Чужие

Фло Ренцен
Чужие

(Бес-)Конечная

роман без начала

Действие происходит во время пандемии

Глоссарик в конце главы

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЧУЖИЕ

— Че смотрите?.. Не впечатляю?..

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Коробка Пандоры или Arm, aber sexy

— Че смотрите?

Другого начала не было.

Была только «Плюшка», эта странная кольцевая неподалеку от Ку‘Дамма.

Ее достроили недавно. Город у нас здоровенный и это только так говорится, что легкий на подъем. Один из наших мэров вообще говорил про него: бедный, но сексуальный — arm, aber sexy. Так и сказал.

Но дело не в том, что стройки тут и без коронавирусов длятся бесконечно — вон, в самый разгар пандемии открыли кольцевую, а все даже не поверили. И не в том, что моя проектная контора не выиграла того тендера — что странная она — это я не из зависти так говорю. Нет, не в этом дело.

Дело в том, что у кольцевой этой форма восьмерки. Глянь сверху — увидишь красивую, непривычную в градостроительном дизайне Бесконечность. Я называю ее «Плюшкой» или Plunder — смотря, с кем разговариваю. А то Бесконечность, то есть, Unendlichkeit — это ж долго слишком. А местное берлинское наречие любит поприкалываться c легкостью, оставаясь при этом серьезным. И на все находит простое, но хлесткое название.

«Плюшка» совсем близко от работы, там рядом моя станция.

Бесконечность. Мне скоро выходить — сейчас опять ее увижу.

— …Че смотрите?..

Да нет, сейчас я мало что вижу. Не потому, что теперь самый центр и мы под землей — просто глазам не хочется смотреть, и я их то и дело закрываю. Недосыпы-переработки, питание однообразное, все больше разжиженным кофеином. Есть такая стадия усталости — беспомощность. По-моему, у меня сейчас так.

Еще, по-моему, только что сотка потренькивала, а я не взяла опять. Устала бесконечно. Плюшечно. Пасую перед банальными вещами. Не потому, что надоело — нет сил нажать на кнопочку наушника. Не вру.

Смотрю на сотку — молчит, зараза.

— Че смотрите?

Мужской голос говорит по-русски, а я до того устала, что теперь только услышала.

— Я на вас не смотрела, — отвечаю также по-русски.

— Мгм. Эт правильно.

Если «эт правильно», тогда я просто обязана взглянуть, хотя бы ему назло.

Взглянула.

Видимо, лицо надо было сделать попроще.

— Не впечатляю? Блять, ну телка кинула. Че, по мне видно, да?

Решаю, что благоразумнее не отвечать.

— Киданула, сука. Все бабы — суки.

Его глаза яростно жгут меня — волком смотрит. Серым волчищем. Глаза, что ли, серые?

Присматриваюсь: нет. Это я придумала, что серые, потому что они… серые. Но с янтарным блеском. Да, волк. Чертовщина какая-то.

От него несет куревом, сам какой-то взъерошенный. Помят, щетина, едва уловимый перегар — и все-таки не бомж вроде. Молодых русских бомжей я здесь не видела.

Я не морщусь, не пересаживаюсь — и не боюсь ни капельки. Наоборот, нахожу его забавным. Он угрюм, обижен, вот и покусывается. Как будто жалуется, что обидели его. Ну как его, такого, бояться?

— Все суки, — не унимается он. — Думаете, не так? «Так-мне-и-на-а-адо?» По вам видно — думаете.

— Ничего я не думаю, — произношу, откидывая назад голову. — Устала думать. А насчет сук — так это вам видней.

Он вдруг резко всхохатывает, и огонь в его глазах уже больше не яростный — он веселый такой:

— Браво, детка. Страйк.

— Чего это вы со мной фамильярничаете… и тыкаете мне… — даже не спрашиваю его — устало-оглушенно констатирую факт.

— Тыкаю? А это мысль… Чего?

