Фонарь на бизань-мачте

Утро двадцатого флореаля

Утром двадцатого флореаля в седьмой год Французской Республики, единой и неделимой, муниципальный совет, созвав по сигналу тревоги всех своих членов, как то: Женева, мэра, Демулена и Фортье, офицеров национальной гвардии, и Дюкасса, представителя метрополии, собрался в мэрии кантона Черной речки.

Гражданин Женев, мэр, председатель совета, доложил муниципалитету, что опасность, грозящая фрегату «Покоритель» и корвету «Матросская трубка», преследуемым пятью английскими военными кораблями и пытающимся стать на якорь в Черной речке, дабы оказаться там под прикрытием фортов, требует принятия срочных оборонительных мер и бдительности, так что он призвал муниципальный совет не прерывать своего заседания и не расходиться до тех пор, пока французские корабли не будут в полной безопасности и ничто не будет им угрожать.

Члены совета единогласно приняли предложение мэра, и муниципалитет, заслушав также заключение представителя метрополии, постановил, что никто не сойдет с места, пока враг не будет отогнан, и что будет сделано все необходимое для дополнительной мобилизации национальных гвардейцев, обеспечения защиты сторожевых постов и снабжения их всеми видами продовольствия, какие только сможет предоставить кантон…[12] 1

Попытавшись еще раз прорваться в открытое море, но потерпев неудачу из-за численного превосходства противника, оба французских корабля подняли национальный флаг.

Тотчас один из вражеских кораблей вышел на ветер и открыл огонь. Остальные корабли последовали его примеру. Вслед за первым залпом англичане начали бить без передышки. Французы живо ответили, ведя огонь по трем кораблям из кормовых орудий левого борта, по двум другим — из носовых.

Английские корабли стремились построиться так, чтобы взять французов в два огня, с правого и левого борта, но те, с необыкновенной дальновидностью предупреждая вражеские маневры, продолжали вести огонь в надежде на перемену ветра, что вынудит нападающих изменить курс. Но шквалы, изредка налетавшие из глубоких прибрежных ущелий, были слишком непродолжительны. Ветер упорно дул с моря.

До берега доносился гром канонады, и как будто были даже слышны удары пушечных ядер о палубы и корпуса кораблей, а порой долетали усиленные огромными рупорами боевые распоряжения командиров. Части рангоута, шкивы, обрывки такелажа и абордажных сеток вскоре начало прибивать к берегу. Казалось, дымится само море, по временам застилало горизонт, и после каждого залпа окутанные клубами дыма брам-стеньги и паруса словно бы повисали в воздухе.

Привлеченные шумом сражения местные жители, не обращая внимания на опасность, толпились на берегу. С третьего этажа стоящего на высоком мысу Белого Замка за всеми перипетиями боя следила семья Шамплеров. Интенсивный огонь продолжался уже почти четыре часа. Как вдруг наступило что-то вроде затишья, и оба французских корабля под прикрытием порохового дыма прибавили парусов и быстро двинулись к югу вдоль рифов, к устью реки.

Госпожа Шамплер обернулась к старшему сыну.

— Вели играть сбор, Гилем, — распорядилась она. — Все лодки в море!

Под градом ядер и картечи, отстреливаясь, французы уже подходили к устью, когда зазвонил колокол в поместье Шамплеров. Рабы, собравшиеся на берегу, со всех ног бросились к дому. Затем, уже под водительством управляющего Кетту, спустились по выбитой в скале лестнице к лодкам, сняли с якорей плоскодонки, отдали с причала швартовы барков и пошли на помощь входящим в устье французским кораблям.

Тем временем пять кораблей англичан развернулись по ветру, стремясь сократить расстояние, и вновь дали несколько залпов из носовых орудий вдогонку уходящим французам. Но те после поворота уже были на фарватере. Они позволили английским кораблям приблизиться и открыли огонь из всех кормовых орудий, после чего, отдавшись на волю ветра, окончательно вошли в устье. И тут, несмотря на непрерывный, неутихающий обстрел, несмотря на клубящийся дым, началась буксировка.

По примеру Шамплеров все лодки и баржи кантона дружно отчалили от берегов и стали переносить якоря французских кораблей вверх по реке. С кораблей их стравливали до воды, гребцы крепили их к корме лодок и, навалившись на весла, шли по реке как можно дальше и отдавали якоря. Матросы на кораблях выбирали якорь-цепи кабестанами. Таким образом, хоть и медленно, корабли продвигались против течения. Как только якорь выходил из воды, лодки вновь брали их, и все повторялось сначала.

Оторопевшие, даже слегка растерявшиеся англичане, осознав наконец, что противник от них ускользает, дали еще несколько выстрелов, повернули и, прибавив парусов, ушли восвояси.

А французские корабли, находясь уже в глубине устья, окруженные доброй сотней лодок, из которых доносились ликующие победные возгласы, стали на шпринг, окончательно закрепив на кабестанах свои якорь-цепи.

Через час гражданин мэр вывесил на дверях мэрии выписку из своего донесения:

«Есть мнение, что они попытаются высадить на побережье десант, но Черная речка надежно защищена. Офицеры, солдаты и черные канониры — все в боевой готовности, в достатке и боеприпасов. Главное, люди полны горячего рвения, а это залог успеха…»[13]

Стоя меж берегов реки, «Покоритель» и «Матросская трубка» зажгли фонари на носу и корме. Оборванные ванты, растрепанные паруса свисали с обломков рей. Трех погибших в бою матросов предали земле, и корабельные хирурги, прооперировав раненых в одной из нижних комнат Белого Замка, установили дежурство в амбарах, в коих был наскоро оборудован лазарет.

