ВЕЧНЫЙ ЖИД

7

Заморосил мелкий дождь, ветер задул сильнее. Илья поднял воротник пальто и спрятал лицо в эту ненадежную крепость.

А что, если он сегодня вообще не появится в редакции? Позвонит и скажет, что заболел. Но его ведь могут уволить! Или уже уволили? Придет в редакцию, а на его столе лежит конверт с последним чеком. Куда же он тогда пойдет? За прилавок в «Макдоналдс»? Или швейцаром?..

— Подайте ветерану иракской войны, — перед ним стоял мужик в лохмотьях, из кармана куртки торчало горлышко бутылки.

Протянув бродяге мелочь, Илья сбежал по ступенькам в подземку.

В полупустом вагоне какой-то мрачный тип подносил ко рту зажатую в кулаке сигарету, и воздух наполнялся пряным запахом марихуаны. На следующей остановке вошли двое хасидов. Один достал маленький молитвенник и, накручивая пейс на свой указательный палец, углубился в чтение. Другой развернул «Уолл-стрит Джорнел» с последними биржевыми новостями и тоже углубился. Тот, кто с «Уолл-стрит», похож на хозяина дома, где живет Илья.

Хозяин дома — добрый человек лет пятидесяти пяти, может, постарше — поди догадайся за густой бородой и очками. Шестеро детей, ждет седьмого. Он может часами рассказывать о грядущем приходе Мошиаха и советует Илье чаще ходить в синагогу. Но скажи ему, что деньги за квартиру он получит на день позже… только скажи.

Получив деньги за квартиру, хозяин обычно подходит к окну. Пересчитывает. Губы за пегой бородой беззвучно шевелятся. Купюры достоинством в 50 и 100 долларов он рассматривает на свет, щупает, трет ногтем. Затем поднимает глаза к небу — задает Всевышнему задачу на сложение и, получив правильный ответ, прячет деньги глубоко в карман лапсердака. Лишь тогда из его глаз струится свет глубокого душевного покоя.

Когда Илья только приехал в Нью-Йорк и снял эту квартиру, хозяин здорово ему помог — устроил в ешиву. Разумеется, не директором, а уборщиком.

По ешиве, как кролики, носились худые мальчики в очках и ермолках. Начались занятия. Илья взял швабру и несколько раз прошелся ею по полу в коридоре. Затем поставил швабру на место и ушел домой. А по дороге вспоминал, как когда-то в Киеве сам едва не стал ешиботником.

…Он оканчивал университет, а на Подоле при синагоге открылась первая, еще тогда полуподпольная ешива. Там за столами сидели несколько парней, в ермолках и с первыми побегами пейсов.

Мужчина лет сорока, в черном, читал лекцию о сотворении мира. Он говорил на чистом русском языке, лучше преподавателя русской филологии в университете. Раскрывал тайны Торы:

— Извечно существует Всевышний, и души евреев окружают Его Престол. Всевышний отправляет души на землю, чтобы Ему возводили Храм. Когда Храм будет построен, явится Мессия — в пенье труб и громе литавр…

Илья слушал и завидовал этому еврею, который сегодня все еще продолжает верить в эту милую сказку. Тем более здесь, на Подоле, где полвека назад в Днепре плавали трупы расстрелянных раввинов, в Бабьем Яру безостановочно строчил пулемет и соседи выдавали евреев гестапо за буханку хлеба...

Илье предложили учиться, но при условии, что жить он будет в общежитии неподалеку от синагоги. Будет изучать Тору, древний и современный иврит. И лишь раз в неделю — в субботу — разрешалось покидать эту еврейскую бурсу.

Как раз был май, цвели каштаны и сирень, в густом теплом воздухе с жужжанием проносились хрущи. Наверное, в такую пору гоголевский Андрий встретил в Киеве панночку, которая сгубила его казацкую долю. Панночкой была Инка, ладная, налитая. Страшно хотела замуж. Но упорствовал Илья. И тогда на горизонте возник другой казак — сумрачный студент из Ирана, заканчивавший в университете факультет международных отношений. Он и увез Инку в Тегеран как законную свою супругу…