Фонарь на бизань-мачте

Смышленого без труда натаскали прислуживать за столом. Ему было тринадцать лет, когда госпожа Шамплер, спустившись однажды поутру в кухню, приметила мальчика. «Мы из него сделаем кое-что путное», — сказала она Неутомимому, чьи глаза заблестели от гордости. Некоторые гости готовы были купить Смышленого за самую высокую цену, буде хозяева изъявят желание его продать. Но ни один раб не покинул поместья с новым хозяином с той поры, как Брюни Шамплер стал владельцем Белого Замка. Сорок лет терпеливых усилий в конце концов пробудили у черных что-то похожее на благодарность и преданность по отношению к людям, которые доказали им, что господа вовсе не ищут наказывать их да употреблять во зло свое право казнить и миловать. Пример же семьи Розелии и Неутомимого способствовал зарождению у многих рабов чувства ответственности за судьбу своих отпрысков. В душе матерей это чувство с годами пустило глубокие корни. Дважды в год из Порт-Луи приезжал священник, который крестил всех детей в поместье. И, хотя черные долго придерживались суеверий своей Великой Земли, они все же мало-помалу переходили к новой религии. «Причина простая, — говорила госпожа Шамплер тем, кого это удивляло, — со дня покупки поместья к нашим рабам, что прибыли вместе с нами из Порт-Луи, не добавилось ни одного чужака. И, несмотря на то что хозяйство у нас расширялось, на все работы хватало подросших детей наших слуг».

Когда достигший совершеннолетия раб собирался жениться, он ставил об этом в известность хозяина или хозяйку и после свадебного обряда, справляемого на вечернем субботнем сходе, приводил молодую жену в свою хижину. В свободное время он сам, своими руками, сооружал из ветвей деревьев брачное ложе, а жена его набивала тюфяк листьями маиса. Вокруг хижины постепенно возникал огород, по краям которого часто высаживали маргаритки.

«Сорок лет терпеливых усилий, — думала госпожа Шамплер, — могут наполнить целую жизнь. Но что будет здесь после нас?»

Даже на долю Жана Жюно в первые годы колонизации не выпало столько невзгод, сколько пришлось претерпеть Брюни и Фелисите Шамплерам. Тот поначалу вполне удовольствовался солеварением и выработкой древесины, которую с 1735 года поставлял по контракту с губернатором Иль-де-Франса Маэ де ла Бурдонне.

Но через несколько лет, желая убрать с дороги всех остальных государственных поставщиков, он построил три печи для обжига извести и принял вдобавок еще кое-какие выгодные предложения. Умер он в самый разгар соперничества среди колонистов, когда ему волей-неволей пришлось бы еще расширять свою деятельность и прикупить рабов, дабы уберечь поместье от разорения. После его гибели Белый Замок в течение целого года стоял заброшенным, пока его не пустили в продажу с торгов.

— Хорошо, что сейчас межсезонье, — сказала госпожа Шамплер. — Если бы нам предстояло сеять или убирать урожай, мы не могли бы выделить наших рабов без ущерба для дела. Сегодня мы отослали на берег двадцать мужчин.

— Мы обойдемся без них по крайней мере два дня, — ответил Кетту. — За исключением, правда, ремесленников. А уборка маиса начнется не раньше, чем через неделю.

«Ни одна семья не выглядит такой дружной, как наша, — подумала госпожа Шамплер, — и тем не менее… С глазу на глаз мы еще иногда находим, о чем говорить, но когда собираемся вместе, сразу же утопаем в самых несносных пошлостях. Если бы для оживления трапезы я начала им рассказывать, как вышла замуж за лейтенанта, или решилась бы сообщить о приезде Гортензии и двух вечерах, проведенных в беседе с ней на балконе, а также о путешествии, в которое мы с ней пустились вдвоем, даже Жюльетта отважилась бы потребовать экипаж и укрылась бы в Шамареле».

Глядя через стеклянную дверь, она вдруг почувствовала, что находится далеко-далеко от тех, кто сейчас ее окружает, и едет верхом по дороге в Порт-Луи около некоего паланкина…

— Контр-адмирал попросил меня, матушка, передать его просьбу. Если не возражаете, он хотел бы разместить сторожевой пост в конторе нашей градирни.