Последний вопрос, заданный с недовольством, что прервали его, направлен не ко мне, а к полной, сильно накрашенной девушке-контролеру прежде, чем та успевает сказать ему:

— Наденьте маску, пожалуйста.

— Нету, — пожимает он плечами. — Забыл.

— Тогда вам придется выйти.

— Три-гэ зато есть. Три-гэ хотите посмотреть? — предлагает он вызывающе, показным жестом тянет руку куда-то в сторону ширинки.

— Нет. Выходите.

«Три-гэ» его она не проверяет.

Сейчас он пошлет ее, к ней подвалит подкрепление — два дюжих мужика, тусующихся тут же, на подхвате. Начнется перепалка, проверка билетов-документов, если они у него, конечно, есть.

С тоской понимаю, что, каков бы ни был исход сих назревающих разборок, мне не удастся покемарить до моей станции. Однако заранее жалко мне становится не себя, а его. Прикрываю глаза до «щелочек» и, пошарив в кармане плаща, молча протягиваю ему запасную маску.

Он спокойно, будто так и надо, напяливает ее, натягивает на свой прямой профиль, сопровождает это действие легким кивком в мою сторону и даже бормочет: «Мерси».

Контролер ошеломлена, и, не вспомнив про 3G, идет своей дорогой.

После ее ухода он укоризненно, но уже совсем не грубо спрашивает меня:

— Че сразу не напомнила про маску?

Я удивляюсь не запанибратскости вопроса и не этому мерзкому тыканью опять, а тому, что и сама не заметила, что он без маски. В ответ только пожимаю плечами.

— Испугалась?

— Да ну. Не стали ж вы б потом в меня шмалять, как тот выродок — в кассира на заправке.

— Кто ж меня знает.

Его глаза теперь сверкают странно и… весело. В глуховатом голосе, не высоком и не низком, есть хрипотца, но совсем больше нет никаких ноток наезда. А мне, пожалуй, хватит.

— Ох, ну ладно, — поднимаюсь с места, потому что мне, вроде как, выходить.

На самом деле мне ехать еще три станции, но что-то больно уж события быстро развиваются. Не всегда это хорошо, когда ты с кем-то на одной волне. Слово за слово… Глядишь, подхватит тебя эта волна и понесет — а тебе надо?..

И вообще, ситуация начинает напоминать мне школьные годы, когда группа парней докапывалась до меня в автобусе. Тогда я их не боялась, потому что мне было выходить раньше них. Они приставали от нечего делать и вместе бы со мной не вышли — мы тогда жили в Аренсфельде, автобус ходил раз в сто лет. Но телефон вымогали до упора. Номер телефона.

А теперь я даже не знаю, на что это похоже. Знаю, что всю эту неделю работала, как заведенная, недосыпала и теперь нахожусь под неким нездоровым кайфом. Вернее, меня пошатывает от слабости и вышеупомянутого злоупотребления кофеином. Поэтому, наверно, реагирую так на этого… взъерошенного.

Реагирую? Да. Я отвела глаза от его глаз, пытаюсь устремиться к каким-нибудь другим мыслям, только бы его взгляды — тот, волчий, и тот, свежий, веселый, дерзкий… красивый — говорю себе внезапно — не горели так больше, не жгли.

Он срывается с места, идет за мной:

— Ладно, так и быть.

А меня сшибает с ног то, что он тоже встал, увязался за мной. Потому что не бомж, не маньяк, не отморозок — я же вижу. Просто очень сильно достали его, вот и он решил подоставать меня.

— Что — так и быть? — спрашиваю резко, глядя на него в упор, отбросив спокойную, стабильную индифферентность.

— Я согласен. Пошли.

У него в глазах не осталось и тени иронии.

Так, кажется, это взгляд номер три. Такого я у него еще не видела. Кажется, обычно под таким взглядом — красноречивым, настойчивым, будоражащим, «уламываются» все те, кого он только что наградил столь собирательным эпитетом. И я даже не пытаюсь разобраться в том, на что конкретно он сейчас согласен.

