Ни океанов, ни морей (сборник)
- Автор: Евгений Алёхин
- Жанр: Современная проза
- Дата выхода: 2013
Читать книгу "Ни океанов, ни морей (сборник)"
Бредовые рыцари
Мы уже немного выпили перед тем, как поехать с Лешей Павлюком на Пионерку. Мне тогда оставалось чуть больше месяца до семнадцати, а ему только-только исполнилось восемнадцать. Мне оставался один экзамен в школе, а ему сдать диплом в технаре. Мы поехали в поселок Пионер, в гости к его сестре Жене и ее мужу Васе. Я с ними познакомился на Лешином дне рожденья. С Женей мы, как тезки, особо подружились.
Так, купили несколько бутылок паленой водки, несколько полторашек пива, сидели и пили. Там еще была бабка, Васина мама у них тоже жила. Леха сказал ей:
— Это со мной Женек, он хороший парень, к тому же поэт. Пишет стихи и поэмы.
Так мы сидели и пили в этой деревенской избушке. Потом мы с Лехой пошли в баню, мылись, говорили, парились, выбегали, ныряли в бочку с холодной водой, потом опять парились.
— Хочу бабу, — потом сказал Леха.
— Знаешь кого-нибудь здесь?
— Уже поздно. Надо было с ними заранее.
— Ну и ладно, сам себя удовлетворишь, да все нормально будет.
Он на меня посмотрел настороженно. Я:
— Только не надо мне гнать эту телегу, что ты нормальный пацан и не делаешь этого…
Он расслабился и сказал:
— Странно. Ты первый мой знакомый, который так об этом говорит.
— Бог ты мой, а я-то думал, мы живем в двадцать первом веке.
Мы сдружились с Лехой еще сильнее. Все эти пьяные разговоры, в которых нет видимого смысла, на деле помогают проникнуть к человеку.
Мы оделись. Я курил у оградки, когда подъехал какой-то тип на БМВ. Леха стоял и говорил с ним на дороге. Смеялись. Было необычно видеть здесь такую машину, может, этот парень у своего отца взял покататься? Потом задняя дверца открылась, оттуда вышел еще один парень, судя по тому, как с ним говорили, лоховатый. И тут я не заметил, как начался шум.
— Дайте мне бабу! — кричал Леха.
— Леша, отпусти! Это моя дырка!
— Нет, не твоя!
Парень, который вылез первый, смеялся.
Я вышел за калитку, чтобы все это рассмотреть. На заднем сидении сидела пьяная проститутка, Леша тянул ее на себя, а Лоховатый Парень пытался загородить. На крики выбежала Женя.
— Женя, скажи ему, — кричал Лоховатый Парень, — скажи, что это моя дырка!
Я тоже стоял и смеялся. Никогда такого не видел.
Женя теперь пыталась оттащить Леху, он кричал:
— Нет, мне нужна баба!
Вышел еще Вася, и мы все оттащили Леху. Я заметил, что его сильно повело. Меня? Мы пошли выпить еще.
Когда вышли покурить, я и Леша, в следующий раз, он сказал:
— Я же совсем забыл!
— Что?
— Вон, сосед напротив, Сютин, он должен мне тыщу рублей.
— За что?
— Да он, урод, сидел на зоне, петухом был. Петушарой был, понятно?
— Ну, раз петушарой, тогда все ясно.
Мне не очень все это нравилось, хотя во всем этом было что-то манящее. Мы перешли дорогу, там стоял такой же деревенский домик. Лаяла собака. Зашли на тесную веранду, там с двух сторон было по большой раме, в каждой много маленьких квадратных окошечек. Леха постучал в дверь.
— Что надо? — спросил недовольный женский голос через какое-то время.
— Где сынок? Сютин где?!
— Нету его. Уходите! Ночь на дворе!
— Как это нету?!
— Нет его дома!
— Откройте, я знаю, что он дома!
Леха вдруг превратился в беса. Мне даже стало страшно.
— Где он? Вы в погребе его прячете?
— Ты что, придурок ненормальный?! — кричала тетка из-за двери. — Вали домой!
Леха долбил в дверь.
— Где этот педрила?!
— Вали отсюда!
— Откройте! Откройте! Где он?!
Леша выбил несколько окошек, и тогда я вдруг перестал волноваться. Меня подхватила волна удивительного. Откуда-то сбоку еще лаяла и все норовила дотянуться до меня собака, но ей не хватало цепи. Я подошел и крикнул на нее:
— Заткнись!
