Аллочка и строптивый Дед Мороз

— Твою мать!

— Приехали, — растерянно пробормотала я.

Дорогу практически не было видно – лишь очертания сосен да заснеженных елей по бокам. По ощущениям оставалось минут двадцать езды, но я не была уверена, так как с трудом различала, где мы находились.

Никита вышел из машины, чтобы проверить, насколько глубоко застряло колесо, а у меня в сумочке затрезвонил телефон.

— Привет, дядя, — невесело отозвалась я, приняв звонок.

— Аллочка, погода совсем разбушевалась. Возвращайтесь в город, — голос Геннадия Петровича звучал встревоженно.

— Поздно, — я покачала головой, — Мы уже почти доехали и застряли в яме.

— Сейчас отправлю за вами мальчишек на снегокатах. Ждите! — пообещал дядя и сбросил звонок.

Под мальчишками он подразумевал двух своих сыновей: семнадцатилетнего Кирилла и двадцатилетнего Макара. И выехать из дома на снегокатах для них сущий пустяк. Ну, конечно, эти ребята уже отъездили на любой технике, на какой только можно. В детстве Макар сходил с ума по тракторам, и Забелин даже хотел купить ему свой трактор, но тетя Нина, жена дяди и мама мальчишек, его отговорила.

Я с попыталась вылезти из машины со своей стороны, но из-за перевеса на левую сторону у меня ничего не вышло. Тогда, недолго думая, я осторожно перелезла на сиденье Никиты и попыталась открыть дверь, но та уперлась в ком снега.

В этот самый момент Гордеев, взбешенный погодными условиями, решил вернуться в машину. Он остервенело дернул дверь на себя и получил подарок в виде меня.

Я вывалилась прямо на него, и вместе мы со вздохом улеглись в мягкий сугроб.

— Твою мать, Аллочка! — прорычал он, откинув голову на снежный занос. — Встань с меня!

— Я пытаюсь! — воскликнула я, всячески стараясь подняться, но пояс моей дубленки оказался под телом Гордеева, и я, как идиотка дергалась туда-сюда, не имея возможности освободиться.

— Да ты издеваешься! — взревел мужчина и, резко прижав меня к себе, перевернулся.

Оказавшись под Гордеевым в куче снега со всех сторон, я совершенно растерялась. Никита навис надо мной и даже не думал подниматься. А я смотрела в его распахнутые серые глаза и никак не могла перестать это делать.

Фонарный столб бросал на нас лужу света, и в этом свете лицо Никиты казалось таким мягким и расслабленным, будто он вот-вот улыбнется и скажет что-то приятное.

— Твою мать, ты замерзнешь! — очарование спало, а Гордеев, внезапно нахмурившийся, поднялся и помог встать мне.

Оттряхивая одежду от снега, мы старались не смотреть друг на друга. И вообще по возможности держаться на расстоянии. Ведь, стоило этой дистанции сократиться, как с нами обоими происходило нечто странное. Помутнение рассудка, которого я никогда ранее не испытывала.

И уж точно со мной ничего такого не происходило рядом с Гордеевым раньше, когда он то и дело подходил к моей стойке, чтобы сказать что-нибудь гадкое.

Неужели ему настолько хочется умаслить моего дядю, что он готов строить из себя примерного влюбленного и воздержаться от насилия над моим мозгом?

— Нужно позвонить Забелину, — Гордеев полез в машину за телефоном, и я крикнула вслед.

— Не нужно!

Когда мужчина высунулся из машины, я уже сидела на капоте, наслаждаясь видом того, как крупные хлопья снега расчерчивают тусклый свет фар. Метель поутихла, и только снегопад продолжал укрывать землю пушистым покрывалом.

— Будем ночевать в машине? — сухо поинтересовался Гордеев, облокотившись на фонарный столб.

— Вот еще! — я вздернула нос, — Я все решила.

Никита кинул на меня скептический взгляд, и я добавила:

— Доверься хоть раз.

— Разве у меня есть выбор? — он отвернулся, всматриваясь вдаль.

— Кстати, мне не плевать на мою работу, — я вспомнила о разговоре, который прервался, когда машина встряла в яму.

— Тебе, может, и нет, — признал Гордеев, — Но многим разгильдяям на первом этаже совершенно все равно, как функционирует компания.

— Они просто делают свою работу, — я встала на защиту «разгильдяев».

Гордеев усмехнулся и плотнее запахнул пальто.

— Компания – это механизм, состоящий из множества мелких деталей. Но, стоит хоть одной, даже неважной на первый взгляд, детали сломаться – и весь механизм встанет. Я не могу допустить этого, — ровным тоном пояснил мужчина, — Я не могу смотреть, как менеджер спустя рукава оформляет лист для экспедиторов, и те задерживают доставку. Как без должного внимания остается вся техническая документация, которая потом попадает на производство с нагрузкой в виде дополнительной работы. Даже твой Степанов, каким бы креативным он ни был, дает макеты, игнорируя исходное техзадание. Сколько ресурса мы тратим на исправление ошибок? — Гордеев хмыкнул и пожал плечами, будто задавал вопрос сам себе, — А могли бы просто сразу делать правильно. Не тратить время и не усложнять работу друг другу.

— Это всего лишь работа, — неуверенно пробормотала я, — Ты преувеличиваешь.

