Элнет

7

Услышав о гибели Сакара, Григорий Петрович в тот день долго ходил по комнате из угла в угол. Смерть Сакара он воспринял как новый укор себе. «Вот и Сакар не захотел терпеть неволи, — думал Григорий Петрович, — и погиб, пытаясь вырваться на свободу…»

В это время сторож принес из волостного правления и отдал Григорию Петровичу два пакета.

Одно письмо было из церковной канцелярии. Григорий Петрович начал с него. «По поручению архиерея была произведена проверка правильности выписки из церковной книги моркинской церкви, выданной Макару Чужгану. Отец благочинный распорядился считать сию выписку действительной…»

Благочинный взял из моркинской церкви книгу, обнаружил, что лист за соответствующее число вырван, и потребовал объяснений от попа. Моркинский поп не помнил, венчал он Макара и Чачи или нет, не мог даже вспомнить их лиц, но, увидев в выписке о венчании свою подпись, сказал, что обвенчал их. Благочинный стал допрашивать пьяницу дьячка, делавшего выписку, но дьячок клялся всеми святыми, что, когда он делал выписку, лист в книге был на месте…

Благочинный сделал внушение настоятелю моркинской церкви за небрежное хранение документов и на этом счел дело поконченным.

Второе письмо было от инспектора.

«Мною получены сведения, — писал инспектор, — что вы, Григорий Петрович, сожительствуете с замужней женщиной. Школьный учитель, воспитатель молодого поколения не имеет права вести подобный распутный образ жизни. Поэтому настоятельно советую немедленно порвать с этой женщиной и выселить ее из школьного помещения. Вас же мы сочли нужным перевести работать в Кугупундыштюрскую школу Арбанской волости. Получив это письмо, сдайте все школьное имущество законоучителю и тотчас же выезжайте к месту вашей новой службы».

Григорий Петрович загрустил.

— Гриша, что за бумаги ты получил? — ласково спросила Чачи.

— Хотят нас с тобою разлучить. Требуют, чтобы ты вернулась к Макару. Видно, действительно нет на свете правды!

Григорий Петрович объяснил Чачи, что написано в обоих письмах. Чачи испугалась…

— Что же теперь будем делать?

Григорий Петрович не успел ничего ответить: в комнату вошел законоучитель — поп Сидор.

— Когда будете сдавать школу, Григорий Петрович? Я получил от инспектора приказание принять ее.

— Пока я сдавать школу не собираюсь, — ответил Григории Петрович. — Я напишу инспектору, объясню ему все, а потом посмотрим, какое будет распоряжение.

— Пиши не пиши, — ухмыльнулся поп, — а школу сдавать придется, и чужую жену тоже придется вернуть законному мужу…

— Вы, батюшка, о чужой жене лучше помолчите. Я взял ее замуж по-честному, перед людьми. Она не чужая, а моя жена. Вы лучше о своих грехах подумайте. Всем известно, зачем вы похаживаете в Корамасы.

Поп ушел, хлопнув дверью.

— И этот длинноволосый еще сует нос не в свое дело! — Григорий Петрович заходил по комнате.

— Я поеду с тобой, — проговорила Чачи. — Куда тебя пошлют, туда и я поеду.

— Эх, Чачи! — вздохнул Григорий Петрович. — Вокруг нас столько врагов, что я даже не знаю, как быть… Я напишу инспектору, и, может быть, нас оставят в покое…

Григорий Петрович сел за письмо. В голове роем крутились разные мысли, соображения, возражения, но он никак не мог сосредоточиться и изложить все это на бумаге. Григорий Петрович исписал один лист и порвал его, исписал другой, снова изорвал и в изнеможении бросил ручку…

Он себя чувствовал так, словно попал в какую-то западню, которая неотвратимо закрывается за ним, и вот-вот захлопнется совсем. Правда, есть одна лазейка. Если он станет исполнять то, что требуют от него земский начальник и становой пристав, если он станет тайным агентом полиции, тогда его никто не тронет. И не только не тронут, а даже будут помогать ему… Может быть, все-таки следует воспользоваться этой последней лазейкой?.. А может быть, уйти добровольцем на войну? Так сказать, «за веру, царя и отечество»? Но Григорий Петрович давно уже покончил с верой, сложить свою голову за царя он тоже не желает, и слово «отечество» не пробуждает в нем воинственного духа… Он не хочет воевать за «отечество» земского начальника, попа Сидора, Панкрата Ивановича, деда Чужгана и им подобных.

