Настенька, или Аленький цветочек

ГЛАВА 7

– Я не буду с ними встречаться! – вновь воскликнула Настенька, нервно наматывая круги по гостиной. – Не буду!

Вот уже полгода они с Александром Николаевичем, с Сашей, жили вместе. Как-то само собой получилось. Первые несколько дней мужчина оставался ночевать у нее, потом заявил, что диванчик для них обоих все-таки маловат и к тому же ему надоело заказывать с утра пораньше еду и костюмы. Смущенная Настя попыталась как-то оправдаться, и в ответ услышала предложение, ошарашившее и заставившее глупо улыбаться – переехать. Дом бизнесмена больше походил на маленький, но очень уютный дворец, и поначалу девушка чувствовала себя не очень хорошо, но вскоре привыкла, чему немало поспособствовал сам Александр Николаевич.

Выставка в «Галерее» прошла очень удачно, чрезвычайно вдохновив этим Настю. Она прекратила писать на заказ и плотно занялась своими проектами. Общаться с Виком и его компанией девушка прекратила сразу, с того достопамятного вечера, когда уехала из «Серого волка» с Сашей – ей это стало просто неинтересно, да и потеряло всякий смысл. Александр Николаевич, ее Саша, придавал всей жизни новый смысл и вес только своим присутствием. Порвав с прошлым, Настенька оставила только одну связующую нить – Таню. Та продолжала оставаться такой же веселой и энергичной хохотушкой, и даже одно ее присутствие помогало расслабиться, собраться и разобраться в себе. К тому же она ни капельки не позавидовала Насте, внезапно «отхватившей» себе такого мужика, лишь совершенно по-детски радостно и открыто поудивлялась метаморфозам в жизни подруги, особенно тому, что она пишет картины. После того, как Настенька решила не скрываться, согласившаяся попозировать Татьяна появилась на нескольких акварелях, одна из которых получилась настолько откровенной и соблазнительной, что Настя, костеря себя последними словами за недостойную ревнивость, даже не решилась ее никому (то есть Саше) показать, сразу отдав подруге. Та с гордостью повесила акварель у себя, сделав центральным элементом оформления зала, и важно подтверждала, слушая восторженные ахи гостей – да-да, вот эта Венера, рождающаяся из пены морской, именно она и есть, а картина (вы не поверите!) принадлежит кисти самой Анастасии Ветлянской. Настенька, которой Таня пересказывала все подобные истории, смущалась и отнекивалась – какая, мол, из нее «сама Анастасия Ветлянская!», однако в глубине души была очень счастлива и горда.

Однако сейчас хрупкое, только-только упорядочившееся счастье грозило дать трещину, чему виной послужила персональная выставка в родном городе. Александр Николаевич решил зачем-то все провести с размахом и пригласил на открытие элиту и всех важных лиц, в том числе и родителей Насти.

– Не буду! – девушка затормозила около философски пьющего кофе Александра и, сжав кулачки, с почти негодованием воззрилась на него. – Ну зачем ты их пригласил?

Голос прозвучал до того жалобно и убито, что мужчина тут же отставил фарфоровую чашку с толстенькими стенками на лакированный столик и притянул Настеньку к себе.

– Тебе нужно разобраться с родными, иначе до конца счастливой так и не станешь, – ответ звучал, как обычно, безапелляционно, но в этот раз очень мягко.

– Я знаю, – потеряно откликнулась Настя, уткнувшись лбом в плечо любимого. Да, именно любимого – девушка осознала это давно, как только начала закручиваться вся авантюра, но честно призналась себе во всем не так давно.

– Но, – она судорожно вздохнула, – я боюсь. Очень. Ты не знаешь, что было в прошлый раз. Они меня ненавидят!

Задолго до происходящих событий

– Анастасия, нам нужно поговорить, – голос Маргариты Васильевны вырвал Настю из задумчивого созерцания эскиза, в котором девушка седьмым чувством ощущала изъян, только не могла понять, какой именно.

