Аллочка и строптивый Дед Мороз

ГЛАВА 7. С НОВЫМ ГОДОМ, ТВОЮ МАТЬ!

Я вяло тыкала в одно и то же электронное письмо, открывая и закрывая его. В правом нижнем углу монитора маячила дата – тридцатое декабря. Жизнь в офисе бурлила, словно все мы варились в огромном чане с вермишелью из мишуры.

Коллеги шутили, подливали друг другу коньячок в кофе, перекладывали задачи на девятое января и, подумав получше, переставляли их же на десятое, ведь ни один уважающий себя русский не станет по-настоящему работать в первый день после новогодних каникул.

Я изо всех сил старалась откопать в себе праздничное настроение, но эти потуги выглядели нелепо. Наш зверинец шептался:

— Аллочка загрустила без Гордеева.

— Он что, ее бросил?

— Ох, Аллочка…

Хотела бы я знать, что на самом деле произошло. Гордеев пропал. Не являлся на работу, игнорировал репетиции и совершенно ничего не писал мне. Ни на корпоративную связь, ни на личную.

Неужели он заметил, что я стала иначе смотреть на него? Что заигралась в фальшивые отношения? Конечно, он не был к этому готов. Гордеев начал этот «проект» только для того, чтобы получить назначение в новый филиал. Ему ни к чему балласт в виде скучной Аллочки.

И мне тоже ни к чему такая проблема, как Гордеев!

Впрочем, было и разумное объяснение его исчезновению. Дядя и Самойлов тоже напрочь позабыли про головной офис. Говорят, что оставшееся перед Новым годом время руководство проводит на производстве, у клиентов, у партнеров – в общем, везде, где дядя мог бы внимательно оценить работу своих заместителей и выбрать из них одного для повышения.

Мне так хотелось, чтобы он разглядел потенциал Гордеева. Я знаю, при всех своих тараканах он действительно лучший сотрудник. Никто в офисе не знает таких мелочей, которые известны Никите Дмитриевичу.

Но, с другой стороны, я боялась того, что он уедет. Что никто не будет летать по офису, раздавая разгильдяям вербальных люлей. Разве Самойлов хоть раз порадовал нас своим присутствием? Нет. Вероятно, ему просто было все равно, как у нас обстоят дела.

И не было ни одной сферы деятельности нашей компании, на которую Гордееву было бы все равно.

Хлопнула дверь, и я машинально вскочила с места, чтобы увидеть, кто пришел. Спокойной уверенной походкой ко мне направлялся Геннадий Петрович, а за ним, хмурясь, следовал Самойлов. Сколько бы я ни всматривалась в двери за их спинами, Гордеев не появился.

— Аллочка, как поживает офис? — бодро поинтересовался дядя.

Самойлов, не удостоив взглядом никого из коллег, сразу прошел на второй этаж. Я проводила его подозрительным взглядом и, едва его ноги скрылись на верхних ступенях лестницы, улыбнулась дяде.

— Без происшествий, капитан, — отчиталась я.

Дядя кивнул и собрался идти в свой кабинет, но я ухватила его за локоть и снова притянула к стойке.

— Геннадий Петрович, я хотела узнать…, — неловко оглядываясь, начала я, и дядя, хитро подмигнув, закончил за меня:

— Никита работает. Я устроил ему большую проверку, — с нескрываемой гордостью в голосе ответил он.

— И как? — уточнила я с замиранием сердца. — Справляется?

Дядя кивнул и перевел задумчивый взгляд на снегопад за огромным окном.

— Оказывается, я его сильно недооценивал, — произнес он ровным тоном, — Думал, что он еще слишком молод для большой работы.

— Он лучше всех, дядя! — прошептала я, повиснув на руке любимого родственника, заменившего мне отца.

Пусть мои слова звучали слишком наивно и несерьезно для работы, которую проделывал сейчас Никита, но мне искренне хотелось поддержать его и по возможности замолвить словечко перед дядей. Если мне удастся как-то повлиять на исполнение мечты Гордеева, я встречу этот Новый год более счастливой, чем прежде. Но такой же одинокой.

