FМ

* * *

— Эх, дороги, пыль, да туман, холода-тревоги да степной бурьян. Знать не можешь доли своей, может, крылья сложишь посреди степей. Вьется пыль под сапогами, степями, полями. А кругом бушует пламя, да пули свистят. Эх, дороги, пыль, да туман, холода-тревоги да степной бурьян. Выстрел грянет, ворон кружит. Твой дружок в бурьяне неживой лежит… — Я пела, зажмурившись, чтобы не видеть лиц стареньких уже, ветхих ветеранов, сосредоточенно слушавших нас. Так же сосредоточенно нам хлопали — широко размахиваясь ладонями, вбивая их друг в друга. Я знала — если посмотрю — точно заплачу. Проверено.

— Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой. Выходила на берег Катюша, на высокий, берег на крутой! — грянул Игорь, наш «дирижер.» Мы с Егором подхватили, из зала подпевали зрители. Потом — 'День Победы', который порохом пропах. Я почти охрипла, выводя чистые высокие ноты. Закончили концерт маршем Славянки. Я шмыгала носом и старалась незаметно вытирать слезы. Егор неслышно подошел, заглянул мне в лицо. Я виновато улыбнулась.

— Юль?

— Я нормально, — поспешно шмыгнула я.

— Вижу!

— Я всегда плачу на 9 мая, — проворчала я. — Не могу я….

— Все, все, — он уткнул меня носом себе в плечо. — Сейчас посидим еще полчасика, и я тебя отвезу домой, и ты мне там подробно поплачешь, ладно? А сейчас — потерпи, а то наших стариков только расстраивать.

— Угу….

— Ой, деточки, как хорошо вы пели, — две сутулые старушки, в орденах, подошли к нам. — Спасибо вам!

— Это вам спасибо! — всхлипнула я. — Если б не вы, где бы мы сейчас были!

— Знамо, где, — вздохнули бабушки.

Мы уехали через два часа. Музыканты уехали самые первые — сразу после окончания концерта. Мы с Егором остались — еще пели, играли, разговаривали с ветеранами. Я залила слезами два платка и рукав Егора. Он вздыхал и гладил меня по голове.

— Если бы я знал, что для тебя это так тяжело, я бы даже не начинал этот разговор, — сердито сказал он, когда мы пили чай уже у меня на кухне.

— Ну, извини, — развела руками я. — Вот такая я вот дурная…. У меня дед не воевал, он маленький был, так его брата в плен забрали, он потом через всю Европу с полком нашим добирался…. Сын полка был…. А дед, когда немцев из села турнули наши, в обморок упал, когда запах хлеба почувствовал….. А мать его чуть не расстреляли…. — Я взахлеб рассказывала Егору то, что кроме Катьки никто не знал. Он меня слушал очень внимательно, успокаивал как мог, вытирал слезы. Проговорили мы полночи, наверное — ему тоже было, что мне рассказать. Потом он заставил выпить меня коньяка и уложил спать. По-моему, он полночи сидел у моей кровати — смотрел, как я сплю. А, может, мне это приснилось….