Она укусила меня за ногу, я рассмеялся и пнул ее. Не со злостью пнул, а просто пнул, даже с жалостью, она ведь не знала, что мы с Лешей бредовые герои, бредовые рыцари без страха и упрека, внутри у нас сидит бредовый героизм, что нам предначертано судьбой совершать бредовые подвиги. Собака заскулила, залезла обратно в будку да там осталась. Леша тем временем выбил все окошки с одной стороны веранды. Спрашиваю:
— Подожди, подожди, можно и мне маленько?
И со второй стороны берусь я. Бью в первое маленькое окошко, но промахиваюсь, попадаю только в деревянную рейку. Кулаку больно. Второй раз — и опять в рейку.
— Да что это такое! — бью с локтя. В результате вываливается вся рама.
— Ты че чудишь?! — кричит Леха. За дверью все еще слышна эта тетка, непонятно, что кричит, ясно одно: она недовольна. Мы с Лехой выходим за калитку, идем, обнявшись, нам очень смешно, нам хорошо, и летние звезды горят для нас безумным пламенем. Мы все смеемся и никак не можем остановиться. Проходим несколько улиц, и черти жмутся по кустам от нашего хохота. Нам никто не попадается на пути.
Мы возвращаемся обратно в дом, Женя нам что-то объясняет, но мы не понимаем ни слова, все остальные уже говорят не на том языке, мы допиваем водку, а потом меня кто-то назойливо тычет в спину.
Я сплю, мне неинтересно, у меня вертолетики в голове, я катаюсь на каруселях и никак не могу спрыгнуть. Но мне повелительно говорят:
— Проснись. Вставай, блять!
Я нахожу в себе силы и отвечаю:
— Не стоит. Я хочу немного подумать.
— Вставай, сука!
Голос мне не знаком. Я поворачиваюсь и вижу огромного толстого мента. Рядом с ним небольшой ухмыляющийся хрен не в форме. Мне не хочется ни смотреть на них, ни тем более разговаривать с ними. Я отворачиваюсь, но мне дают по спине. Я сажусь на кровати.
— Давай собирайся.
Я вижу сонного похмельного Леху, который сидит в кресле и ничего не понимает. Лицо у него опухшее. Он сидит и вяло пытается натянуть штанину на ногу одной рукой, второй — держится за голову.
— Собирайся!
Вяло надеваю штаны. Потом кофту. Чувствую, что надо тянуть время. Ищу что-то в течение секунд сорока.
— Быстрее! — говорит здоровый. Второй все стоит да ухмыляет свою рожу. Из другой комнаты слышу невнятные голоса Жени и Васи.
— Не видишь, что я собираюсь? — нервно говорю.
Здоровый хватает меня за шею:
— Не выводи.
Мне тяжело дышать, я с трудом:
— Да дай мне носки найти.
Потом нас сажают в машину, в собачник. На улице рассвет, свежее красивое утро. Только я далек от этого — не чувствую себя свежим и красивым. Рядом с ментовским бобиком стоит седая тетка:
— Да, это они! Эти уроды! Закройте этих зверей!
Неужели это о нас?
Я понимаю, что нас сейчас повезут в милицию. Мое лицо само по себе принимает скорбное выражение.
— Ты что, — говорит Леха, — ну у тебя и морда.
— Так, просто.
Потом он:
— Значит так, Женек. Я беру все на себя. Если что, меня переклинило, я полез, а ты пытался меня оттянуть, но я тебе прописал и начал бузить. В таком духе.
— Ага.
Мы все едем, и едем, и едем, настроение лучше не становится, говорить неохота, к нам подсаживают какого-то алкаша, нас привозят куда-то. Вот так мы и оказались в милиции какой-то там деревни, то ли Ягуновка, то ли Ялыкаево, неважно, что-то на эту букву. Нас закрыли за решеткой, минут через пять снова пришли эти двое, которых мы хорошо запомнили, но еще не успели полюбить и вывели алкаша.
Толстый алкашу:
— Ну что такое? Ты же обещал не трогать ее больше?!
— Да я это, я все… ну, мужики, понимаете…
Тот, который не форме:
— Нет, не понимаем, она сказала, что ты опять ударил ее в челюсть.
Толстый:
— Что нам делать? Ты что, не можешь запомнить, что жену бить нельзя?! Что с ним делать?
— Мы тоже ударим его в челюсть, — они вели себя как в кино. Крутые ребята.
Мы через решетку наблюдали сцену, как алкаша немного побили и отпустили. Я надеялся, что с нами поступят также. Сначала вывели Леху, увели, потом привели, потом вывели меня. В соседней комнате посадили на стул, спросили имя и фамилию. Я сказал, что меня зовут Рома Молчанов. В прошлый раз меня задержали — и с этим именем прошло все гладко, я счел его за счастливое имя.