— Аллочка, — ласково протянул дядя, улыбаясь сквозь седую бороду, — Ну что мне с вами делать? Ты тут тоскуешь, он – там. А мне, между прочим, нужно принять решение.

Все, что дядя говорил дальше, я не слушала. В моем мозге, расплывшемся среди цветущего оазиса новых чувств, крутилась лишь одна мысль – Гордеев по мне тоскует.

— Думаешь, ему меня не хватает? — кокетливо похлопав ресницами, спросила я, и дядя раскатисто рассмеялся.

— Ой, лиса! — воскликнул он, чем, конечно же, привлек к себе внимание всего офиса. Дальше дядя склонился чуть ниже и уже тихим голосом произнес слова, предназначенные только для моих ушей: Дай ему время, Аллочка. Вам, женщинам, проще решиться на чувства. Вы рождены для этого. Вы в этом расцветаете.

С легкой улыбкой на тонких губах дядя провел шершавым пальцем по моей розовой щеке.

— Но мужчины, — продолжил он, — Особенно такие деловые, как мы, всегда пугаются любви.

— Почему? — затаив дыхание, спросила я.

Прежде я никогда не стала бы произносить в одном предложении слова «Гордеев» и «любовь», но за последние дни что-то во мне перевернулось, и теперь я уже не могла отделить одно от другого. Гордеев и любовь стали постоянными поводами для размышлений.

— Потому что она мешает работе, — серьезно подытожил дядя, — А работать мы тоже любим. И это то, для чего Бог создал нас.

Я отпустила дядину руку и погрузилась в свои мысли. Дядя притянул мое лицо за подбородок и сухо чмокнул мой лоб.

— Ты ведь знаешь, что правило «никакой работы дома» придумала Ниночка? — с теплотой в голосе спросил он, — Я с трудом согласился. Но много лет назад я уже чуть не потерял ее из-за бизнеса, и теперь семья – мой непоколебимый приоритет.

Понимающе кивнув, я благодарно улыбнулась дяде. Тот направился к лестнице, но на полпути обернулся и громко произнес:

— Дай ему время, Аллочка! — коллеги притихли, и дядя, задорно хохотнув, воскликнул: Твою мать!

Следом за генеральным директором рассмеялся и весь офис. Да, все-таки Гордеев был частью нашей команды, и мне жаль, что он никогда по-настоящему этого не осознавал.

И еще мне вдруг захотелось сделать то, чего я так долго избегала.

Я прихватила стопку клеевых стикеров розового цвета, яркий маркер и направилась к кабинету Гордеева.

***

Последние приготовления к праздничной елке были завершены. Дети уже собрались в зале в ожидании главной парочки года, а от парочки была только я – одинокая и растерянная Аллочка с накладной косой, торчащей из-под синего кокошника.

Гордеев не явился, и мне нужно было срочно придумывать, как выкручиваться перед детьми. Самое обидное, что и костюма Деда Мороза на месте не было. Ни за что бы не подумала, что Никита может меня так подставить!

Из большой переговорной вернулись мои помощники – тройка коллег, сыгравших лесных зверей. Дальше вести праздник должны были мы с Гордеевым.

— Дед Мороз! Снегурочка! — скандировала детвора за приоткрытой дверью.

Обтерев влажные от волнения ладошки о бумажное полотенце, я медленно выдохнула и вошла в зал с широкой улыбкой на лице.

— Здравствуйте, дети! — киношным голосом произнесла я, широко разводя руками в приветствии. — Как же долго я до вас добиралась! Наш дорогой Дедушка попал в страшный буран и немного задерживается.

Малышня смотрела на меня с неприкрытым восторгом, детки постарше подозрительно переглядывались, а подростки и вовсе закатывали глаза, не переставая усмехаться.

На мгновение мой голос дрогнул от переживаний, но я взяла себя в руки и продолжила:

— Давайте встанем в большой хоровод вокруг нашей прекрасной елочки и…, — тут я осеклась, ведь за спиной раздался раскатистый мужской голос.

