Всем спокойной ночи

Глава 33

— Они потеряли твой анализ? — спросил Бен за завтраком три дня спустя. — Как это могло случиться?

— Не знаю. Бывает. Но доктор Моррисон сказал, что, если я приеду туда к девяти часам, он примет меня без очереди.

Мой муж покачал головой.

— Тебе нужно найти врача в Коннектикуте.

— Но мне нравится Моррисон!

Я попыталась изобразить простодушное воспоминание о прелестях беременности и задушить чувство вины, поднимающееся изнутри, поскольку правда заключалась в том, что очередной визит к врачу не был включен в мою повестку дня.

— Я могла бы найти врача здесь, но это будет уже не то. Ведь доктор Моррисон помог появиться на свет нашим детям.

Бен в изумлении уставился на меня.

— Ты как себя чувствуешь?

— Я буду чувствовать себя прекрасно после того, как разберусь с анализом.

Я оставила детей в садике.

Кэрол Гвиннелл сказала, что с удовольствием заберет мальчиков к себе после садика, а Грейси обещала в виде особого удовольствия прихватить Софи с собой на маникюр, а потом завезти к Кэрол.

Мы с Беном поехали в Нью-Йорк вместе, сидя рядом на потрепанных пластиковых сиденьях в оранжево-золотую полоску.

Бен всегда сворачивал свои газеты точно на три части. Прочитав первую страницу, он передал ее мне. Заголовок «Газеты» гласил: «Пропала мама в Апчерче», рядом была фотография Лекси с новорожденным Брирли на руках.

Из истории на первой странице я не узнала ничего нового по сравнению с тем, что услышала от Денни. Лекси все еще не объявилась, полиция выжидала, сообщался номер телефона для бесплатного звонка для тех, кто мог сообщить какую-нибудь информацию, анонимность гарантировалась.

Я смотрела в окно и думала о Китти и Лекси, Джоэле Эше и Теде Фитче, Филиппе Кавано и родителях Китти, которые потеряли дочь еще до того, как она умерла.

— Кофе? — спросил Бен.

— Да, пожалуйста, — ответила я и посмотрела, как он протянул мне свою чашку, потом плавно развернул свое длинное тело с сиденья и уверенно двинулся по проходу, в синем костюме и галстуке в красно-голубую полоску. Чтобы выбросить газету.

Бен добавил искусственный подсластитель. Тот, который мне нравился. И обернул картонную чашку бумажными салфетками. Но когда он снова сел на свое место и его бедро коснулось моего, он немедленно отодвинулся и извинился.

Я хотела взять его за руку и сказать: «Давай забудем это. Ты не пойдешь на работу. Я забью на свой фальшивый анализ, мы отправимся в музей, а потом в бар и пообедаем там. Снимем номер в „Плазе“ и будем заниматься любовью, пока не нужно будет спешить на поезд в шесть одиннадцать».

Слова застряли у меня в горле. Вскоре поезд приблизился к станции.

Я смотрела на профиль Бена, на копну темных волос и густые брови, на губы и подбородок.

Если он действительно думал, что я жду, когда дети пойдут в школу, чтобы с наслаждением проводить утренние часы в тренажерном зале, обедать парой листиков салата, целовать приятельниц в воздух вместо щек, а потом направляться в «Сакс» или «Нордстремс» покупать вечерние платья для официальных приемов, где я снова буду целовать воздух, тыкать вилкой в салат и страдать на высоких каблуках, то он меня плохо знал.

Что делало секс между двумя прогульщиками в отеле невозможным.

— Желаю удачи во всем, — сказал Бен, очертив на мне область ниже талии.

— Подожди! — попросила я.

Но он уже исчез в толпе пассажиров, заполнивших вокзал. Обувь у них скрипела, оставляя влажные серые отпечатки на мокром мраморном полу. Я вздохнула и спустилась в метро — добраться до первой остановки моего маршрута: завтрак с Джейни.

Джейни заказала бутерброды и багели. Когда я появилась в офисе, где когда-то работала, то увидела все это на ее столе. Вместе с завернутыми в пленку ломтиками хлеба с черничным йогуртом и бутылкой воды.

