима, — говорит Виктор, — вы любите зиму?

— Люблю, — отвечает Алька, — и зиму, и лето, и весну, и осень — все люблю.

— Это правильно, — говорит Виктор, — а вот я люблю лето.

— А еще что вы любите?

— Много еще кой-чего.

— А кто ваш любимый герой?

Алька понимает, что про героя сказала зря, но назад не воротишь.

— Ну, например, у некоторых мальчишек герой Печорин, — объясняет она.

— У мальчишек… Я уже три года работаю.

— А я второй, — говорит Алька, — летом опять буду в институт сдавать.

— В какой?

— В педагогический.

— Сдадите, — говорит он, — позанимаетесь и сдадите. А у вас есть любимый герой?

— Нет. Я про Онегина сейчас думаю. В школе не думала, а сейчас думаю. У нас на подготовительных литературу профессор преподает.

— Ну и как вы про Онегина думаете?

— Белинский считает, что он страдал. Я этого не понимаю. Молодой, богатый, красивый, безделье его заело. Я не верю, что виновата эпоха. Просто он был равнодушный к людям.

Они идут какое-то время молча. Потом Виктор говорит:

— Давайте встретимся.

Алька поворачивает к нему голову и серьезно спрашивает:

— А зачем?

— Ну просто так встретимся, поговорим об Онегине. В субботу, в половине восьмого? А?

— Ладно, — соглашается Алька, — давайте встретимся.

Виктор достает блокнот, записывает ее телефон и говорит на прощанье:

— А в институт вы точно поступите.

Дома Алька никому ничего не говорит. Молча ест на кухне. Молча проходит мимо Зинаиды в комнату. Мать спрашивает:

— Ты что такая?

— Устала, — отвечает Алька.

Мать смотрит на нее с обидой. Алька знает этот взгляд, за ним последует вздох. И сердитый голос, в котором жалость и досада: «Заколдованный он, что ли, этот институт. В школе хорошо шла, занималась, не бегала… Может, учителей нанять?» Альке нож в сердце эти слова. Но на этот раз мать говорит:

— На заводе у отца школа открывается. Бухгалтерская. Год учиться.

— Мама! — Алька смотрит ей прямо в глаза, если мать продолжит, она скажет: «Что ты от меня хочешь? Я работаю, приношу девяносто рублей. Оставь меня в покое». Но мать не продолжает, и Алька садится к телевизору. Женщина в черном длинном платье поет у рояля: «Зачем тебя я, милый мой, узнала? Зачем ты мне ответил на любовь?..» Алька зажмуривается и видит Виктора. Шарф у него выбился из-под пальто, брови уголочками. «Давайте встретимся». — «Мы ведь уже встретились, — Алька смотрит на него веселыми глазами, — давайте лучше не расставаться». — «А разве так можно?» — Он растерян, боится, что она уйдет. «Можно! — говорит Алька. — Давайте вашу руку, и пойдем, пойдем…» И они идут, идут. Полы их пальто развеваются, щеки горят, незаметно ноги отрываются от земли, и они летят. Над заводской трубой Алька толкает Виктора плечом, мол, пора сворачивать, и слышит голос отца:

— Алюша, поднимайся и ложись-ка спать по-человечески.

На рассвете Алька позвонила Наташе из автомата:

— Наташка, приходи пораньше, есть новости.