Аллочка и строптивый Дед Мороз

Ты такая скучная, Аллочка.

Милая, но скучная.

— Ничего, — серые глаза прищурились, с интересом изучая мое лицо. На мгновение мне показалось, что в них мелькнуло удивление.

— Тогда идите домой, Никита Дмитриевич, — отмахнулась я, поправляя и без того идеально собранные рыжеватые волосы.

Мужчина кивнул и, усмехнувшись, плотно сжал губы. Вероятно, хотел бросить в меня очень смешную, на его взгляд, колкость, но сжалился над скучной Аллочкой и сдержался. Ничего не сказав, он вышел из офиса, придержав дверь, чтобы та не хлопнула.

Оказавшись в одиночестве, я вздохнула и прикрыла лицо руками. Мне почти тридцать, а моя личная жизнь настолько личная, что в ней нет никого, кроме меня. На Гришу были возложены самые трепетные ожидания. Я ждала, что под Новый год, когда романтика вокруг так и зашкаливает, он перейдет от флирта к активным действиям. А вышло…

Поверить не могу! Неужели я действительно настолько неинтересная, что парни избегают со мной общаться?

Я глянула в небольшое зеркальце, стоящее справа от монитора моего компьютера. В отражении на меня смотрела симпатичная молодая девушка с легкой россыпью веснушек на бледных щеках, с потухшими от печали карими глазами, с волосами, которые в тени казались просто светлыми, а на солнце искрились рыжими переливами, с губами, блестящими от глянцевой розовой помады.

Такая хорошенькая и такая скучная.

Вспыхнув от обиды, я толкнула сумку, из которой выпал мой ежедневник. Он раскрылся на пустой странице, в самом низу которой было отпечатано одно короткое, но такое значимое слово –Борись.

Что это, если не знак? Да, в этом блокноте мотивационные фразы на каждой странице, но именно сейчас мне выпало слово«Борись»,а это значит только одно.

Я не должна сдаваться.

Не медля ни минуты, я схватила телефон и открыла профиль Гриши в интернете, чтобы посмотреть, чем он занимается прямо сейчас. К счастью, он вел свои соцсети с завидной регулярностью, так что, просмотрев последние публикации, я снова погрузилась в задумчивость.

Гриша с друзьями уже мчал куда-то за город, где, по его словам, они будут заниматься роупджампингом. Мне даже пришлось пошарить в браузере, чтобы узнать, что роупджампинг – это прыжки с высоты на специальной веревке. Меня замутило об одной только мысли, что я могла бы сейчас трястись с ним на заднем сиденье уазика.

И в то же время я хотела быть рядом, ведь он так заразно улыбался в камеру и увлеченно рассказывал о предстоящем приключении, что мне действительно стало немного грустно от того, что у меня такая спокойная жизнь.

Я закрыла профиль Гриши, отправив ему смеющийся смайлик, и перешла на свою страницу, заполненную однотипными фотографиями. Вот я принесла печенье в офис, вот красивым почерком вносила в ежедневник планы на неделю, вот сменила заставку на рабочем компьютере, вот мы украшаем офис к Новому году.

На первый взгляд даже непонятно, мой это профиль или корпоративная страница нашей компании. Кажется, я действительно проводила слишком много времени в офисе. Но мне нравится моя работа!

В глубокой задумчивости я собралась и, попрощавшись с охранником, вышла на улицу. Декабрь выдался не особо холодным, но даже минус два градуса с морозным ветерком хорошо ощущались в юбке по колено, так что, быстро перебирая ногами, я двинулась в сторону метро.

Проходя по мосту над скованным льдом каналом, я вдруг остановилась, пораженная внезапно пришедшей идеей. А что, если мне удивить Гришу? Показать, что я тоже способна на безумство.

Я воровато огляделась. Людей практически не было, разве что посетители книжного магазина через дорогу да покупатели супермаркета там же. Нужно сделать все быстро. Никто ничего не заметит. Но все нужно рассчитать.