Но хочешь не хочешь, а осенью придется надевать серую шинель. Теперь учителям не дают освобождения от военной службы.

Григорий Петрович задумался о том, что будет с Чачи, когда его заберут в солдаты. Ведь Макар не оставит ее в покое. Макар! Западня становилась еще теснее…

— Нет! Никакого выхода нет! — в тоске воскликнул Григорий Петрович.

Никогда не видела его Чачи таким расстроенным. Забыв о грозящей ей беде, она принялась успокаивать его.

И вдруг Григория Петровича осенила одна мысль. Сначала он пытался отогнать ее, но потом, подумав, сказал сам себе: «Мне все равно пропадать, так хотя бы спасу Чачи».

И сразу же на душе стало легко: решение было принято.

Григорий Петрович даже повеселел. Он обнял Чачи, поцеловал ее и сказал:

— Все будет хорошо, Чачи! А сейчас не мешай мне, я должен написать несколько писем.

— Тогда я схожу к своим.

— Иди, иди. Можешь быть у родителей, сколько хочешь, я кончу писать не скоро.

Чачи ушла.

Григорий Петрович писал до вечера. Он написал три письма товарищам по семинарии. Написал Ивану Максимовичу. В конверт с письмом к нему вложил еще одно письмо. Написал школьному инспектору.

«По некоторым причинам я не могу перейти работать в Кугупундыштюрскую школу, — писал Григорий Петрович. — Аркамбальскую же школу по вашему распоряжению передам законоучителю. Жалованье за июль и август месяцы прошу перевести Иванову Ивану Максимовичу, учителю Тумеръяльской школы, так как я занимал у него деньги. Доверенность Иванову на получение моего жалованья оставляю ему».

Запечатав написанные письма, Григорий Петрович снял со стен*ы скрипку и начал играть.

Когда вернулась Чачи, Григорий Петрович был спокоен и весел. «Раз он смотрит так весело, значит, нашел выход», — обрадовалась Чачи, но расспрашивать ни о чем не стала: сам расскажет, когда надо будет.

Григорий Петрович улыбнулся Чачи и сказал:

— Спой-ка…

И Чачи запела, вторя скрипке:

Серебристые волны мимо проплыли,
А мы не успели запруду поставить.
Чешуей сверкая, рыбы проплыли,
А мы не успели сети поставить.
Белые гуси пролетели мимо,
А мы не успели им зерен дать.
Прошли любимые наши мимо,
А мы не успели им слова сказать.

Весь вечер Григорий Петрович играл, а Чачи пела… На следующее утро Григорий Петрович пригласил попа Сидора для сдачи ему школы. Весь школьный инвентарь, значившийся в инвентаризационной книге, кроме двух книг, был в полной сохранности. Заперев школу и отдав ключи попу, Григорий Петрович и Чачи вышли на улицу. Все вещи учителя еще утром перевез к себе Яшай.

Григорий Петрович велел Япушу отнести письма к семинарским товарищам и инспектору в волостное правление, а письмо, адресованное Ивану Максимовичу, отдал Чачи и сказал:

— Я пойду навещу родителей, потому что, видать, теперь не скоро придется увидеться, жить будем далеко… Если послезавтра не вернусь, то отнеси это письмо в Тумеръял Ивану Максимовичу.

— А Кугупундыштюр далеко отсюда? — спросила Яачи.

— Да не близко… Ну, прощай, отец, прощай, мама, — подал руку Яшаю и Яшаихе Григорий Петрович. — И ты прощай, Япуш.

— Счастливого пути тебе!

