Чужие

С тех пор, как живу одна, по утрам на мне ответственность исключительно за то, чтобы вовремя сесть на метро.

Звонит мама:

— Катюш, ты завтракала?

— Мам Лиль, не смеши.

Мне тридцать «минус», завтракать одной — тоска, за фигурой следить — никогда не лишнее, но от мамы отвязаться — дело нелегкое.

— В офисе позавтракаю, — не вру я, а у самой перед глазами ярко-малиновый в белый горошек термо-кофейник Рози, а на стене — плакат: «Kaffee ist kein Ersatz für ein warmes Essen. Кофе не заменит горячий обед».

— Тебе ж сегодня на встречу с архитектором. Он, кстати, молодой?..

— Молодой. Средне.

— Женат?

— Ма-ма…

Какая ты у меня заботливая и милая. Как я тебя люблю.

— Когда у вас Corona-Schule, это напрягает, — «кусаю», тем не менее, маму — у нее дистанционная корона-школа. Вряд ли она обидится. — И как ты все запоминаешь, у тебя же своего полно.

Напоминания себе ставит. А ее заботливые напоминания согревают меня.

— Опыт не пропьешь, — невозмутимо поясняет мама.

Демонстративно громыхаю на кухне керамикой, вымытой и высохшей давненько, дней этак пять тому назад, чищу «хвосты» у неразобранной посудомойки, сопровождая эту липу халтурными комментами про элементы моей мнимой утренней трапезы.

Хоть мама обо всем догадывается, мы квиты — благодаря заломленной перед ней комедии я безнадежно опоздала на работу. Как хорошо, что архитектор — не жаворонок по натуре.

Затем мама прерывает мои горестные мысли, восклицая, что, пока мы тут болтали, ей пришло двадцать восемь (обалдеть, правда) сообщений от учеников. Ей больше некогда «кормить» меня — с этими словами она бросает голодного ребенка на произвол судьбы.

Люблю я свою маму, думаю совершенно искренне. В этот момент пуш-сервис оповещает меня о том, что сегодня в Берлине метро не ходит из-за забастовки.

Из-за этого и убедившись насчет «одной полоски» на ковид-тесте, криво усмехаюсь и, зажав в кулаке ключи от машины, отправляюсь не на свою станцию «Винеташтрассе», а через три квартала — в подземный гараж.

***

Не зря мне снился кран. Не зря он мне ревел.

Когда сажусь за руль своего «мини купера», машинешка начинает подозрительно кашлять, советовать проверить масло, пенять, что, якобы, просрочен техосмотр. К слову: «машинешка» — это значит маленькая, но стильная и недешевая, особенно когда дело доходит до ремонта и запчастей.

Затем эта злыдня замечает, что я не думаю вестись на ее заскоки, и посылает меня в резко-ультимативной форме: вместо кашля от нее теперь слышно пренеприятное цыканье — и больше ничего.

Аккумулятор, итит его налево. Знаю точно, что так сказал бы папа — жаль, его сейчас нет рядом. Зато рядом вчера был… ах, говнюк мелкий. Сынуля его. Брательник мой.

хей — наезжаю.

Он: хей сис я в школе

Я: твои проблемы

Он: чт сл?

Я: акку в машине кирдык

Он: сорянсорянсрн не обж

Я: не обижаюсь но при случае припомню

А потому что сказано ему было, чтоб свет без надобности не включал. А он даже оставил его включенным.

Хотя как я ему припомню? Да и на фиг надо…

И что теперь? Вообще никого. Ну дайте ж прикурить. Не может быть, чтобы вы все были на работах — меня же, вон, здесь поймали…

Воняет бензином, одиночеством и в край запоротой встречей с архитектором. Становится вдруг невыносимо холодно и тухло. Совсем как… да. Соображаю, что везет мне на бетонные пространства — или я сама их ищу.

