Оборотная сторона правды

— Отличный взгляд. Туше. Я задолжал тебе напиток. — Он постучал по барной стойке. — Чем балуешься? Мартини? Текилой? Или ты предпочитаешь бурбон, я прав?

Шутить вздумал. Однако при упоминании алкоголя я поняла, кто он такой. Как я раньше не догадалась? Волосы, ухмылка, отношение к миру. Я как будто заглянула в шкафчик Лили Хорнсби. Пока я пребывала я замешательстве, в помещение вошел человек в костюме свободного покроя, коснулся наушника и объявил:

— Дорогу президенту!

Толпа прекратила свои беседы, когда в палатку вошел под ручку с первой леди президент Лоуренс, поднявший руку в знак приветствия. Я задержала дыхание, стараясь не попасть под воздействие звездной болезни. Преуспела я в этом частично. В реальной жизни они были ниже ростом, или как там говорят о знаменитостях? Будто ожили восковые фигуры. Они направились к сенатору Тауберу, а отвернулась поглазеть на их сына.

— Так ты…

Он протянул руку и я оцепенело ее пожала.

— Энди Лоуренс. Приятно наконец-то с тобой познакомиться, Кейт Квинн. — Прежде чем я успела подобрать челюсть, он подмигнул и нагнулся прошептать:

— Нам не стоить слишком долго разговаривать. На нас уже пялятся.

Он был прав. Когда он отправился прочь, насвистывая что-то подозрительно похожее на гимн США, я заметила, как все перебегают взглядами с него на меня. На детей двух мужчин, конкурирующих друг с другом за президентское кресло, беседовавших далеко от нас. В баре.

Я лихорадочно оглядела толпу в поисках Мег и сенатора. Они углубились в разговор с двумя парами, которых я не знала, обернувшись к президенту спиной.

Когда я принесла газировки к нашему столу, Грейс разулыбалась.

— Ты понравилась тому парню.

— Я так не думаю, — пробурчала я, отодвигая стул. Оглянувшись через плечо, я увидела, как Энди со своими родителями жмет руку сенатору Тауберу. Он смеялся над шуткой своего отца, но у меня возникло такое иррациональное чувство, что она была на мой счет, и не взирая на наши гляделки, своей фамилией он поставил в этой игре победную точку.

А самое отвратительное, он поймал меня на подглядывании. Чудесно. Еще одна точка от президентского сынка. Мое поражение стало еще более зрелищным, когда я попыталась как можно небрежнее отодвинуть стул, а мою лодыжку свело и я свалилась на свое место, пролив напиток на белую скатерть. День ходила в каблуках без сучка без задоринки, а тут нате — это свершилось в балетках. Как обычно.

Заставив себя не оглядываться на торжествующую реакцию Энди, я проглотила остатки имбирного эля, кипя от возмущения.

— Ха, содовая, — сухо произнесла позади нас Мег. Она села со снисходительным вздохом. — Думаю, никакого вреда, если только разок.

На этих словах она посмотрела прямо на меня, приподняв бровь, отчего во мне зародилось смутное подозрение, что она ссылалась не только на мой выбор напитков.

• • •

Мы уехали под покровом темноты следующим днем, направляясь в Огайо. Вероятно, чтобы проверить мою доблесть в качестве няни, Мег накануне заказала нам с Грейс и Гейбом одну комнату на троих. Они отпраздновали свою свободу прыжками на кроватях до двух утра. Когда в нашу дверь постучались в четыре часа, мы взвыли. Грейс и Гейб залезли в автобус прямо в пижамах — поспать немного дольше. Дрёме в офисном кресле я предпочла крепкий кофе. Пригубив, я принялась изучать график. В нем подряд стояли личные встречи сенатора. Остальных пронесло. Я решила провести утро продираясь через «Источник», забросив ноги на соседнее сиденье.

— Меняет взгляд на жизнь, да? — заметил Кэл, склонившись с другой стороны прохода.