Несмотря на возраст «далеко за тридцать» (после празднования тридцатилетия Маргарита Васильевна строго-настрого запретила всему семейству и знакомым упоминать свой возраст, так что каждый год накрываемый ко дню рождения стол расплывчато назывался «к празднованию именин», и не дай бог кто-нибудь произнесет «очередных» – оскорбленную в лучших чувствах Маргариту привести в себя было не так-то просто), женщина с преотменным изяществом и удовольствием продолжала быть утонченной натурой, жить богемной жизнью и носить каблуки на таких шпильках, что ей могли позавидовать самые юные особы.

С сомнением оглядев стул и не найдя на нем капель краски, растворителя или иных жидкостей, которые могли бы испортить юбку, женщина царственно присела и с материнским пониманием и сочувствием воззрилась на дочь.

Настенька мгновенно насторожилась и занервничала. Обычно подобное настроение матери ничем хорошим не оборачивалось.

– Ты помнишь дядю Борю? – внезапно поинтересовалась Маргарита, решив сразу взять быка за рога, то есть дите за жабры.

– Да, – осторожно откликнулась Настя, начиная подозревать о грядущем продолжении разговора, ведь папин друг дядя Боря возглавлял экономический институт.

– Ты стала уже почти взрослой, – мама внушительно глянула на дочь. – Мы с папой очень волнуемся о твоем будущем. Папа поговорил с дядей Борей, и тот согласился придержать для тебя одно местечко на факультете международной экономики.
Настя мысленно застонала – почти взрослая, а решать свою судьбу не вправе. Тем временем Маргарита Васильевна, видя молчание дочери, решила не останавливаться на достигнутом.
– К тому же там учится Толя.
Толя был сыном дяди Бори, так что совершенно очевидно, что он учился в дядиборином вузе на лучшем факультете. Только вот при этом сам Толя был, по мнению Настя, слащавым слюнтяем, полагающим, что все в жизни должно само в руки падать. Девушка его на дух не переносила.
– Он очень хороший мальчик, – тем временем нагнетала обстановку любящая мать. – Познакомитесь поближе, может быть, подружитесь.
– Мама! – не выдержала Настя. – Я не хочу на экономический! Я хочу рисовать!
– Ты пойми, неразумное дитя, времена сменились! Это я, во времена своей молодости, – девушка даже притихла, впечатленная признанием матери своих лет, – могла безбедно жить, занимаясь литературой…
«На папины деньги», – скептически внесла правки в прочувствованную речь мамы Настя.
– …а сейчас это просто невозможно! Ты посмотри на меня, в каких обносках я должна ходить!
Настенька кинула скептический взгляд на новый розовенький костюмчик матери от одного из известных модельеров, сшитый на заказ, и молча посмотрела ей в глаза. Маргарита Васильевна осознала, что в этот раз ее несколько занесло с патетикой, и решила немного поменять рельсы.
– Анастасия! Я же о тебе забочусь! Тебе нужна нормальная профессия, которая тебя будет кормить в случае нужды и…
– Зачем? – поинтересовалась девушка.
– Что «зачем»? – откликнулась немного сбитая с толку и с готовой речи матушка.
– Зачем мне нужна профессия, которой я не буду пользоваться? – любезно пояснила Настя. – Ради корочек? Так их можно просто купить.
Маргарита Васильевна, не веря своим глазам, смотрела на дочь, впервые в жизни поднявшую бунт против родительской воли. И не просто бунт, а аргументированный.
– Анастасия!
– Я сказала – нет. Я буду поступать на художественный!
– Ну как знаешь, – женщина поджала губы, совершенно не признавая себя проигравшей. Просто нужно как следует подготовиться к следующему раунду и приготовить тяжелую артиллерию. Лучше всего – Владимира Аристарховича, собственного мужа и отца неразумной дочери. Только вот он крайне не любил вмешиваться в подобные проблемы. А придется!

