Сладкая жизнь

Вещь — имя

Чем дороже вещи, которыми мы обладаем, тем сложнее ими владеть, не говоря уже — пользоваться. Это как бриллиантовые зубы глупого брата старика Хоттабыча. Обладание раритетом требует забот, которые сами по себе — высокое искусство. Китайские «литерати», развившие в себе шестое чувство антиквариата, любовались редкостями по часам и календарю — скажем, в полнолуние на заснеженной башне.

В нашу эпоху все сводится к страховке. Хорошей картине нужна такая рама, что ее не устроишь без отряда полиции. Жить с ней все равно, что с опасным преступником. Охраняя сокровище, становишься его тюремщиком. Выбравшие свободу предпочитают стены музеев своим собственным. Однако, расставаясь (на время или навсегда) с дорогой вещью, они не остаются в накладе. Даря бесценное, филантроп зарабатывает на сделке. Ведь искусство прокладывает кратчайший путь в бессмертие — не только для авторов, но и для владельцев. Идя им навстречу, американские музеи, созданные без помощи налогоплательщиков, охотно приносят историю в жертву тщеславию. Даже «Метрополитен», лучший музей Нового Света, выстраивает свои коллекции не только по хронологии, но и по именам дарителей.

Деньги по своей природе текучи, как время. Они приходят и уходят, повинуясь капризам, которые делают экономику скорее искусством, чем точной наукой. Лучше всего о непостоянстве этой стихии знают те, кто умеют ею управлять. Как сказал стальной король Меллон, основавший Национальную галерею в Вашингтоне, «каждый хочет связать свою жизнь с тем, что он считает бессмертным». Пристроиться к гению — значит расписаться на полях истории, купив вечное за временное.

Кто бы помнил Мону Лизу, если бы муж не заказал ее портрет одному способному художнику?