— Угощайся, — сказала она.

На ней были большие очки с прозрачными пластиковыми стеклами в роговой оправе. На каждой дужке отчетливо было написано: «Прада». У Джейни было великолепное зрение, но иногда, когда ей это было нужно, она надевала очки.

Я пощипывала бутерброд с яйцом и сыром и смотрела по сторонам. Новостная комната «Нью-Йорк найт» не сильно изменилась за пять лет моего отсутствия. Ковер серого мышиного цвета заменили другим, изысканного травянисто-зеленого оттенка. Потрепанные металлические картотеки переместили от одной стены к другой. Но, кроме этого, все осталось по-прежнему.

Я видела, как Сандра, редактор отдела художественной литературы, прихлебывая из бутылки с рекламой телевизионного шоу, волком смотрела на роман какого-то молокососа. Как наша бывшая начальница Полли, не постаревшая ни на день, покупала в автомате претцели и апельсиновую содовую.

— Эй! — Джейни пощелкала пальцами перед моими глазами. — Ты тут?

— Да. Извини.

Джейни вынула папку из верхнего ящика стола.

— Что там у тебя? — поинтересовалась я, когда Марк, наш главный редактор, проорал в свою гарнитуру что-то вроде «твою мать» и пинком отправил корзину с мусором в полет через весь офис.

— У меня было два очень занятых дня. — Джейни поправила очки и открыла папку. — Дэвид Линде. — Она вытащила фото мужчины лет шестидесяти с усталыми голубыми глазами и седыми волосами, собранными в «хвостик». — Делает струнные инструменты, живет в Юджине, Орегон. Сказал, что понятия не имеет, кто такая была Китти Верри. Не узнал ее фотографию.

— Ты посылала ему по e-mail?

— Я показала ему.

— В Орегоне?

— Си одолжил мне свой самолет. Ты была там когда-нибудь? Там классно!

Это было одно из тех качеств, которые я любила в Джейни — она могла говорить обо всем Тихоокеанском побережье, как о вечерней сумочке, которую собирается купить.

— Он никогда о ней не слышал.

Я почувствовала, как сердце падает, и моя версия о сексе-со-старшими-мужчинами-за-деньги начинает разваливаться.

— Это он так сказал. И я проверила всю его биографию, — заметила Джейни, перелистывая новую пачку бумаг. — Они даже никогда не были в одном и том же месте одновременно, насколько мне известно. Он живет в Орегоне уже лет двадцать, и в последний раз он был в Нью-Йорке до ее рождения.

— Вероятно, Китти выезжала на дом? — предположила я.

— Дальше будет лучше, — продолжила Джейни, возвращая фотографию Дэвида Линде в папку. — Вот, — сказала она, вытаскивая другой снимок. — Это Гарольд Саккио. Офтальмолог из Мэна.

У Гарольда Саккио кудрявые рыжеватые волосы торчали из-за ушей, он носил тяжелые очки, и у него был бесформенный розовый нос. Если бы он был чуть темнее, то походил бы на мистера Картофельная Голова, любимую игрушку моих детей.

— Положил трубку, когда я упомянула имя Китти.

Мои пальцы сжались на фотографии.

— Интересно.

— Не ответил на последующие восемнадцать звонков.

— Ух ты…

— Потом, когда я поздоровалась с ним на парковке его офиса, он натянул свой врачебный халат на голову и пригрозил арестовать меня за приставание.

— Ты и Мэн посетила?

— В Мэне тоже круто, — усмехнулась Джейни, поправляя очки. — В общем, он постарался от меня отделаться. В этот момент я указала ему на машину местного телевидения, припаркованную на противоположной стороне улицы, и заявила, что он может либо согласиться поговорить со мной частным образом, без протокола, либо я даю сигнал, и журналисты заснимут, как он сбегает к своему «Мерседесу».

— Машина телевидения? — удивилась я.

— Знакомый знакомого, — скромно промолвила Джейни. — Он должен был мне услугу за услугу.

— У тебя знакомые в Мэне?

— Я много с кем знакома.

— Итак, вернемся к офтальмологу. Мы едем в кафешку в Портленде, и он начинает мямлить.

Джейни скорчила гримаску.

— Этот тип говорил, как аукционист, у него акцент, он потел и снимал с себя одежду.

— Как?

— Сначала куртку, потом пиджак, галстук… — Джейни скривилась. — Я с ужасом ждала, что на этом он не остановится. Я спросила: «Что вы знаете о Китти Кавано?» — а он начал лопотать, что все это случилось давным-давно, было ошибкой молодости, он не хочет это обсуждать, это было тяжелое время в его жизни, и он сожалеет, и он счастливо женат в настоящее время…

Мои ладони и спина покрылись испариной.

— Он знал Китти!

— В Нью-Йорке.

— Когда?

Джейни вздохнула.

— Я не смогла прижать его. Не сумела даже заставить его произнести имя Китти. Он продолжал твердить, что все, что случилось, было только один раз, в Нью-Йорке, и осталось в прошлом. Я не знаю, какое прошлое он имел в виду — может, когда Китти попросила Эвана заняться им две недели назад. И когда я начала задавать уже конкретные вопросы — когда он встретился с ней, кто кого охмурил, сколько это стоило… Он набрал номер своего адвоката и заявил, что, если я хочу спросить еще что-нибудь, мне понадобится повестка. И мне пришлось заплатить за нас обоих!

— Скотина! — воскликнула я. — После того, что ты проделала весь этот путь для встречи с ним…

Джейни кивнула и сунула фотографию Гарольда в конверт.

— Бо Бэйд мертв. Это снимает с него подозрения.

— С него — да. Но не с Лоры Линн Бэйд, — возразила я. — А если она узнала, что ее отец познал ее подпольную писательницу в библейском смысле слова?

— Познал ее и платил ей. Думаю, нам следует рассказать об этом Стэнли Берджерону.

— А что Эммет Джеймс?

Джейни снова скорчила гримасу.

— Прошло не так хорошо, — ответила она и достала четвертую фотографию.

Если двое мужчин были среднего возраста, то Эммета Джеймса уже поджидал автобус с конечным маршрутом «Смерть».

Он был миниатюрным, в черных брюках с отутюженной складкой и свободной белой рубахе на пуговицах. Легкие пряди белых редких волос, голова, розовая и невинная, как яичко. Крошечные ручки, покрытые голубыми венами, сложены на коленях.

— Эммет Джеймс, — возвестила Джейни. — Профессор английской литературы. Специалист в области современной британской и американской поэзии. Девяносто два года, живет в Нью-Хейвене, в инвалидном кресле. В общем, вряд ли он убийца. И не представляю, чтобы он платил за секс. По крайней мере не в этом веке.

Я изучила фотографию.

— Ты спрашивала его о Китти?

— Да. Или лучше сказать, пыталась спросить. Но он действительно очень, очень старый. — Джейни отхлебнула из своей чашки. — Он начал читать стихотворение. Мы были в его кабинете, знаешь, такой с книжными полками от пола до потолка, практически без света. Все это смахивало на Голума и кольцо из «Властелина колец».

— Чье стихотворение?

— Шэрон Олдз, — ответила Джейни, протягивая мне последнюю страницу из пачки.

Распечатка в один интервал стихотворения «Почему моя мать сделала меня». Я прочитала:

«Может быть, я и есть то,
Чего она хотела от отца как женщина.
Может быть, я и есть то,
Какой она хотела быть,
Когда увидела его в тот первый раз
Стоящим во дворе их университета.
Он был высок и крут
В жестком мужественном свете 1937…»

— Девятьсот тридцать седьмой?

— Я тебе и говорю, что он не замешан, — произнесла Джейни. — Мне было не по себе, что побеспокоила его.

Я кивнула, прочитала оставшуюся часть стихотворения в поисках возможных зацепок или каких-либо намеков на проституцию. Ничего такого там не было.

Я лежу сейчас, как, бывало, лежала.
В изгибе ее руки — ее создание.
И я чувствую, что она смотрит на меня,
Как создатель меча смотрит на отражение
Своего лица в стали лезвия.