Те, кого нет

1

Наташе случалось видеть, как это происходит. Правда, в другой жизни. До суда и всего, что за ним последовало.

В любом застолье наступает момент, когда шумная разношерстная компания, разогретая спиртным и острыми блюдами, внезапно начинает распадаться на мелкие группки. Уже забыт повод, по которому собрались, и разговор сворачивает на далекие от конкретной свадьбы или юбилея вещи. И если поначалу жующие и произносящие тосты похожи на многоголовую гидру, у которой половина голов чужие друг другу, и подчиняются суровому патриархальному ритуалу, — по мере продвижения к фруктам, десерту и кофе все отчетливее проступают лица и характеры.

Но не это было важно. Люди, собравшиеся у Смагиных, занимали ее ровно настолько, насколько сама она становилась объектом их внимания. Оттого поначалу она все время держала в поле зрения Валентина — краем глаза, исподтишка: он то и дело отвлекался от беседы с Сергеем Федоровым, отыскивал ее, где бы она ни была, и приклеивался липучим, неотвязным, как жеваная резинка, взглядом.

До поры до времени на нее постреливал глазками и прокурор Шерех. Она его интересовала, но, к счастью, не сама по себе. Еще до того, как гости расселись за столами, прокурор подозвал к себе Наташу и вполголоса задал пару вопросов, ответов на которые не получил. Это его не удовлетворило. И теперь, как только она появлялась с очередным блюдом или переменой тарелок, ловил ее в прицел своих золотых, подозрительно поблескивающих окуляров, словно продолжая молчаливый допрос…

Место рядом с дочерью Федорова, где до того сидел Родион, пустовало. Девочка ерзала, дважды уронила вилку, а когда Наташа принесла чистую, заметив попутно, что еда на тарелке перед ней почти не тронута, взглянула исподлобья и промолчала.

Мать Марты, по-прежнему делавшая вид, что впервые видит Наталью, была увлечена беседой с соседкой по столу. Похоже, она из тех, кто решает мелкие проблемы самым простым способом — выбрасывает их из головы. Тем более что есть вещи посерьезнее, чем заморачиваться на какую-то постороннюю девицу.

Все это время Наташе приходилось курсировать между домом и беседкой. Основные блюда доставлялись из кухни — что-то томилось в духовке, что-то поджидало своей поры в холодильнике, требовались то лед, то какая-то особая вода для прокурора, то соус, который следовало подогреть до определенной температуры, следя, чтобы, боже упаси, не подгорел.

Юбилейный процесс катился, как по рельсам, если б не духота, не взмокшее на спине платье и не каблуки, застревавшие в гравии дорожек.

Примерно к тому моменту, когда компания за столом начала разваливаться на группки, Наташа окончательно почувствовала себя невидимой. Теперь она больше никого не интересовала, превратилась в пустое место, в прислугу, до которой никому нет дела, и даже Валентин, занятый разговором с Федоровым, перестал следить за ней. Это было большим облегчением.

Савелий Максимович поискал глазами жену, не нашел, поднялся со своего места и стал пробираться к выходу. Юбиляр уже основательно принял, но держался прямо, осанисто, и лишь с побагровевшего лица не сходило упрямое выражение, а лохматые брови хмурились, словно он решал в уме задачку с дробями.

Слегка вразвалку хозяин дома направился к очагу, воздух над которым дрожал и струился, поддернул манжеты и, наклонившись, принялся разравнивать припорошенные пеплом угли витой кованой кочережкой. Сын расстарался — все как положено, лучше не надо. Савелий Максимович разогнулся, ища взглядом жену. Полные щеки блестели от жара, а лоб тут же осыпало мелким бисером.

— Максимыч, дорогой ты наш! — зашумели за столом. — Куда ты девался? Мы тут как раз собрались поднять за твою даму сердца!..

— И очень даже отлично. Еще поднимете, — проворчал Смагин. — Никуда не денется дама. А покуда — антракт. А за ним, как водится, — гвоздь программы.