Голос Тристана вывел ее из задумчивости.

— Какие могут быть возражения! Проследи, чтобы им принесли все, что нужно: койки, постельные принадлежности… Жаль, что контр-адмирал отказался с нами обедать, — добавила госпожа Шамплер, — но предложи его людям хотя бы фрукты, Тристан. Впрочем, я тоже распоряжусь, чтобы Неутомимый туда отсылал ежедневно мясо и свежие овощи.

— Сегодня как раз быка хотели забить, — вставил Тома. — Я слышал, как Дерзкий сказал это Петушку.

— У нас есть гуайявы, лимоны, бананы, плоды мангостана. И можно еще предложить им чай.

Едва выдавался случай поговорить о растениях, за которыми он ухаживал, Тристан, несмотря на свой вид этакой книжной моли, оживлялся и молодел. Как и у брата, детство его влачилось без всяких честолюбивых стремлений. У него не было никаких целей, он ничего не хотел достичь, зная, что тот успех, который венчал усилия родителей, позволял ему пользоваться весьма ощутимым даже для взрослого человека богатством и вести самую что ни на есть приятную жизнь. Однако же к возрасту, который принято называть переходным, оба брата подверглись влиянию двух мужчин, гостивших какое-то время в Белом Замке.

По просьбе тогдашнего губернатора, кавалера Дероша, ботаник Коммерсон, прибывший на Иль-де-Франс с Бугенвилем, объехал весь остров, дабы, изучив его флору, дать кое-какие советы местным властям. В поместье Брюни Шамплера он заинтересовался растениями, которые тот привез из Индии и с Молуккского архипелага. То было время, когда распущенность и нерадивость проникла во все общественные слои колонии, и Коммерсон с особенным удовольствием дал самый благоприятный отзыв о Шамплерах, которые, производя достаточно продовольствия для своих рабов, занимались еще разведением племенного скота и акклиматизацией новых растений. Вскоре после его отъезда с Черной речки в адрес Шамплеров пришли с каботажным судном посылки. В них находились саженцы нескольких видов кокосовых пальм, авокадо из Манилы, манговых деревьев и мангостана, мускатников и шиповников. Когда их стали высаживать в землю, выяснилось, что Тристан запомнил все объяснения Коммерсона насчет их возделывания. Он попросил и тотчас же получил разрешение ухаживать за фруктовым садом, где с того дня проводил все свободные от уроков часы.

Растения повлияли на жизнь Тристана еще и с другой стороны, когда он из юноши превратился в мужчину. Он гостил тогда в Монплезире, в поместье «Грейпфруты», у главного смотрителя Королевского сада — господина Никола де Сере, и там-то и встретил Элен Вайан. Эта юная девушка, быть может, единственная на всем острове, достаточно разбиралась в ботанике, чтобы не счесть Тристана непроходимым занудой. Она родилась в Вильбаге, на главном сахарном заводе острова, провела там все детство, затем переехала со своими родителями в «Грейпфруты» и, как все жители этих мест, гордилась садом, признанным знатоками третьим в мире по терпеливо собранным в нем редкостям.

— Неисповедимы пути господни, — сказала госпожа Шамплер мужу, когда по возвращении из «Грейпфрутов» их младший сын сообщил о своих намерениях.

«Не назовешь их брак неудачным, — думала госпожа Шамплер. — Элен хорошая жена и хорошая мать. Выбрав ее, Тристан, как видно, не собирался требовать от нее большего. Доведись Тристану уехать на несколько месяцев, она будет ждать его совершенно спокойно и не бросится в водоворот какого-нибудь полезного дела… А Гилем и Жюльетта…»

Оторвавшись от наблюдения за голубями, клевавшими зернышки на веранде, госпожа Шамплер рассеянно отозвалась на что-то сказанное Кетту.