— Где живешь?
— Ленинградский 13 — 10.
Тип без формы вышел, толстый остался. Без формы вернулся:
— Там же Ефимович живет.
Ага, значит, у них тут есть компьютер? Шикуют ребята. Я хотел, было, соврать, что это мой отчим, а на него оформлена квартира, но толстый уже поднял меня и ударил под дых. Мне вспомнился мой первый опыт общения с милицией: мне было четырнадцать, я ходил на хоккей, на игру я внимания не обращал, зато там было чище и безопаснее, чем в дешевых кабаках, и веселее пить пиво. Я сочинял матерные кричалки, и мы их с народом орали:
Амур еблом об лед
Энергия вперед!
Это, пожалуй, самая мягкая. Один раз я даже почувствовал себя сраным принцем: сидел себе, положив ноги на сиденье впереди своего, щелкал семечки на пол, когда ко мне подошел мент и сказал:
— Все, пошли отсюда!
— С какой стати?
— Пошли, я сказал!
— Почему я должен идти?
Тогда он схватил меня и повел.
— Я хоккей смотрю, разве не видно? — бормотал я, упираясь. Тогда он меня вывел, там рядом стояли еще менты.
Мой новоиспеченный друг спросил:
— Ты что, принял меня за пожарного? Ты думал, я пожарный? — и ударил в лицо. Мне тогда не сыграло на руку, что я выглядел старше своих лет и, пытаясь изобразить скептическое отношение к миру на лице, был похож скорее на наркомана.
— Я милиционер, ты понял?
— А что тогда форму пожарного надел?
Пока закрывался от ударов по лицу, получил такой удар в пах, какого больше не пожелаю получить. Этот тип был настоящий психопат. Я осел на задницу и уже не слышал, чего он там говорил, мне было все равно. Его оттащили от меня сослуживцы, я встал и на ватных ногах пошел прочь, думая, ну чем ему не нравятся пожарные? Он еще хотел меня зацепить пинком под говно, но его держали, и мент не дотянулся. Учитель по праву рассказал мне потом, как подать в суд, но нужно было ходить по медэкспертизам, а я выпил на следующий день пива и спирта и положил на это все. Теперь, когда этот толстый мент ударил меня, я очень пожалел, что положил тогда. Не надо было класть.
От удара теперь я вспомнил свою фамилию и свое имя.
— Учишься или работаешь? — спросили у меня.
— В школе. Заканчиваю сейчас.
— Теперь уже не закончишь, — усмехнулся Толстый. Мне эти слова его не понравились. — Ладно, хватит пока.
Только меня почему-то повели не обратно в клетку, а закрыли в маленькой комнатке. Там было темно, только окошечко, откуда шло совсем немного света. Там был стол, но не было видно, чистый ли он, поэтому я, боясь всяческих паразитов, не рискнул к нему прикоснуться. Полчаса, час или, может, полтора, я просто ходил из стороны в сторону, хотя разгуляться было особо негде, со своим огромным и страшным сушняком, садился на корточки, потом уставал сидеть, вставал, когда уставал стоять — ходил. Когда я уже не мог терпеть сушняк, я крикнул в окошечко, и мне открыли дверь и вывели меня в сортир. Хотя я думал, не выведут. Там, к счастью, оказалась раковина, я напился невкусной воды, хорошенько умылся, вымыл руки и почистил зубы мокрым пальцем. Завели обратно, и я опять начал метаться и думать, что же теперь, как же так, Господи, для чего теперь, ну за что ты мне такое? Ты решил напомнить мне о своем существовании, Господи, мать твою? Ну, зачем мне это? Как я теперь выпутаюсь? Как поступление в университет и все остальное? Я все ходил и думал, и думал, и думал, но ничего, понятно, придумать не мог. Ходил и ходил. И тут до меня дошло, — как бы вам сказать? — ну, что я уже минут двадцать хожу со злостной утренней эрекцией. Постепенно все мои мысли о том, как все безнадежно, вытеснил лик медсестры из порнушки, которую я смотрел уже достаточно давно, но не бесследно. Медсестра, уже голая, сидела сверху на парне, а на заду у нее была помада от поцелуя. Так вот, она так искренне играла (?) удовольствие. Теперь я ходил, как никогда возбужденный, в наименее располагающих к этому условиях. Все эти милиции и деревни на букву «я» перестали существовать. Ладно, думаю, руки в туалете я помыл, кожную заразу занести себе не должен…