Незадолго до «исчезновения» Настеньки и ее переезда в другой город

– Я не думала, что ты так низко падешь! – рыдания отчетливо слышались даже в телефонной трубке, что же творилось в самой квартире, Насте страшно было представить. Содом и Гоморра нервно курили в сторонке по сравнению с тем, что могла устроить Маргарита Васильевна и, судя по всему, прямо сейчас и устраивала.
– Ты с детства была похожа на бабушку Люсю, но я никак не могла предположить, что ты пойдешь по ее стопам!
Бабушка Люся, женщина чрезвычайно красивая даже в свои нынешние девяносто с лишним лет, была черной овцой в семействе. В отличие от всех остальных, она не отличалась чопорностью и руководствовалась утверждением «Жизнь дается одна, и прожить ее нужно так, чтобы рассказать стыдно, а вспомнить приятно». В результате все три отпрыска бабушки Люси родились от разных отцов, а она сама – о ужас! – никогда не была замужем! А еще в семье потихоньку шептались, что она – самая настоящая шалава, потому что живет на деньги мужчин и не работает! Маргарита Васильевна, почему-то совершенно забывая, что ее саму кормит и содержит муж, со всей энергичностью поддерживала холодную войну с распутной бабушкой Люсей, благо все знали, что все ее деньги завещаны местному музею и можно не опасаться отлучения от них.
– Мама… – растерянно пробормотала в трубку Настя, не понимая, что же она такого ужасного сотворила. Ну да, переехала жить к мужчине, которого, кажется, любит, но на дворе стоит двадцать первый век, сейчас все так делают, чтобы понять, настоящие ли чувства или нет. Если выдержат проверку бытом и совместным проживанием, то можно и расписаться.
– Молчи! – яростно воскликнула Маргарита Васильевна, заливаясь новыми слезами. – Все знают, что ты это сделала ради выставки, которую он устраивает!
Настенька медленно опустила трубку, нажав на «отбой». Девушке казалось, что ей кто-то воткнул кол в сердце и в горло – до того трудно оказалось сделать хотя бы один вдох.
Ее мама… Мама, которая воспитала ее, которая растила, которая знает ее с детства, думает, что она продалась за участие в выставке?!
Странно, но слез не появилось. Зато в груди начала подниматься волна ярости. Раз ее считают шалавой – получат! Не будь она Настя Ветлянская!

Александр Николаевич знал все, даже больше, чем Настя, ведь прежде чем идти на рискованный шаг, мужчина поговорил с ее родителями.

– Ты не права, цветочек, – Александр успокаивающе гладил девушку по спине. – Сама увидишь.

– А если права? – всхлипнула Настенька.

– Тогда я буду готов искупить свою неправоту любым способом, – усмехнулся в ответ Александр Николаевич, целуя в мягкие и шелковистые волосы, которые так любил перебирать и гладить.

Настя отстранилась и с подозрением уставилась на мужчину. Все-таки за полгода совместной жизни она чуть-чуть сумела его изучить.

– Раз ты обещаешь столь хороший куш, я согласна, ¬– девушка постаралась скрыть за шуткой и несмелой улыбкой свою нервозность, которая и не думала пропадать.

На следующий день, сидя в трансе вечером в гостинице, Настенька полностью осознала, насколько любимый был прав. Как оказалось, родители сами все это время переживали, но решиться пойти первыми на примирение так и не смогли, снедаемые теми же самыми страхами, что и их дочь. Все это выяснилось во время общения после фуршета в честь открытия выставки. Александр ее бросил с родителями, а сам сбежал! Девушка была готова разорвать его за такое, но делать нечего. Первые неловкие фразы с ломанием пальцев и разглядыванием наборного пола сменились объятиями и слезами матери, не выдержавшей первой. Они проговорили три часа подряд и, хотя Настенька и отказалась ехать домой (слишком уж большой удар по психике пришелся на тот день, и очень хотелось оказаться в безопасных и уютных объятиях Саши), но договорилась о встрече на следующий день.