— Разве ж это елочка, внученька? А ну, братцы, заносите настоящую лесную красавицу!

Я обернулась и увидела, как на самом входе стоит Гордеев в полном праздничном обмундировании. Щеки алели румянцем, брови и ресницы были подкрашены белой тушью, от чего Никита казался гораздо старше своего возраста. Его шуба и шапка поблескивали от снега, будто он действительно только-только выехал на своих санях их непроходимой вьюги.

Дед Мороз ударил посохом о пол, и под волшебную музыку, внезапно заигравшую на фоне, через широко распахнутые двери в зал внесли огромную заснеженную ель.

Даже не знаю, что меня удивило больше: здоровая живая елка, из ниоткуда появившаяся в офисе, или сотрудники в костюмах снеговиков, которые эту красавицу тащили. Одним из снеговиков, кстати, был Гриша Степанов, и я не понимаю, откуда он тут взялся, ведь в сценарии ничего подобного не было.

Под шумный восторг ребятни снеговики сняли с пьедестала средних размеров искусственную ель и установили настоящую. Запах хвои и морозного леса окутал все помещение, и даже мне показалось, что я попала в сказку. Волшебство творилось на моих глазах. И в моей душе.

Дед Мороз быстро включил малышей в игру, привлекая их к украшению елки. Не сдержались даже подростки – побежали обматывать ароматную ель гирляндой, пока младшие ребятки развешивали шарики и сосульки. Снеговики задорно прыгали вокруг, то и дело залезая на стул, чтобы украсить верхушку ели.

И только я замерла с одним алым шариком в руках и никак не могла отвести глаз от сияющего Дедушки. Как ему это удается? Заставлять сомневаться, переживать, метаться от симпатии к ненависти и вдруг одним фееричным появлением остановить весь мир вокруг меня.

Наконец наши глаза встретились, и я поняла, что смотрю на Гордеева с открытым восхищением, а он – с робкой нежностью и в то же время некоторым покровительством, ведь Гордеев все еще оставался главным волшебником России – сказочным Дедом Морозом. А я была его маленькой внученькой Снегурочкой.

Он протянул мне руку в красной варежке, и я, окрыленная охватившими меня чувствами, приняла ее и крепко сжала в своей ладони. Весь зал хором прокричал: «Раз-два-три – елочка гори!», и под звуки вальса в полумраке зала засияли разноцветные огоньки.

— Это просто невероятно, — шепнула я, любуясь искорками на изумрудной ели.

— Я же сказал, что внес правки, — тихо ответил Никита, загадочно улыбаясь сквозь искусственную бороду.

— Спасибо тебе, Дедушка Мороз, — не сдержавшись, я прильнула к нему в теплом объятии, словно внучка, сильно скучающая по своему волшебному дедушке.

К нам тут же кинулась ребятня, и вот мы уже стояли в одном большом объятии. Тепло праздника, яркие блики гирлянды и музыка – прекрасная музыка! – растрогали мое сердце, и мне хотелось плакать и смеяться. А еще танцевать! Водить хороводы! И не отпускать руку своего строптивого Дедушки Мороза.

Праздник удался на славу – таких в этой компании еще не делали. Мы прослушали целый сборник детских стишков, вручили подарки, сделали несметное количество фотографий и только после всего этого аншлага смогли наконец остаться в импровизированной гримерке вдвоем.

— Я думала, ты не придешь, — призналась я, стягивая кокошник с накладной косой.

Гордеев снял шапку, стянул бороду и отер влажной салфеткой румяна с щек. Улыбнувшись, он протянул мне стикер, который я приклеила к двери его кабинета вчера вечером.

«Снегурочке нужен ее Дед Мороз!» - значилось на бумажке, и я залилась краской, будто написала нечто слишком интимное.

— Разве я мог не прийти? — ответил Гордеев.

Между нами повисла тишина, и только где-то на фоне переговаривались «снеговики» и, кажется, звучал голос дяди. Но это все было неважно. Была только я. И Гордеев. И мы смотрели друг на друга так, будто впервые по-настоящему встретились.