Я не настолько прониклась. Смерть матери и внезапное появление отца — из-за всего этого жизнь изменяется круче мелодрамы главного героя-архитектора. Но Кэл сиял, и я нашла в себе энтузиазм кивать в знак согласия, подумав про себя, что этот потрясный парень и блестящий составитель речей открылся мне со своей не особо умной стороны.

К третьей остановке я почти закончила читать роман, а Грейс и Гейб уже встали, и Мег грозилась положить конец их игре «Прости!», отметив, что они в унисон просили прощения в не очень-то уважительной манере. Снаружи моросило. В автобусе было уютно и спокойно. Ленивый день с Куперами. Я спрятала улыбку за книгой Кэла. Но когда сенатор поднялся по лестнице, чтобы дополнить нашу живую картину, за ним прокрался Эллиот, и мое настроение упало.

Он указал на меня.

— Кейт. Переоденься.

Я окинула смущенным взглядом джинсы и футболку, уловив его намек. Либби взобралась на борт и двери закрылись. В руках она сжимала стаканчик из Старбакса и одежду, завернутую в пластик. Я проследила за обеими руками, но кофе таки досталось Эллиоту.

Мег всматривалась в газету.

— Мне казалось, у нас сегодня свободный день.

— Не у Кейт, — забрюзжал Эллиот. — Она просто взрыв мозга. Не слишком смирный. Она пригодится нам немного попозже.

— Взрыв мозга? — переспросила я.

Эллиот сжал челюсти, борясь с собой за оставшиеся крохи вежливости.

— Кажется, твой маленький трюк окупился. Прошлой ночью мы провели телефонный опрос и выяснили, что интерес к тебе взлетел. И к тебе тоже, Мег, — добавил он со злобной улыбкой, — веришь или нет.

Она его проигнорировала.

— Переодевайся. Нужно тебя показывать людям. Шевелись.

Новые свитер и юбка. Похоже, они решили, что дело тут в магии одежды. Подозреваю, раздерись я с кем в прямом эфире, интерес ко мне возрос бы еще сильнее.

На следующий день они заставили меня еще чаще махать и улыбаться вместе с сенатором на местной ярмарке, а затем на сходке возле ратуши. Но сегодня внимание ощущалось по-другому — более сосредоточенным, а не размытым, как вчера. Иногда люди сильнее хотели поговорить со мной, чем с сенатором.

— Повезло тебе! — закричала женщина с копной волос, находящаяся не в самом зале встречи, и ей все зааплодировали. Я поблагодарила ее, хоть и не совсем поняла, с чем она меня поздравила.

Чем больше у меня усиливалось ощущение сюрреализма происходящего, тем легче мне становилось стоять перед толпой, фотографироваться и обнимать детей, которых я не знала, и продолжать улыбаться, хотя порой щеки от этого сводило. Это помогало мне хотеть улыбаться. Куда бы мы ни направились, толпы людей рассказывали нам, как сильно нам симпатизируют. Пожилая старушка в цветастом платье схватила меня за руки и пообещала молиться за нашу семью. Смеющаяся молодая парочка принесла своего краснощекого малыша, чтобы он поцеловал меня. Дородный повар в закусочной кричал, что проголосует за моего отца и «велит всем голосовать за Купера, пусть знают!» Это казалось безумием. Было сложно от него не зависеть. Хоть они и были незнакомцами, приятно было знать, что их волнует моя судьба.

Некоторые говорили быстро, пока мы с сенатором передвигались вдоль толпы. Одна женщина среднего возраста сообщила мне, что целых пятнадцать месяцев не может устроиться на работу, но уверена, что сенатор Купер наладит экономику. Тридцатилетний мужчина показал мне протез голеностопного сустава и прослезился, рассказывая, что потерял ногу, защищая страну.