Сейчас неплохо было б появиться какому-нибудь принцу, только, желательно, не на коне, а на чем-нибудь четырехколесном. А то пока отсюда на Ку‘Дамм доскачешь. Хотя — мечу взгляды к себе на наручные, от них — на стену, к «бегущим» неоновым часам — давай хоть на коне, хоть на чем угодно, лишь бы это «что угодно» шло вперед, а не назад. А в остальном договоримся.

— Hallo Kati! Привет, Кати.

Да ну. Неужто принц…

Тут мне бы вздрогнуть да замереть с искусственной улыбкой на лице, но я и не думаю. А потому что голос я узнала и даже оборачиваться не надо. Не принц это никакой, а… Micha… Миха.

А перед Михой я не вздрагиваю и не замираю. Давно уж, месяцев, так, с десять. И ровно столько же времени не находила в себе ни желания, ни физической возможности ему улыбаться. Сегодня тоже не планировала.

— Привет, Мих.

И все-таки сегодня все несколько иначе. Я, например, не начинаю судорожно теребить безымянный палец, боясь, что там — косяк, все еще кольцо его. А потому что кольца там нет уже давно.

— Заглохла?

— Не заводилась.

— Акку?

— Мгм.

Он думает, я за эти десять месяцев автомеханика экстерном сделала?..

Я все же признательна ему, что он не лезет с ходу напоминать мне о своем прощальном напутствии — чтоб долго не держала ее, некогда нашу с ним общую, оставленную мне без скандала. Годик поездила — толкни кому-нибудь. Он сам всегда так делает. Может, он сейчас думает, что мне не на что брать новую. Надеюсь, по мне этого не скажешь.

А вообще, хоть причина нашего развода была классической и душераздирающей, сам процесс таковым не был. Иной совместный бизнес распадается с куда большим обилием слез и нервов.

— Тебе на работу?

— Да, — отвечаю ему как можно равнодушнее.

— Подкинуть?

Признаться, этот вариант я отмела в самом начале, как нечто, находящееся вне зоны доступа. Как если б не досталось путевки куда-нибудь, и ни к чему тогда интересоваться, какая там погода.

К тому же он это, наверное, из вежливости, которой мне уж точно не надо. Или я произвожу-таки впечатление, что у меня нет денег на такси?

Но нет. Миха смотрит спокойно и открыто, как будто виделись мы с ним последний раз вчера вечером и вообще, уговорились ездить на пару, неделю на его машине, неделю — на моей.

Я быстро переопределяюсь, не ощущая уколов гордости, и через минуту уже сижу с ним рядом в его Лексусе. Сидеть тут неудобно, а в «кнопке настроек», как поясняет мне Миха не без некоторого замешательства, я не запрограммирована. Приходится отодвинуть переднее сиденье вручную.

Припоминаю, что… да… Линда — так ее, по-моему, звали? — ниже меня ростом.

Еще ей, судя по всему, нравится ездить полулежа — спинку сиденья мне — также вручную — приходится поднять.

— Линде… — о, да, правильно… — …теперь неудобно в машине, как бы она ни устроилась, — поясняет Миха, как мне кажется, безэмоционально.

— Я потом переставлю, — киваю в ответ.

— Не переживай, — успокаивает он.

А я и не переживаю. Прошли все переживания, а те, что занимают меня сейчас, далеки от его жизни, а потому ему интересны не будут.

— Она редко теперь со мной ездит. Говорит, ей у нее в машине удобнее.

Резковатой зубной болью, как от чего-то чрезмерно кисло-сладкого, раздражает эта ненужная подробность, о которой я его не спрашивала. Вообще-то, я всегда стараюсь не давать мимолетным эмоциям повлиять на собственное отношение к людям, хотя, видит Бог, в случае Линды имею на это право. Вернее, имела, да перетерла все.

Сейчас объективность — это сложно и за это я злюсь на себя и на Миху. Какого хрена мне обо всем этом рассказывать? Какого строить из себя примерного мужа — мне не один хрен? Я ведь не развешиваю перед ним свое бельишко. Там и развешивать-то нечего… было. До недавних пор.