Я свесилась через ограду моста, вглядываясь в темноту. Лед, должно быть, толстый. По Неве уже вовсю расхаживают люди, а, значит, в канале и подавно все застыло. Прямо под мостом была навалена куча снега – в начале недели были аномальные снегопады, так что подушка безопасности мне обеспечена.

Не теряя времени, пока запал творить безумные вещи не рассосался, я установила телефон на парапет и включила камеру, чтобы заснять мой фееричный прыжок. К счастью, мост не такой высокий, иначе я не решилась бы. Но на видео будет казаться, будто я лечу в пропасть – такая смелая и совершенно не скучная!

Еще раз оглянувшись, я смахнула перчатками снег с парапета и, игнорируя кричащее в ужасе сердце, перелезла через ограду. Сапоги неприятно соскальзывали с моста, но я никак не могла отпустить перила и прыгнуть. Борись, Аллочка! Борись! Страха нет. Есть только ты – решительная, сильная, открытая сумасшествию.

— Твою мать! — мужской рык раздался над самым моим ухом как раз тогда, когда я поверила в себя и оторвалась от металлической ограды моста.

Опора ушла из-под ног, и я уже готовилась нырнуть в снежную кашу, но резкий рывок дернул меня назад. Грудь больно уперлась в крепкую хватку мужских рук. Не успела я ни удивиться, ни возмутиться, как меня одним махом вернули на мост и затрясли как тряпичную куклу так, что я зажмурилась, чтобы не потерять сознание от головокружения.

— Ты больная?! — заревел знакомый голос.

Несмело открыв глаза, я увидела взбешенного Гордеева. Он все еще крепко сжимал мои плечи, пронизывая меня насквозь холодным серым взглядом. Черные волосы слегка колыхались на ветру, а брови максимально сдвинулись к остро очерченному носу, что говорило об одном – обладатель этого красивого лица в ярости и, возможно, сам сейчас перекинет меня через ограду вниз.

— Что ты, мать твою, делаешь?! — переспросил Гордеев, тряхнув меня еще пару раз, словно надеясь выбить из меня дурь.

— Совершаю безумство! — жалобно вскрикнула я, вырываясь из хватки нежданного спасителя.

Тот схватился за голову в своей привычной манере и отошел в сторону, широкими шагами меряя мост. Распахнутое шерстяное пальто то и дело вздымалось на ветру, и Гордеев, психуя, одергивал его обратно.

Облизнув тонкие губы, он резко выдохнул и снова подошел ко мне, трясущейся то ли от порыва ветра, то ли от несброшенной порции адреналина.

— Безумство?! — буквально прошипел он, с трудом удерживая в себе поток ярости, — Твою мать! Тебе что, пятнадцать?!

— Почти тридцать, — пискнула я, кутаясь в ворот дубленки.

— Тридцать! Безумство, если у тебя нет тонометра в этом возрасте, а не сигать с моста! — Гордеев снова перешел на крик, и я в ответ лишь пробурчала еле слышно:

— У меня есть тонометр.

И вообще все эти шуточки о надвигающемся тридцатилетии здорово портили мне настроение.

Мужчина шумно выдохнул, издав то ли рык, то ли неразборчивое гневное бурчание. Еще раз глянув на меня, он ненадолго задержался взглядом на моих ногах в колготках.

— Твою мать, Аллочка, — многозначительно протянул он и, схватив меня за руку, потащил в сторону так, что я едва успела схватить свой телефон, установленный на парапете.

— Куда вы меня ведете? — нерешительно протянула я, послушно шагая за нелюбимым коллегой.

— В машину. Ты дрожишь. — коротко ответил он, даже не оборачиваясь на меня.

Пропустив проезжающий мимо автомобиль, мы перемахнули через дорогу на красный свет светофора, и не успела я возмутиться тому, что из-за Гордеева мне приходится нарушать правила дорожного движения (а я не люблю нарушать правила!), как тот раскрыл передо мной дверь машины, припаркованной у книжного.