Инна Семеновна уже спешила к нему с объемистой посудиной из темного стекла, в которой с вечера были замаринованы ломти белужьего бока вперемежку с крупными очищенными тигровыми креветками. Смагин принял, вооружился лопаткой и начал ловко метать рыбу и креветок на решетку — будто карты сдавал.

Зашипело, взвился душистый дымок, мужчины начали подтягиваться к очагу — поглазеть, хотя никто, в отличие от того, как это обычно бывает, не совался с советами к юбиляру. Хозяйка тем временем отправила Наташу собрать использованные тарелки и бегом принести дюжину чистых, но не на стол, а прямо к очагу, а сама с озабоченным видом скрылась в доме.

Наташа обернулась в три минуты, отметив про себя: обе мойки уже с верхом полны грязной посуды; а когда шла со стопкой тарелок, Савелий Максимович поманил ее к себе.

— Где там у нас беленькое сухое?

— На сервировочном столике, — услышал он в ответ. — Совиньон и калифорнийское. Ну и на столе бутылки две-три, початых. Только оно уже все теплое.

— Так, — хозяин ловко перевернул шеренгу уже почти готовых креветок. — Одну откупоренную давайте сюда. Остальное, сделайте любезность, забросьте в морозильник на кухне. Минут на десять, не больше. Потом подниметесь ко мне в кабинет, найдете в баре две бутылки «Арарата» и все мигом на стол. Только берите «капитана» — он там где-то справа стоит.

— Капитана? — переспросила Наташа.

— Ну, — нетерпеливо сказал хозяин. — Чего непонятного? Четыре звезды на этикетке. И лимоны не забудьте — пару штук.

Она пожала плечами и принесла бутылку с вином, в которой оставалось меньше трети, и полковник, прикрыв горлышко большим пальцем, принялся обрызгивать дымящиеся ломти, прежде чем перевернуть рыбу на решетке, а потом отставил опустевшую бутылку. Наташа, прихватив вино с сервировочного столика, направилась к дому — должно быть, в двадцатый раз за сегодня.

Семь минут — ровно столько и нужно, чтобы присесть, перевести дух и спокойно выкурить сигарету, пока перестанут ныть щиколотки. Новые босоножки оказались с характером.

Она уже сделала несколько шагов по дорожке, ведущей через центральную часть лужайки, но, заметив на полпути оживленно беседующих Сергея Федорова и Валентина, свернула и обогнула лужайку по периметру. Смагин-младший жестикулировал, явно был на взводе, и сталкиваться с ним сейчас Наташе не хотелось.

К главному входу в дом она подошла со стороны флигеля, в котором ночевала. Взбежала по ступеням, оглянулась, четко зафиксировав, что Валентин далеко и, кажется, вообще ее не заметил, и нырнула в дверь, ведущую на террасу, а затем в холл.

Миновав коридор, Наташа снова оказалась в кухне. Поставила бутылки, которые все еще крепко прижимала к груди, на барную стойку, вернулась и прикрыла за собой дверь. Затем подошла к окну, взглянула, одновременно чиркая зажигалкой, и глубоко затянулась. Гости и хозяева кучковались вокруг беседки и очага, — оттуда доносились громкие нетрезвые мужские голоса.

Зато в доме было тихо — и она слышала эту глубокую, спокойную тишину всем телом.

Морозильник едва различимо бормотал в углу. Ему вторил большой холодильник. Из крана срывались капли, шлепаясь в пустую салатницу. Наташа отошла от окна, распахнула морозильник и плашмя, одну за другой, стала класть бутылки с вином на свободную верхнюю полку. Пока она ходила за ними, морозильник запищал, предупреждая, что температура растет, нервно замигал зеленым огоньком. Девушка вздрогнула — звук был пронзительный, какой-то птичий. Пришлось поторопиться.