Сенатор остановился и послушал всех, погрузился в их истории, вопросы и проблемы. Я наблюдала вместе с остальными, помогая ему распространять на толпу волны надежды. Это не политическая уловка. Они и в самом деле его задели за живое. На каждой остановке сенатор задерживался подолгу, что Эллиоту и Нэнси приходилось буквально тащить его обратно на себе. Как видите, он заботился о людях.

Воскресенье прошло также, мы углубились в Средний запад, посетив мегацерковь в Мичигане и ужин на высоком уровне с чикагскими спонсорами, на который я приглашена не была — пока не позвонила хозяйка и не сказала мне «просто взять и прийти». Этой ночью, сидя за уставленным хрусталем столом, я почувствовала благодарность за то, что мама вбила в мою голову правила этикета. Я знала, какой вилкой есть, когда класть на колени салфетку, что говорить и сколько. Это оказалось легче, чем взаимодействовать с толпой. Они расспрашивали меня о школе, нравится ли мне поездка — ничего сложного. Они согласились, что «репортер был дерзок и его следует уволить». Когда я заговорила об их заступничестве, хозяйка, тоненькая балерина, прижала к груди руку.

— Она миленькая, Марк. Какое чудо.

После десерта сенатор поднялся поговорить о делах с некоторыми собравшимися здесь мужчинами, и мне вдруг показалось, что мы играем в кино о старине, когда дамам надлежало играть на фортепиано или вышивать. Мег подавила зевоту, но когда сенатор проходил мимо моего места, то похлопал меня по плечу и улыбнулся так, что в уголках его глаз собрались морщинки. Этого хватило, чтобы вынести следующие полчаса вежливой болтовни по дороге к отелю, в новую непривычную постель.

Перед тем как погрузится в сон, я подумала, что это что-то невероятное: находиться в подобных отелях («Ритц-Карлтон» или «Четыре сезона»), следовать за штабом, занять сегмент в Интернете и обложки журналов по всему миру, о моем рейтинге будут опрашивать и передавать всем. Кто-нибудь на всем белом свете мог меня понять?

Да, такой человек был. Энди Лоуренс.

Всего за две минуты разговора у сенатора Таубера Энди поразил меня самоуверенностью. Коварством. Оборонительной позицией тоже, когда выискивал слабости, чтобы сделать их объектом насмешек.

Тем не менее, мне показалось, он впечатлился моим поступком во время пресс-конференции. Он посчитал это вызовом, который наряду с секси Рональдом Рейганом и коровьими выходками доведет одним махом до частной школы. Когда я прокручивала в голове разговор, мне стало казаться, что он… завидует.

Я старалась изо всех сил не тратить драгоценное время сна на президентского сына. Но его лицо маячило в моем разуме, даже когда я начала дремать, и мне стало любопытно: он тоже сейчас в дороге? А может, мы машем и улыбаемся в унисон?

Глава 12

Среда, 25 июня

День, когда я настолько привыкла махать рукой, что стала это делать даже во сне. Я серьезно. Постоянно просыпаюсь.

132 дня до всеобщих выборов

— Можете объяснить эти цифры? — надрывались в новостях по кабельному.

— Лишь отчасти. Только лишь… — он отчаянно рассмеялся. — Это мощный удар.

Раздались аплодисменты. Я ломала голову, где видела их раньше. Усатый Чак фыркнул.

— Я не понимаю их, вот и интересуюсь.

Нэнси подмигнула мне, обернувшись через плечо.

— У меня теория на этот счет.

Прежде чем я попросила ее выложить, в салон забрался Луи с трофеем — коробкой пончиков, его лысина маяком озарила автобус.

— Восемь процентов! — воскликнул он. Автобус обезумел. Я постучала по губам, от волнения раскрасневшись. Не уверена, что у сенатора были такие результаты и раньше, но догадалась, что восьми процентов достаточно, чтобы вернуться в гонку и нагнать президента Лоуренса. Когда народ набросился на пончики, я подкралась к телевизору.