Гора Маккензи

Внезапно он вскипел, переполненный разочарованием от невозможности получить единственную женщину, которую хотел до безумия. До того, как он смог подумать и остановиться, Вульф наклонился, схватил за ее запястья и рывком поставил на ноги.

— Нет, черт побери, мы не можем быть друзьями! Хочешь знать почему? Потому, что я не в силах быть рядом с тобой и не думать о том, чтобы раздеть догола и взять в первом подвернувшемся месте. Черт, я даже не знаю, хватит ли мне времени раздеться! Хочу твои груди в своих руках, твои соски под своими губами. Хочу твои ноги вокруг своей талии или на плечах, хочу в любом положении, в котором смогу в тебя войти.

Вульф пододвинулся так близко, что его теплое дыхание прикоснулось ее щеки, и резко бросил:

— Так что, милая, ни при каких обстоятельствах нам не быть друзьями.

Тело Мэри дрожью отвечало на каждое слово Вульфа. Даже сказанные в гневе, эти слова подтверждали, что он чувствовал то же самое. Жаль, что представить остальное она могла только наполовину. Слишком неопытная и честная, чтобы скрывать чувства, Мэри даже не стала пытаться. Ее глаза наполнились тоской.

— Вульф?

Одно слово, только имя, но сказанное таким вопросительным грустным тоном, что руки Вульфа на ее запястьях напряглись.

— Нет!

— Я… я хочу тебя.

Застенчивое признание, произнесенное шепотом, сделало ее полностью уязвимой. И он знал это. Вульф беззвучно застонал. Черт побери, ну где ее чувство самосохранения? Разве она не знает, что делает с жаждущим мужчиной, полностью отдавая себя на его милость без возможности взять слова обратно? Его самоконтроль висел на волоске, но он мрачно не уступал. Правда была в том, что Мэри действительно не знала. Девственница. Старомодная. Строго воспитанная. Сколько она могла знать о том, что предлагала?

— Не говори так, — пробормотал он, наконец. — Как я сказал раньше…

— Знаю, — прервала его невнятные объяснения Мэри. — Я слишком неопытна, чтобы заинтересовать, а ты… ты не хочешь быть подопытным кроликом. Я помню.

Она редко плакала, но в этот миг соленая влага обожгла глаза. Вульф поморщился от отразившейся в них боли.

— Я солгал. Боже, как я солгал!

Самоконтроль развалился на мелкие кусочки. Хоть ненадолго почувствовать ее тело в своих руках, снова почувствовать ее вкус на губах. Он поднял ее руки и положил себе на шею, затем, крепко обнимая и прижимая к напряженному телу, нагнул голову. Губы накрыли губы. Нетерпеливый ответ обжег его. Теперь Мэри знала, что делать. Ее губы раскрылись, позволяя языку войти туда, где она встретила его мягкими, приветствующими прикосновениями собственного языка. Именно он научил ее таять в объятьях. Это знание сводило Вульфа с ума почти как же, как мягкие груди, трущиеся о его грудь.

В кольце его рук Мэри тонула в чистом экстазе, и давно сдерживаемые слезы заструились по ресницам. Слишком болезненно и слишком прекрасно, чтобы назвать это чувство жаждой. А если это любовь, то не известно, сможет ли она ее вынести.

Его голодный и твердый рот одарял долгими, глубокими поцелуями, которые заставляли ее бессознательно вжиматься в мужское тело. Рука уверенно накрыла грудь, на что Мэри могла ответить только мягким, горловым стоном удовольствия. Ее соски горели и пульсировали. Прикосновения мужской руки и успокаивали боль, и усиливали ее, заставляя желать большего. Она хотела испытать сказанное им ранее — его губы на своей груди, и лихорадочно прижималась снова и снова. Она чувствовала пустоту, а хотела почувствовать себя наполненной. Мэри мечтала стать его женщиной.

Вульф поднял голову и прижал ее лицо к своему плечу.

— Я должен остановиться. Прямо сейчас, — простонал он. Его трясло как возбужденного подростка на заднем сидении машины отца.

Мэри кратко перебрала все, что тетя Ардит осуждала в поведении женщин, что она испытывала сейчас, и призналась себе, что влюбилась в Вульфа Маккензи. Потому что эта смесь удовольствия и муки не могли быть ничем иным.

— Я не хочу останавливаться, — с трудом пробормотала она. — Хочу, чтобы ты любил меня.

— Нет. Я — индеец. Ты — белая. Местные люди разрушат твою жизнь. Сегодня вечером ты видела только цветочки того, что может произойти.

— Я хочу рискнуть, — отчаянно воскликнула Мэри.

— А я не могу. Я могу принять твой дар, но ты, дорогая, — неисправимый оптимист. Мне нечего предложить тебе взамен.

Если бы Вульф был хоть на пятьдесят процентов уверен, что у них есть шанс мирно ужиться с горожанами, он бы рискнул. Но он точно знал, что шанса нет, не при теперешнем положении дел. Кроме Джо Мэри была единственным человеком в мире, которого Вульф хотел защитить, и это оказалось самым трудным делом в его жизни.

Мэри подняла голову с его плеча. Ее щеки блестели от слез.

— Ты — все, что я хочу.

— Я — единственное, что ты не можешь получить. Они нас разлучат.

Очень мягко он оторвал от себя ее руки и отвернулся, чтобы уйти.

Сзади него раздался тихий, напряженный голос, потому что Мэри боролась со слезами.

— Я бы рискнула.

Он остановился, рука замерла на ручке двери.

— Я бы не смог.

Второй раз Мэри смотрела вслед уходящему Вульфу, и в этот раз было несравнимо тяжелее.