Просто волна, паразитка, неожиданно оказалась цунами. А как реагировать на цунами? Правильно — ругаться, молиться, пытаться драпать — кому что ближе. Или не делать ничего.

Поэтому я даже не отвечаю — любая реакция на его поползновения смешна. Стою, смотрю в открывшиеся двери, в которые он порывается выйти. В которые не собираюсь выходить сама.

Он останавливается в коротком замешательстве, бросает мне взгляд, потом еле заметно кивает, мол, все понятно. И устраивается напротив — сканировать меня. Ждать.

Мы стоим наискосы друг от друга, я не смотрю на него. Смотрю в сотку. Полагаю, в этот момент он, не стесняясь, раздевает меня глазами. Какие-то внутренние голоса — воспитания, приличия, благоразумия, наконец, что-то спокойно мне говорят. Чтобы задобрить их, я смотрю в сторону, чувствуя на себе его взгляд. Мне не хочется ничего ему говорить, потому что болтовня «на одной волне» после двух-трех фраз перешла в это.

«Я просто выйду, где мне надо, и черта с два он мне что-либо предъявит. Просто пойду на работу, а он пусть ждет следующего поезда» — эти мысли кружатся в голове, как если бы я думала о знакомом человеке, с которым меня что-то связывает.

Я вдруг смотрю на него — почему это ему можно на меня пялиться, а мне на него — нет?

В меру высокий, по крайней мере, гораздо выше меня. Худощавый — хотя, возможно, только кажется таким из-за резковатой формы лица, «мужественного подбородка», скул, немного впалых щек. Круги под глазами, которые сейчас камуфлируются сверканием этих самых глаз. Взъерошенный, да. Хотя теперь мне кажется, что это он просто волосы так носит — укладка «стильная небрежность». Щетина. Джинсы, кеды, толстовка, кожаная куртка поверх. Руки в карманах. Глаза эти… серые. Блин, с янтарным бликом, то есть.

«Гад такой, все сжал».

Это я мысленно ругаю его за то, что во мне все сжалось, когда принялась его разглядывать. Каким-то образом его вид и взгляд номер три придвинули нас друг к другу, сделали ближе.

Конечная. Моя.

Иду уверенным шагом, надвигаюсь на него — иначе мне не выйти. Даю понять, что мне плевать — я не пойду в другие двери. Я не боюсь его. О, нет, щекочет, гладит меня что-то. Не боюсь.

Я не смотрю ему в глаза, но чувствую, как он теперь смотрит — не удивленно, но пристально. Будто настаивает, чтобы только из-за него не выходила, где мне не надо. Затем спохватывается, осознавая, что конечная.

— Так ты и правда здесь выходишь? — вновь «будит» меня его голос.

Сказать бы «прощайте, не поминайте лихом», но ведь его это только подстегнет.

Я только покачиваю слегка головой — не смотреть в глаза — и выхожу.

Пусть отвалит. Если станет преследовать, это ж будет смешно и… тупо как-то. Краем глаза вижу, что он тоже вышел и вроде как секунду медлит, соображая, идти ему за мной или в переход, на ту сторону — и обратно. Нет, он не ненормальный. Он нормальный, даже очень. Он протрезвел, и он вменяем и… значит, мне пора.

Тут снова звонит сотка, как будто что-то тихонько в мозг мне барабанит. Предупреждает, чтоб не баловалась. Я роняю ее, вздрогнув от неожиданности, а он делает какой-то невероятный скачок вперед, ловит сотовый и подает его мне, прежде чем я успеваю его разгрохать об асфальт.

Да он не только протрезвел, он даже… ловок, сволочь, думаю я. И чувствую, что только что мою руку слегка царапнули его пальцы. Как будто разбудил меня, торкнул легонечко.

Надо бежать. Спасаться надо бегством — фигня, что несолидно. Не надо, определенно не надо делать так, как делаю сейчас я: безэмоционально, но долго и не мигая гляжу ему в глаза, медленно стягиваю маску и говорю, когда ему уже видно мои губы:

— Спасибо.

— Пожалуйста.