Покончив с этим, она взглянула на стенные часы, опустилась на обитый коричневой кожей угловой диванчик, на спинке которого висела чья-то сумочка, сбросила босоножки и, наслаждаясь минутой покоя, вытянула ноги, пошевеливая онемевшими пальцами. Сигарета сама собой сгорела наполовину — и к такому куреву, слишком легкому, тлеющему, как бикфордов шнур, Наташа тоже никак не могла привыкнуть. Но едва расслабилась, как тут же вспомнила, что нужно еще сбегать наверх.

Пришлось снова обуваться. Она погасила окурок, еще раз мельком взглянула на часы, помня наставления хозяина, и вышла.

Вернувшись в холл, Наташа поднялась на второй этаж, размышляя по пути о том, что вот — никак не выбрать время, чтобы трезво и всерьез обдумать все, что за сегодняшний день успело произойти и накопиться. На угрозы Валентина ей было наплевать, однако он в любую минуту мог повести себя агрессивно, а скандал в присутствии хозяев, да еще с сеансом «разоблачения», ей совершенно ни к чему.

К кабинету Савелия Максимовича она направилась не через столовую и коридор, а через просторную бильярдную, которая и сама по себе ей нравилась, к тому же такой маршрут был короче. Повернула бронзовую ручку в форме рубчатого шара — накануне сама начищала до блеска — и переступила порог, слегка робея, как и в первый раз, от всей этой зоологии на стенах. Прошлась вдоль стены, мимоходом потрепала жесткое ухо кабана-секача, взглянула на чистую поверхность стола и оставшийся включенным компьютер. Должно быть, хозяин кабинета спешил, выпроваживая своего юриста, и она не собиралась ничего здесь трогать.

Обойдя объемистый передвижной бар, вплотную придвинутый к письменному столу, Наташа присела на корточки — для этого пришлось подтянуть повыше узкое платье — и открыла дверцу правого отделения. Левое было с небольшим холодильничком и автоматом для изготовления льда, в правом Савелий Максимович держал напитки, не нуждающиеся в охлаждении.

«Два капитана, два капитана…» — бормотала она, как стишок, перебирая разнокалиберные бутылки, пока не нашлась та, что с четырьмя звездочками и силуэтом библейской горы. Где-то должна стоять и вторая, хозяин говорил определенно, и вряд ли мог ошибиться. Странно, но старую книжку про двух капитанов, такую трогательно-старомодную, она впервые прочла не где-нибудь, а в колонии — там она пользовалась необыкновенной популярностью. Не меньшей, чем пухлые романы Аниты Шрив или фильм про бессонницу в Сиэтле, который крутили там каждую субботу.

Наташа выставила коньяк на стол, включила подсветку в баре и снова углубилась в его недра. И тут же застыла. Должно быть, она бессознательно продолжала чувствовать тишину в доме, и теперь эту тишину что-то нарушило.

Сначала Наташа решила, что ошиблась. Однако прошло несколько секунд, и звук повторился. Кто-то шел, очень медленно и осторожно ступая, по коридору со стороны столовой. Не меняя положения, она подняла голову, вслушиваясь. Шаги затихли, словно тот, кто только что поднялся по лестнице из холла, раздумывал, куда направиться. Или кого-то искал.

Наташа бесшумно прикрыла дверцу бара. Мелькнула суетливая мысль: можно взглянуть в окно и по тому, кого недостает среди столпившихся у беседки и вокруг столов, определить, кто сейчас стоит в коридоре в пяти шагах от двери кабинета.

Однако времени ни на что уже не оставалось. Неужели Валентин снова ее выследил? От этого Наташу охватила паника, дыхание сбилось, во рту появился металлический привкус. Что теперь делать? Что дальше? — спросила она себя.

За окном пронесся порыв ветра, тяжелая штора на окне вздулась и опала, зашумела крона сосны, росшей возле угла дома. Но даже сквозь этот шум, проникавший через приоткрытое окно, Наташа услышала, как шаги возобновились, и это окончательно лишило ее способности рассуждать.