Чачи проводила Григория Петровича до спуска в овраг. Здесь Григорий Петрович остановился, взял Чачи за руки, долгим взглядом посмотрел ей в глаза, потом крепко обнял, поцеловал и быстро пошел по дороге вниз.

— Не забудь отнести письмо! — крикнул он, обернувшись.

Чачи смотрела ему вслед, пока он — не скрылся из глаз. Она вернулась домой, по ее ни на минуту не оставляло чувство тревоги и пустоты. «Эх, глупая, почему я не пошла вместе с ним?» — упрекала-себя Чачи.

Мать с отцом, сестренка и братишка очень обрадовались приводу Григория Петровича. По пути в нужинской лавке он купил конфет и пряников, матери и сестренке принес красивые платки, братишке — красную рубашку, отцу дал двадцать пять рублей. Все были довольны подарками, мать даже всплакнула.

— Погостишь нынче у нас, сынок? — спросила мать. — Почему без жены пришел?

— Я к вам ненадолго, — ответил Григорий Петрович, — меня переводят в другую школу, надо кое-какие дела закончить. С женой мы к вам придем на рождество, а потом поживем у вас все будущее лето.

За разговорами не заметили, как подошла ночь.

Мать уложила Григория Петровича на мягкой перине. Он лежал и думал о том, что, может быть, в последний раз спит в такой мягкой постели и что впереди его ожидает полная неизвестность…

На следующее утро, позавтракав, Григорий Петрович сказал:

— Я схожу в Кудашнур к деду Левентею.

— Долго-то там не задерживайся, — попросила мать. — Я на обед блинов поставила.

— Хорошо, к обеду вернусь.

Дед Левентей крепко затужил, когда узнал о смерти Сакара. С его смертью старику уже не на что было надеяться. «Зачем теперь жить? — горевал дед Левентей. — Теперь только бы поскорее помереть…»

Григорий Петрович долго проговорил с дедом Левентеем и, когда пришлось к слову, спросил.

— Дедушка, сколько стоит — твое ружье?

— Да мое ружьишко дешевое. Я его купил за пять рублей.

Григорий Петрович выложил на стол десять рублей.

— Продай мне твое ружье.

Дед Левентей удивился:

— Зачем тебе покупать мое? Купи новое.

— Ты же ходишь с ним на охоту.

— Мне, старику, и такое сойдет…

— Оно у тебя хорошо пристреляно?

— Ружьишко меткое. В прошлом году я из него немало белок подстрелил.

— Мне, главное, чтобы меткое было, остальное не важно. Десятки мало, я еще пятерку прибавлю.

— Да что ты! И десятки-то много. Я тебе за эти деньги еще дам пороху, дроби и пистонов.

— Я тут по дороге в эшемском овраге, в кустах, выводок глухариный поднял, птенцы большие — с курицу. У тебя есть крупная дробь?

— Немного есть.

— Дай на один заряд.

Дед Левентей принес порох, дробь, зарядил ружье.

— От такого заряда не только глухарь, волк живым не уйдет.

— Спасибо, дедушка. Ну, прощай. — Григорий Петрович попрощался с Левентеем за руку.

— Прощай, сынок. Пусть бог поможет тебе подстрелить то, что желаешь. Иди через огород, там прямая тропка в эшемский овраг.

Но, выйдя от деда Левентея, Григорий Петрович направился не к эшемскому оврагу, а совсем в другую сторону — в Лопнур.

В Лопнуре Григорий Петрович зашел в лавку к Чужгану. Народу там было мало, всего два мужика. За прилавком стоял Макар. Он удивился, увидев Григория Петровича.

— Дай мне полфунта пороха, фунт дроби и двадцать пять штук пистонов, — сказал Григорий Петрович.

— Есть, коробки только по пятьдесят штук, — ответил Макар. — Бери целую коробку.

— Нет, мне надо двадцать пять штук.

Макар достал фунтовый мешочек дроби, полфунтовую металлическую баночку с порохом и наклонился над прилавком, отсчитывая пистоны.