Сильное дуновение воздуха, долетевшее с моря, опахнуло стоявшую на балконе госпожу Шамплер, и она увидела, как вспыхнули и замерцали огни на реке. Привычные запахи моря поднимались к самому дому — запахи йода, выброшенных на берег водорослей. Иногда доносился наверх рокот волн. Слышались чьи-то шаги, они приближались, потом утихали вдали. По временам до рифов докатывалась и разбивалась о них большая волна. Английские корабли, наверно, крейсировали где-то поблизости… Госпожа Шамплер всю жизнь любила вот так, бодрствуя одна во всем доме, смотреть с балкона в ночную тьму. Самые важные решения были, быть может, приняты ею, когда темнота и безмолвие окутывали людей и предметы, что помогало оценивать их по достоинству.

На третьем этаже, в комнате, предоставленной контр-адмиралу де Серсею, так называемой «навигационной», он, возможно, писал сейчас донесение губернатору о сегодняшнем деле…

С 1791 года корабли под командованием отважных морских офицеров и вооруженные для дальних походов снабжали Иль-де-Франс продовольствием, и множество раз захваченная ими добыча спасала остров, когда англичане устраивали блокаду портов, пытаясь с помощью голода заставить колонию сдаться на их милость.

Госпожа Шамплер знала, что контр-адмирал де Серсей, которого постоянно терзала упреками Колониальная Ассамблея, завоевал уважение колонистов как своим беспримерным мужеством и упорством, так и бескорыстием. Не раз он отказывался от своей доли трофеев, добытых его эскадрой, в пользу колонии, которой грозил голод. Что не мешало, однако же, Колониальной Ассамблее обвинять де Серсея в том, что он морит голодом поселенцев.

Явившись в сопровождении командиров «Покорителя» и «Матросской трубки», капитанов Л’Эрмита и Брюни де ла Суше, засвидетельствовать свое почтение и поблагодарить госпожу Шамплер, контр-адмирал на мгновение замер навытяжку перед висящим в гостиной портретом Брюни Шамплера в полный рост в мундире капитана первого ранга. «Так отдают честь покойным», — подумала, отвернувшись, старая дама. Потому что она слишком помнила стоящую в положении смирно у трапа фигуру перед завернутыми в парусину телами погибших во время боя. Она повернулась снова, предложила гостям присесть, и голос ее не дрожал:

— Мы сделаем все возможное, чтоб вам помочь, господа. Мой муж, будь он здесь, поддержал бы нас в этом желании.

В этот час в нижней комнате, бельевой, хирурги чистили и зашивали раны. В гостиную долетали оттуда глухие стоны и жалобы. Но если действие опия прекращалось до окончания операции, то раздавались протяжные крики несчастных.

— Замечательно то, что вы для нас уже делаете, сударыня. Согласившись создать в вашем доме операционную, несмотря на присутствие здесь детей…

— Хоть я от души сожалею о ваших потерях, хоть и сочувствую вашему горю, я все же думаю, да, я так думаю: это большая удача, что мои внуки были свидетелями этого дня.

— Методы воспитания… — начал контр-адмирал.

«Как будто и впрямь нас могли занимать какие-то методы воспитания, — подумала госпожа Шамплер. — Он заботился о своих людях, а я… я…»

Раздался гортанный крик ночного сторожа, ему ответил второй, потом третий, С самого начала, когда они здесь поселились, пришлось весьма бдительно охранять поместье от беглых рабов, наводнявших ущелья у Черной речки. В те годы двадцать пять вооруженных рабов несли караул по ночам и, до полусмерти напуганные историями про пытки и людоедство, о чем они любили поговорить во время своих дежурств, при малейшем шорохе били тревогу и начинали почем зря палить из ружей.

На северном берегу, на землях Компании, между дорогой и морем выросла деревенька, и постепенно число караульных уменьшилось. Из города сюда перебралось несколько семей, которые занялись обработкой земли, скотоводством и рыбной ловлей. Ободренные их примером, ремесленники поставили рядом с дорогой кто кузницу, кто столярную мастерскую. А с годами эта деревня превратилась в целый кантон. Ему была придана батарея легкой артиллерии и создан муниципалитет в составе мэра и двух советников. Потом вокруг поместья Шамплеров по направлению к Тамарену и Малой Черной речке возникли еще и другие деревни, и, хоть не очень скоро, беглые отступили к Хмурой скале, так что затихли всякие разговоры о массовых набегах с гор, о расхищениях собранного урожая, об угоне скота. Стада спокойно паслись на лугах, и больше их не уводили на ночь в поместье.

Внезапно стало свежее, поднялся ветер. Капитан Л’Эрмит, готовый к любым неожиданностям, принял дежурство на «Покорителе», вахтенный делал обход палубы. Гвардейцы были, должно быть, на сторожевых постах, и, когда госпожа Шамплер вошла в комнату, с градирен вторично донесся гортанный крик.

Наступивший затем рассвет был наполнен необычными звуками. На реке раздавались зычные голоса командиров, слышались звяканье цепей и ведер, плеск воды. В стороне от привычного быта поместья уже складывался свой распорядок жизни.

Когда Розелия внесла в спальню поднос, хозяйка была, к ее удивлению, при полном параде.

Розелия ей доложила про раненых, у постели которых она провела часть ночи. Затем рассказала о дезертирстве трех национальных гвардейцев — их теперь ловят. Попросив Розелию передать ее просьбы на кухню, госпожа Шамплер поспешила к амбарам. Там ее ждал Гилем. Понимая, что привычный ход дел в ближайшие дни неизбежно будет нарушен, женщины, выстроившись с одной стороны, а мужчины — с другой, ожидали особых распоряжений. Распределив обязанности, госпожа Шамплер отошла вместе с сыном и заговорила с ним первая: