Фристайл. Сборник повестей

— Здравствуйте… Я к Нине Петровне. Она дома?

— Нет… — Услышал он в ответ. — Мамы дома больше нет. Её дома больше никогда не будет. Мы похоронили её позавчера…

Никита поперхнулся. Он только сейчас обратил внимание, что глаза дочери учительницы были красными и веки опухшими от слёз.

— Простите меня, пожалуйста… Я — ученик Нины Петровны и сосед из квартиры напротив…

— Вы — Никита? Мама рассказывала о Вас. Вы зайдёте?

Он покачал головой.

— Я могу спросить — что случилось?

— Обыкновенная история… Рак.

Он протянул цветы дочери своей учительницы.

— Пожалуйста возьмите… Поставьте возле её портрета. Если будет нужна какая-то помощь…

— Спасибо, Никита.

Он ругал себя последними словами: ведь он обращал внимание, что Нина Петровна как-то похудела, побледнела и осунулась. Последние полгода он вообще перестал встречать её ни в подъезде, ни на улице, и не задумывался, почему она не выходит из квартиры. Он, конечно, жил напряжённой жизнью, но этот никак не прощает его беспечность.

Никита опять попытался задремать, но снова услышал знакомый возглас.

— Важное! Спящие, проснитесь!

Прошедшая ночное дежурство в приёмном отделении было беспокойным. Когда больница дежурила по скорой помощи, приходилось вертеться всю ночь. Зато в не приёмные дни была лафа — можно было неплохо выспаться на топчане в санитарской комнате среди вёдер, швабр и тряпок для уборки. Но вчера они дежурили по городу, и в середине ночи к ним доставили вдребезги пьяного алконавта с оскольчатым переломом голени. У больного была фамилия «Макаревич», под наркозом спиртного боли он не чувствовал, и громко убеждал медсестру и травматолога, что он — родной брат «того самого Макаревича», и в доказательство пытался петь, горланя на всю больницу. Никита отвёз шумного пациента на рентген, где они с рентгенологом долго пытались его «сфотографировать», уговаривая помолчать, хоть несколько минут, и полежать спокойно. Перелом у Макаревича был довольно серьёзный, со смещением нескольких отломков. За время работы в приёмном отделении Никита не раз помогал дежурным травматологам делать репозицию. Эта процедура всегда достаточно сложная, в том числе и физически: обычно два медика тянут деформированную конечность в разные стороны, пытаясь растянуть спазмированные мышцы и установить осколки кости на положенное по анатомии место. В этот раз это сделать было особенно трудно. Во- первых, сам перелом был непростым, во-вторых, больного привезли через несколько часов после травмы, когда мышцы уже спазмировались. И, конечно, этот идиот вертелся, пел, матерился и мешал, как только мог. Возились они долго, неоднократные попытки поставить осколки на место завершались экскурсией в рентгеновский кабинет и обратно… Наконец, получилось. Медсестра наложила гипс, при этом пациент захрапел прямо на кушетке. Его оставили на месте и устроились в сестринской попить чаю. Только расслабились, как услышали громкое пение в коридоре: это больной гулял по отделению на только что загипсованной ноге. Медсестра чуть не заплакала — гипс был ещё сырой и мягкий. Никита снова повёз его на рентген. Вроде бы обошлось. Вместе с травматологом они привязали вопящего подопечного к кушетке, отдельно прибинтовав к ней его сломанную ногу. Тот, наконец, сдался и затих. И такие истории случались нередко. Наступило утро, и Никита побежал на трамвай, боясь опоздать на лекцию.

Наконец, лекция закончилась. В большой аудитории поднялся грохот: захлопали откидные сиденья деревянных кресел и столики, на которых особо прилежные студенты записывали лекции. Теперь был большой перерыв, во время которого можно было немного перекусить. Но Никите не хотелось даже шевелиться. Вера оставила на столике свою тетрадь и поднялась.

— Пойду пирожков куплю. Тебе взять?

— Взять, — кивнул Никита. — Подожди, я деньги дам.

— На четыре пирожка мне хватит. Потом отдашь. Тебе с ливером или с алебастром?

— С ливером, конечно. Два. Я посплю пока.

Студенческая столовая разнообразием меню не отличалась. Пирожки в ней продавались всегда с одинаковыми начинками — с ливером и творогом, который представлял из себя липкий белый комок, который студенты называли «алебастром».

С Верой они подружились ещё на первом курсе. Тогда произошла довольно комичная история, которая могла, тем не менее, закончиться большими неприятностями для обоих. А получилось вот что. Практические занятия по неорганической химии в их группе вёл молодой аспирант, очень строгий и принципиальный. Надо было сдать зачёт, казалось бы, несложный — при быстром опросе ответить на единственный вопрос: растворимый или нет названный преподавателем окисел. Надо было просто вызубрить и ответить правильно — «да» или «нет». Окислов в химии много, знание их свойств решает главную задачу — пойдёт реакция с их участием или нет. И, хотя Никита неорганическую химию, можно сказать, любил, уроки Нины Петровны не прошли даром, но зубрить свойства окислов параллельно с зубрёжкой анатомии и латыни, он был не в состоянии, не хватало ни сил, ни времени. Вот тогда он и попросил помощи у Веры, которая на все вопросы преподавателей всегда находила правильные ответы. Они недолго искали выход из положения. Дело в том, что преподаватель принимал зачёт в маленьком кабинете за небольшим круглым столом, вызывая к себе на испытания по два человека. Вера с Никитой договорились пойти вместе. При перекрёстном опросе, если названный окисел был растворимым, Вера должна была под столом наступить Никите на ногу, если нет — значит, не наступать. Но всё как-то сразу пошло не так: Вера почему-то на ногу Никите не наступала, и он вынужден был отвечать первое, что приходило в голову, и, как правило, не впопад. Вера удивлённо смотрела на приятеля, а он злился и краснел. Преподаватель их мучил недолго, и даже улыбки из себя не выдавил. Сделал замечание Вере, что она отдавила ему ногу, и обоим зачёт не поставил. Только тогда Никита понял, что его подружка наступала на ногу преподавателю, перепутав их ноги под столом. Зачёт пришлось пересдавать обоим. Растворимость окислов Никита преодолел. Но эта история сблизила его с Верой, они по-настоящему подружились.

На первых двух курсах у них в группе было двенадцать человек, из них — больше половины — девушки. Парни подобрались из обеспеченных семей, кое-кто приезжал на занятия на собственной машине. Ни на Дальнем Востоке, ни в Чечне никто из них не служил, и в армию идти не собирался вообще. Родителям удалось откупиться от военкомата, о чём однокурсники сообщали вслух, не стесняясь. Свободное время они проводили в дискотеках и на вечеринках. К Никите относились с уважением, но держались от него подальше. У него с ними было мало общего. А вот с Верой — другое дело. Их студенческая жизнь протекала одинаково. Вера тоже работала санитаркой в акушерско-гинекологической клинике, и при этом, в отличие от Никиты, умудрялась сдавать сессию на пятёрки. Она была из простой рабочей семьи из небольшого городка Вологодской области. Верина мама работала на швейном предприятии закройщицей нижнего женского белья, отец — мастером в леспромхозе. В те годы предприятия спешно приватизировались, зарплату работникам не платили по нескольким месяцам. Верина мама по выходным старалась продать на рынке, хотя бы несколько бюстгальтеров, которыми производство расплачивалось со своими работницами. Отец вообще денег не получал. Вера цеплялась за свои пятёрки изо всех сил, и свою повышенную стипендию умудрялась отсылать родителям. Конечно, они протестовали, отец даже приезжал и поссорился с Верой, но она не сдалась, и по-прежнему отправляла им свою стипендию. Жила в студенческом общежитии на свои санитарские. Они с Никитой дежурили сутками по выходным, в будние дни — ночами, и встречались только на занятиях, но за три неполных года научились понимать друг друга с полуслова. На третьем курсе их группу поделали пополам, так принято в медицинских вузах: начинались занятия в клиниках, и шести человек у постели больного было вполне достаточно. Они рисковали оказаться в разных половинах, но Никита пошёл к куратору группы и попросил их не разлучать, придумав что-то про родственные связи.

Если бы у него спросили — красивая Вера или нет — он бы удивился и только пожал бы плечами. Он никогда об этом не задумывался. Она была простым и понятным человеком, доброй и внимательной, с готовностью помогала всем, кто нуждался в поддержке. Никита постоянно слышал от неё: «Я обещала…» или «Ну, я же обещала!». Своё особое отношение к нему Вера никогда не подчёркивала, но он не переставал удивляться, как ей удаётся угадывать, что сейчас ему надо больше всего, чем она может ему помочь. Наконец, времена изменились к лучшему: они уже учились на четвёртом курсе, когда её родители стали получать реальные деньги: мама устроилась на работу во вновь открытое швейное ателье и больше не ходила на рынок торговать бюстгальтерами, отец вернулся во вновь оживший леспромхоз и был даже назначен начальником участка. Родители больше не нуждались в поддержке и стали сами присылать Вере ещё одну стипендию. Она ушла с работы, но училась с прежним усердием.

А тут произошла история, которую потом долго обсуждали на курсе — кто с уважением, а кто просто вертел пальцем у виска. Дело в том, что в медицинском институте существует проблема отработок. Пропустил практические занятия по клинике каких-то болезней — будь добр, отработай их вечером и сдай зачёт, как положено. Практические занятия проходят циклами, недели по две каждый цикл: цикл терапии, цикл психиатрии, ну и так далее. Пропустил одно занятие — отработай пропущенную тему один раз, проболел неделю — значит, отрабатывай всю неделю… До зимней сессии оставалось совсем мало времени, и вдруг с Иркой Березиной, Вериной соседкой по комнате в общежитии произошла большая неприятность — она поскользнулась на гололёде, сломала ногу и лежала в травматологической клинике на вытяжении перед операцией. Её нога была подвешена на специальном станке с большой гирей в качестве противовеса. А в это время в её группе шёл цикл глазных болезней, последний перед сессией. Вера по вечерам сидела в палате возле Ирки — ведь та была совершенна беспомощной, лежала прикованная к койке и заливалась горючими слезами, не зная, как ей вывернуться из этой ситуации: как успеть отработать две недели практических занятий и умудриться сдать сессию. Брать академический отпуск совсем не хотелось. И Вера нашла выход — решила этот цикл по глазным болезням отработать вместо подруги, под её фамилией. Они учились в разных группах, и преподаватели были разные, подлог обнаружить было практически невозможно. Всё прошло гладко. Вера смеялась, что ещё хорошо подумает, надо ли становиться акушером, или лучше быть окулистом, поскольку она прошла дважды занятия по глазным. Ирку, наконец, прооперировали, и теперь она, хоть и в гипсе, и на костылях, но могла самостоятельно перемещаться. Началась сессия, и первым был экзамен по глазным болезням. В институт Веру с Ириной привёз на своей машине однокурсник. Вера пошла первой, открыла дверь кабинета и обомлела: экзамен принимал тот самый преподаватель, которому она сдавала зачёт под Иркиной фамилией. Он её узнал и приветливо поздоровался.