Когда виновник моего неудавшегося прыжка сел за руль, я смерила его взглядом, полным презрения.

— Не надо было, — буркнула я, даже не уточняя, что именно ему не надо было делать.

Гордеев потер переносицу и покачал головой.

— Надо было позволить тебе броситься с моста? — хмыкнул он.

— Я не собиралась бросаться, — оправдалась я, потирая замерзшие руки, — Там внизу был снег.

— Зачем так сложно? Пойдем! Я просто кину тебя в сугроб! — Гордеев снова вспыхнул и отвернулся от меня, будто смотреть на такую глупую овцу было невыносимо.

Я промолчала и, надув губы, тоже отвернулась к окну, за которым виднелся мост.

— Последние три дня была плюсовая температура. Под мостом полынья. Ты ушла бы под воду вместе со снегом, — процедил Гордеев, изо всех сил стараясь звучать спокойно.

Я молчала, вглядываясь в очертания моста. Что, если он прав? Я действительно чуть не совершила безумство, от которого могла бы встретить Новый год в больнице. И это в лучшем случае.

— Один человек сказал, что я скучная, — тихо призналась я.

— Степанов? — сухо осведомился Никита Дмитриевич, и я кивнула, повернувшись к нему. — Тебе так важна его оценка?

Наши глаза встретились, и даже в темноте я заметила, как во взгляде Гордеева мелькнул интерес.

— Он тебе нравится, — удивленно произнес мужчина, а я лишь отвела взгляд, — Аллочка…Твою мать. С моста из-за этого не бросаются.

— Я не бросалась, — напомнила я, — Я только хотела снять на камеру, как я совершаю безумство.

— Не безумство, а глупость, — фыркнул Гордеев, а я в ответ тяжело вздохнула.

В машине повисла гнетущая тишина. Гордеев смотрел в одну точку перед собой. Я же пробежалась взглядом по украшенной витрине книжного магазина, стараясь избегать смотреть на суровый профиль коллеги. Я отвела глаза и наткнулась на запечатанную в пленку книгу, неряшливо брошенную на приборную панель.

Неужели Гордеев после работы заехал в книжный и уже на выходе заметил непутевую Аллочку, висящую на перилах моста? Наверное, он выругался излюбленным«твою мать!»и, закинув книгу в машину, побежал спасать меня?

Улыбнувшись этой мысли, я осторожно подвинула книгу к себе, всматриваясь в обложку в духе научной фантастики. Я удивленно глянула на Гордеева. Вот уж не ожидала, что он читает нечто подобное. Мне казалось, что он предпочитает заумные книги о продуктивности, чтобы знать, как доставать коллег с большей эффективностью.

— Что? — спросил он в ответ на мой взгляд, — Я всегда покупаю книгу на выходные.

Так вот чем занимается по выходным человек, который держит в ежовых рукавицах весь офис. А я-то думала, он кормит ручных крокодилов, живущих в его ванной.

— Ничего, — я отодвинула книгу и потянулась к ручке двери, но Гордеев заблокировал выход.

— Я отвезу тебя, — вызвался он, — Где ты живешь?

— Это необязательно, — я затрясла головой, боясь представить, что мне придется добрых полчаса провести в замкнутом пространстве с Гордеевым.

— Просто скажи адрес, — мужчина неприязненно сморщился, и я, сдавшись, просто назвала улицу и дом.

Машина тронулась с места и выехала на Невский проспект. Я тут же отвернулась к окну, всматриваясь в красоту предновогоднего города. Все-таки хорошо, что я сейчас в теплой машине Гордеева, а не в скорой помощи с мокрыми фельдшерами, которым пришлось вытаскивать меня из промозглого канала.

— Спасибо, — тихо произнесла я, не оборачиваясь, но все-таки глядя на лицо Гордеева в отражении моего окна. На его тонких губах мелькнула едва заметная улыбка.

— Я могу тебе помочь, — вдруг произнес он, — Со Степановым.

— Как это? — удивилась я, поворачивая голову к коллеге.