Гордеев тихо рассмеялся и, оторвавшись от столба, приблизился ко мне. Неожиданно он опустился передо мной на колени, и я ощутила, как где-то внутри сжимаются легкие, и я не могу полноценно дышать. Одной рукой Никита обхватил мою щиколотку в сапоге, а второй потянул вверх молнию, которая сползла до середины голени. Его холодные пальцы как бы невзначай касались моей кожи через тонкие колготки, и от этого дерзкого непрошенного касания по телу побежала дрожь.

Я и не заметила, как расстегнулась молния на одном сапоге.

А он заметил.

Закончив заниматься моей обувью, Гордеев снова вытянулся во весь рост, и мне пришлось задрать голову, чтобы посмотреть на него – такого красивого в этом черном пальто и со снегом в волосах. И в каждый момент, когда он был спокоен, когда никто не выводил его из себя своей безответственностью, Гордеев был хорош.

Конечно, я всегда это замечала. И не только я. Когда он только пришел в компанию три года назад, мы с девочками долго гадали, женат он или нет. На Гордеева невозможно не обращать внимания. Особенно когда он проводит рабочие встречи или презентации, на которые меня часто берут в качестве помощника. Он уверен в себе и знает абсолютно каждую мелочь. Знает все, чем дышит компания. Это пугает и восхищает одновременно.

Если я во многом живу своей работой, то работа сама живет в Гордееве. Он буквально на сто процентов состоит из нее. Так что, наверное, нельзя упрекать его в том, что он вечно сует нос не в свои дела, чем здорово портит настроение сотрудникам.

Шушукаться с девочками о Гордееве мы перестали почти сразу, когда поняли всю строгость его правления. Ежовые рукавицы стерли всякое желание кокетничать и бросать ему мимолетные улыбки. Так из внезапного любимчика женщин он превратился в наш общий кошмар.

Горячий кошмар, стоит признать.

— Тебе нужно немного ослабить контроль, — посоветовала я, мельком глядя на то, как Гордеев потирает замерзшие ладони.

— Тогда все сломается, — хмыкнул он.

— Поэтому ты хочешь уехать в Москву? Собрать с нуля свою команду? — догадалась я, — Таких же помешанных на работе, как и ты?

Никита усмехнулся и повернулся ко мне. Не сдержавшись, я подняла на него глаза. Серые, холодные, колючие – совсем как тонкие льдинки. И в то же время смотрят на меня понимающе и даже немного сочувствующе.

— Разве ты не помешана на работе? — тихо спросил он. — Приходишь раньше всех. Поливаешь цветы по всему офису. Оставляешь глупые милые послания на столах сотрудников. Весь день трудишься, как пчелка. И вечером, — тон Гордеева стал теплее. Теплее, чем когда бы то ни было, — Вечером, когда все уходят, ты остаешься одна. Тебе нравится бывать в офисе. Может, ты и правда его душа, м?

Гордеев усмехнулся. По-доброму. А я не могла вымолвить и слова. Просто смотрела на него во все глаза и не могла по-настоящему осознать, что он только что сказал.

Откуда он знает, что я развешиваю стикеры с пожеланиями хорошего дня на мониторах сотрудников? На всех мониторах, кроме его. Я даже к дяде захожу – у меня есть ключ от его кабинета. И к Самойлову заходила бы, если бы он не проводил все время на производстве.

Все это время Гордеев знал, что я хочу сделать приятно всем в офисе, кроме него одного. От осознания этого мне стало так грустно и стыдно, что я отвернулась.

— Откуда ты знаешь? — тихо спросила я.

— Я прихожу раньше тебя. И подолгу наблюдаю за тобой с балкона, — признался он.

Этот балкон на втором этаже был в тени, и снизу разглядеть кого бы то ни было на этом балконе было практически невозможно. И Гордеев этим пользовался, чтобы последить за мной. И почему мне так приятно от того, как тепло звучал его голос, когда он говорил это? Ему тоже было приятно? Смотреть, как я, танцуя под песни из старых романтических комедий, брожу по офису с лейкой в руках.

— Но я всегда вижу, как ты врываешься в офис, ругаясь с кем-то по телефону, — возразила я.

— Аллочка, к этому моменту я уже успеваю объехать пару клиентов и знатно взбеситься из-за какой-нибудь мелочи. Ты ведь знаешь, как легко меня вывести из себя, — он задрал голову вверх, и я снова уставилась на него. На то, как снежинки падают на его лицо и тают, касаясь теплой кожи.

— Значит, ты тоже одинок? — спросила я, прикусив губу.

Выходит, Гордеева тоже ничто не держит дома, и он торопится сбежать в более комфортную обстановку офиса. Совсем как я. Может, он и выходные не любит так же, как я?

— Я на девяносто восемь процентов состою из работы, — произнес он, на два процента поправив мои домыслы. Прикрыв рот ладонью, я рассмеялась, и Гордеев посмотрел на меня с удивлением.

— А что с оставшимися двумя процентами? — полюбопытствовала я.

Никита одарил меня неприлично долгим взглядом и уже собрался ответить, как вдали показались фонари и разгоряченный смех.

— Кажется, это за нами, — произнес Гордеев с некоторым разочарованием.

И все же, что с двумя процентами?