Аллочка и строптивый Дед Мороз

Оно, конечно, так и было, да только Никита Дмитриевич еще не знал, что никто в офисе даже не подумал о новом филиале и горячем месте его руководителя.

— Там внизу думают совсем о другом, — пробормотала я, отведя взгляд в сторону.

Мой неоднозначный тон не остался незамеченным. Гордеев остановился и присел на стол прямо передо мной.

— Они не поняли, чего я хочу? — уточнил он, боясь, что коллеги раскроют его истинные намерения в моем отношении.

— Не поняли. Не переживайте, Никита Дмитриевич, — я нервно хихикнула и покосилась на дверь.

— Это хорошо. И зови меня просто Никита. На «ты». По крайней мере, пока я не уеду в новый филиал, — тон просто Никиты потеплел, и мужчина даже слегка расслабил узел галстука. Бедняга, он так переживал за свою репутацию, и еще не догадывался, какие слухи отплясывают с уст на уста на первом этаже.

Я неловко улыбнулась, но ничего не сказала, и тогда, мужчина, конечно, понял, что не все так радужно.

— Погоди, — в голосе Гордеева ощутимо возросло напряжение, и я невольно вжалась в стул, — О чем же тогда все подумали?

Я затрясла головой, не желая говорить это вслух, но парализующий серый взгляд уже сканировал меня насквозь и, чтобы скорее закончить эту пытку, я выпалила на одном духу:

— Они думают, что ты в меня влюблен!

На одну бесконечную минуту в кабинете повисла ужасающая тишина. Я слышала, как за окном свистит ветер, которого еще с утра не было, и в нем отчетливо различался плач по бедной скучной Аллочке, которая ввязалась в огромные проблемы.

Гордеев как-то холодно рассмеялся и, глядя прямо на меня, расстегнул пуговки на манжете голубой рубашки. Он закатал сначала один рукав, потом проделал то же самое со вторым. Ощущая грядущее наказание, я плотно сжала губы и внимательно следила за тем, как при аккуратных движениях – резких, но удивительно четких – перекатываются мышцы предплечий, как выделяются сухожилия на запястьях, как выпирают голубоватые вены.

Один вид красивых мужских рук – достаточно сильных, но не перегруженных избытком мускулатуры – подарил мне легкое эстетическое опьянение, и я даже немного расслабилась, позволив губам расплыться в глуповатой улыбке.

Но тут Гордеев поднялся и зашел за мою спину. Вцепившись пальцами в мягкую обивку стула, он склонился над моей головой, и я нервно сглотнула эстетическое наслаждение, комом вставшее поперек горла.

— Аллочка…, — прошипел он прямо в ухо, и мурашки с рук разбежались по всему телу. Я поерзала на стуле, ощущая дискомфорт от близости Гордеева.

Смутившись, я ничего не ответила. Мужчина медленно втянул воздух у самых моих волос, будто собирался извергнуть на меня драконье пламя. Нужно его успокоить, нужно все объяснить. Это поправимо. Мы просто объясним коллегам, что никто ни в кого не влюблен. Как вообще можно было предположить, что изверг Гордеев сможет влюбиться в живого человека?

Я резко вдохнула и обернулась, чтобы предложить свой план урегулирования конфликта, однако лицо Гордеева оказалось куда ближе, чем я предполагала. Мы столкнулись носами, и оба невольно выдохнули от удивления, но почему-то не отпрянули друг от друга в ужасе.

Нас окутало облачко из аромата крепкого кофе и моей сладковатой помады – той самой, которая, по мнению Никиты, напоминала рога дьявола.

— Твою мать…, — привычное выражение сорвалось с губ начальника, и оно, как ничто другое, емко описывало все происходящее.

Не успела я дернуть головой, как Гордеев сам отшатнулся от меня и вернулся в свое кресло, но, не усидев спокойно ни секунды, он вскочил и, стянув через голову галстук, снова раскрыл окно.

— Я пойду объясню все коллегам, — тихо произнесла я, поднявшись со стула.

— Уж постарайся, — буркнул Гордеев, даже не оборачиваясь на меня. Он увлеченно рассматривал крутящиеся в вихре снежинки и казался вполне спокойным. Если бы не активно вздымающаяся грудь, выдающая неровное дыхание.

Я направилась к двери, но тут в коридоре послышались приглушенные голоса Геннадия Петровича и его первого заместителя – Артема Самойлова. Гордеев, как заведенный, дернулся и схватил меня за руку, оттягивая от двери.

Он приложил палец к губам, веля мне молчать. Сам прильнул ухом к двери, даже не думая отпустить мою руку. Любопытство одолело и меня, так что и я прислонилась ухом к двери, стараясь не обращать внимание на тепло, разносящееся по телу от того места, где моя кожа соприкасается с рукой Никиты.

— Артем, не переживай, ты первый претендент, — уверенно сказал мой дядя, и я заметила, как лицо Гордеева неприятно скривилось, — Но я хочу дать Никите шанс раскрыться. Думаю, здоровая конкуренция вам не помешает.

Самойлов ответил что-то невнятное, и я, желая расслышать его слова, чуть сильнее прижалась к двери. С громким щелчком дверь под весом наших тел распахнулась, и мы оба повалились бы на пол, если бы Никита не успел вовремя среагировать и подхватить меня за талию.

На долю секунды – а может и на несколько минут, я потеряла счет времени – мы зависли в одном положении. Он удерживал мое тело на весу так, что я касалась пола одной лишь ногой, руками при этом обвивая мужскую шею. Где-то под большим пальцем я ощущала, как ритмично пульсирует артерия, говоря об учащенном пульсе.

И, кажется, мой пульс в тот момент тоже сошел с ума, ведь я, затаив дыхание, смотрела в серые глаза, полные изумления. Гордеев был напуган тому, что мы свалились прямо к ногам моего дяди.

Ох, дядя!

Мы с Никитой резко очнулись от внезапного помешательства и, подняв головы, увидели не менее удивленные взгляды Забелина и Самойлова.

— Ты что, подслушивал? — с презрением в голосе спросил Артем.

— Аллочка, что происходит? — дядя нахмурился, наблюдая за тем, как Гордеев помогает мне подняться.

Мы выглядели более чем просто странно. Он без галстука и в рубашке с закатанными рукавами. Я взлохмаченная и одергивающая юбку вниз. Оба с горящими от стыда щеками. Что еще тут можно было подумать?

Прежде, чем дядя сделает кошмарные выводы, я набрала в легкие побольше воздуха и раскрыла рот, чтобы объяснить все, но Никита меня опередил:

— Я влюблен в Аллочку, Геннадий Петрович.