От внезапного ли воспоминания, от укуса ли совести — а вдруг все-таки ковид подцепила, а у него, вон, Линда на сносях — закашливаюсь и машинально лезу к нему в бардачок. Не думаю — просто лезу. У меня в машине там лежат леденцы от кашля — у Михи… мармеладки. Противно-жесткие такие, классические жевательные мишки от Харибо.

Haribo macht Kinder froh

Und Erwachsene ebenso

Радость для детей. И для взрослых — радость.

Он всегда их любил, потому что… зануда. Нечаянно дотрагиваюсь до пакета и непроизвольно отдергиваю руку, как от ядовитой змеи. Нет, что бы там ни говорили — как неприятно вторжение в чужое личное пространство… От этого аж судорогой сводит.

Ну все, пошло-поехало, думаю уныло, заметив за окном обгоняющую нас электричку с Панков-Хайнерсдорфа. Тоска-а-а зеленая…

Не хочу, но вспоминаю: дело было в декабре, вернулась из «Полими» — «Политэкнико» в Милане… Мартин, начальник, уговорил — дуй, мол, получай второе высшее, у него там знакомый — ментором на факультете. А я незадолго до возвращения смеялась только: теперь, мол, сделаешь меня начальником стройки.

Берлин-Шёнефельд еще работал — прилетела недельки за две, кажись, до Рождества… за считанные дни до моего дня рожденья и считанные месяцы до пандемии, которая бушевала уже вовсю в Китае.

В Милан ездила надолго: два года «лауреи спечиалистики», то бишь, магистратуры. Правда, как специалисту — поблажка: полгода заочкой — дома с Михой плюс его вылазка на секондмент в УниКредито Итальяно. Плюс короткие «побывки».

Но вот, защитившись, я свернула все, вернулась насовсем… Итальянцы, как чувствовали, что им предстоит — переназначили мне защиту на декабрь вместо марта. Я рада была до безумия: возвращалась ведь пораньше, да не еще одна…

Да, я не только раньше защитилась — я и прибыла раньше. Мальпенса — Шёнефельд-прямой, меньше двух часов лету… быстрее, чем на ICE из Берлина в Гамбург, а если бюджетным, и дешевле тоже… Так радовалась: я — без пяти минут «мастер оф менеджмент энджниринг» такого престижного техно-ВУЗа, как Полими. Но это было даже не главное…

Чего ждать пять минут — пора домой. И я отмела заключительный шопинг-тур по Милану — кто ж отмечает в одиночку?.. Михе решила сделать сюрприз, а потому из Шёнефельда вместо Михи меня до дома вез вот такой же поезд, как обогнал нас сейчас. Сама впихивала в него два тяжеленных чемодана. Дурная, конечно…

Ой, да ненавижу. Ведра соплей от мелодрамной супружеской измены — не про меня это. Ну, ждал-пождал-не дождался. С кем не бывает. Я только одного не понимаю: неужели у меня шаг такой тихий — как можно было не услышать?.. Короче, когда открыла дверь в спальню, увидела их там в кровати. Они сидели по подмышки в простынях — зануды, прям как в фильмах — и… ели мишек. Тех самых, марки Харибо.

Я совсем недолго их разглядывала. Не кричала, не истерила и даже почти не расстроилась. Вернее, я не помню.

У нас над кроватью висели — дорогие, сволочь — фотообои с Куэва де лас Манос — «Пещерой рук» в Аргентине. Что Линда ниже меня ростом — это я только что для себя выдумала, потому что с тех пор ни разу больше ее не видела. Наверно, тогда я так решила, потому что в сидячем состоянии ее голова не доставала до той «моей» руки в пещере, до которой обычно доставала я. Да и ноги, как я успела распознать под простыней, до «моего» участка на кровати тоже не дотягивались.

Потом, когда очнулась, нет, позже, много позже, я рассуждала, что это закономерно. Что Миха ведь высоченного роста, а такие обычно маленьких любят. Это должно было случиться рано или поздно — и о чем я только думала. А что звать ее Линдой, я бы даже не узнала, если бы Миха впоследствии на бракоразводных встречах периодически не муссировал ее имя.