В том возрасте, когда мальчиков так и тянет на дерзости и пререкания, Гилем был очень немногословен и удивлялся живости Элизабеты, которая была моложе его на два года. Девочка то убегала на берег, то как угорелая носилась по саду, за ней требовался глаз да глаз. За Гилема же нечего было бояться. Придите хоть через два, через три часа, наверняка найдете его все на том же месте, погруженного в свои мысли. В течение нескольких месяцев, пока ее муж отсутствовал, госпожа Шамплер внимательно следила за мальчиком, внезапно напуганная подозрением, что ее сын не совсем здоров. Однако его реакции были вполне нормальными, и госпожа Шамплер пришла к выводу, что он просто лентяй и никчемный мечтатель. Учился он, впрочем, прилежно и не отлынивал от занятий. А в двенадцать лет он встретил того, кто сумел разбудить еще спавшее в нем призвание.

Редко бывает, чтобы ребенок на некоем этапе своей жизни не выбрал себе примера для подражания среди людей, которых он знает и любит. Даже те, кто обладает неоспоримыми дарованиями и черпает силы в богатстве своей души, находят себя в человеке, вызвавшем их восхищение.

Бернарден де Сен-Пьер, инженер без диплома, приехав на Иль-де-Франс, так и не получил здесь работы, но несколько приглушил свое желчное озлобление, общаясь с ребенком приютивших его хозяев. Из прогулок, которые они совершали вместе к подножию гор и в долине Малой Черной речки, Гилем опять-таки вынес любовь к одиночеству в тишине лесов. В отрочестве он пропадал на долгие часы, никому ни в чем не отчитываясь, но к обеду являлся точно и вяло выслушивал любые упреки. «Я прихожу в отчаяние, лейтенант», — порой говорила Фелисите. Но в глубине души она признавала, что ее сын не лишен обаяния и есть в нем какая-то тайна. Лейтенант, смеясь, пожимал плечами. Подспудно ему все же льстило, что его дети не подчиняются дисциплине, бунтуют каждый по-своему, озабоченные лишь тем, чтобы делать то, что им по сердцу.

Гилем женился совсем молодым, в двадцать два года. Вечером после свадебной церемонии Фелисите Шамплер, уже вынимая шпильки из пышной своей прически, сказала, как припечатала:

— Теперь я надеюсь только на внуков.

— Ни ты, ни я, мы не из тех людей, что капитулируют, — ответил ей лейтенант.

Потому что он понял: его жена решила уже — и это с первого дня, — что в Белом Замке Жюльетта будет просто еще одной квартиранткой, имеющей право на всяческое уважение, но без какой бы то ни было власти.

Рядом Жюльетта о чем-то болтала с Элен. События, разыгравшиеся со вчерашнего дня вокруг их поместья, лишь тем коснулись ее, что муж уехал в Порт-Луи, где на каждом шагу полно не тех, так других соблазнов. Ей было досадно, что в Белом Замке нарушен привычный порядок, досадно, что посторонние люди с соизволения свекрови обосновались в поместье и распоряжаются тут рабами, досадно, что она стала пленницей в этой зоне сражения. Дальше этого недовольство ее не шло, и к тому же ей неохота было высказывать его вслух. Всю жизнь она находилась в противоречии с обстоятельствами и другими людьми, но никогда ничему не сопротивлялась. Просто считала, что надо это переболеть, пережить.

Детство ее протекало на Золотых песках, где ее дед и бабка некогда получили концессию. Дед вел свой род от младшей ветви семейства Малле, однако добавил к своему фамильному имени название одной из принадлежащих родителям ферм. Обеднев, Жан-Батист Малле де Сулак решил попытать счастья на Иль-де-Франсе, и высокое положение, которое он вскоре занял в колонии, подвигло его водворить в своем доме нечто похожее на дипломатический протокол, отчего его дети, возможно, страдали, зато научились его почитать. Сыновья называли его «сударь» и, став в свою очередь отцами семейств, сочли совершенно естественным поручать своих собственных отпрысков поначалу кормилицам, а потом, с самых ранних лет, гувернанткам. На смену заботам этих последних пришла опека наставников и учительниц. Никакой близости не было между детьми и родителями, которые, хоть и жили долгие годы под одной крышей, обменивались лишь учтивыми обиходными фразами, точно чужие люди.