Подлые Богатенькие Парни

Глава 6

В течение следующих нескольких недель, похоже, Идолы довольствуются наблюдением и ожиданием. Но если они думают, что так легко победили меня, то они серьёзно ошибаются. В средней школе Лоуэр Бэнкс подобный трюк был бы встречен сжатыми кулаками и брызгами крови. Я не говорю, что собираюсь затевать настоящую драку с Идолами (конечно, трусы набросились бы на меня, и я бы проиграла), но наблюдение за тем, как горит эта книга, хоть и огорчило меня, не было последним гвоздём в мой гроб.

— Родительская неделя начинается в понедельник, — говорит Миранда, устраиваясь рядом со мной в «столовой». Не совсем подходящее описание для этого места. Это слово обозначает красные пластиковые подносы, пиццу на бумажных тарелках и длинные очереди. Это… лучше, чем в самом хорошем ресторане, в котором я когда-либо была. На вывеске снаружи написано «Столовый зал», но здешние студенты называют это просто Столовой. — А твои придут?

Я откусываю макароны и стараюсь не задаваться вопросом, во сколько эта тарелка обошлась стипендиальному фонду.

— Мой папа должен быть здесь, — уклоняюсь я, пытаясь решить, как лучше описать свою маму. Всю правду слишком трудно произнести вслух; она режет, как нож, а я уже истекаю кровью после сцены на яхте. — Моя мама… снова вышла замуж и переехала. — Да, на другой конец города. Из стоянки для трейлеров в особняк. — Вообще-то она живёт в Гренадин-Хайтс, с моей сестрой.

— У тебя есть сестра? — спрашивает Миранда, её блестящие розовые губы приоткрываются от удивления. — Может я знаю её? — я пожимаю плечами в ответ, потому что последнее, что я хочу сказать, это: может быть и да, но я её не знаю. — И как я могла не знать, что у тебя есть сестра? — она продолжает, когда я набиваю рот ещё макаронами.

Пока Миранда хмуро смотрит на меня, Эндрю останавливается у нашего столика и пододвигает дополнительный стул. Почти уверена, что у него и Миранды неприятности из-за того, что они водятся со мной, и всё же они всё ещё это делают. Я начинаю задаваться вопросом, действительно ли я могу подружиться с этой парой по-настоящему.

— У тебя есть сестра? — повторяет он, пока я вздыхаю и проглатываю свою еду, беру стакан с водой и смотрю на позвякивающие кубики льда.

— Её зовут Изабелла. Но она на три года младше нас. Она только что пошла в шестой класс средней школы Гренадин-Хайтс. — Я делаю глоток воды и надеюсь, что на этом эта история закончится. Теперь я ругаю себя за то, что вообще заговорила о своей маме. Понимаете, что я имею в виду? У меня уже появилось это неприятное ощущение в животе.

— Изабелла Кармайкл? — спрашивает Миранда, и я чувствую, как это напряжённое чувство становится ещё туже, словно узел с удушающей хваткой вокруг моего живота. — Да, я помню её. Я думаю, она была у меня в одной из художественных групп, например, когда они объединяют детей постарше с младшими. — Она пожимает плечами и поднимает на меня идеально изогнутую светлую бровь. — Я до сих пор не понимаю, как мы с тобой дружили несколько недель и ничего не слышали о твоей сестре.

— Может быть, потому, что я никогда её не встречала? — выпаливаю я, и Эндрю с Мирандой обмениваются взглядами. Резко встав, я поворачиваюсь и врезаюсь в крепкое тело Крида Кэбота. Он кладёт руки мне на плечи, и моя кожа горит, даже сквозь ткань моего чёрного пиджака академии. Он отодвигает меня на некоторое расстояние и обращает своё внимание на свою сестру.

Мой взгляд поднимается к его холодному, жестокому лицу, фарфоровой коже и ангельским волосам. И эти его глаза, похожие на осколки льда, голубые, но холодные, как зима. Из-за опущенных век он выглядит скучающим и усталым, как будто в любой момент может просто лечь и вздремнуть, как кот.

— Тристан хотел, чтобы я кое о чём поговорил с тобой, — говорит он, его голос, самоуверенный и растягивающий слова, как будто это было слишком сложно произнести вслух. На долю секунды мне кажется, что он обращается ко мне, что просто глупо, потому что, типа, с чего бы ему это делать? Он пристально смотрит на свою сестру, но не потрудился отойти от меня ни на шаг. Мы так близко, что, если бы я сделала глубокий вдох, моя грудь коснулась бы слегка помятой ткани его белой рубашки. — У тебя есть минутка? Или вы слишком заняты благотворительностью для рабочего класса?

— Мне не о чем с тобой говорить, — отвечает Миранда, бросая взгляд в сторону Эндрю. Он притворяется, что не замечает, но, клянусь, здесь происходит что-то такое, чего я не понимаю. Это выбивает меня из колеи, но я боюсь спрашивать. Эти двое — единственные во всей школе, с кем я чувствую себя комфортно, и я отказываюсь всё портить. — Только не тогда, когда ты обращаешься с Марни так, словно её не существует.

— О, я знаю, что она существует, — говорит он, всё ещё глядя на свою сестру, и поднимает длинные пальцы, чтобы взъерошить свои белокурые волосы. — Поверь мне: мы все прекрасно понимаем, что она здесь. — Он обращает своё внимание на меня, и я вынуждена сделать шаг назад. Достаточно одного его пристального взгляда, как физического толчка в грудь. — Чего я не понимаю, так это почему она всё ещё здесь.

— Она стоит прямо перед тобой, — выдавливаю я, вспоминая лицо Крида на яхте, его скучающее, почти безэмоциональное выражение, когда Тристан сжёг книгу. — Ты можешь швырять в меня всем, чем захочешь. Я могу согнуться, но не сломаюсь.

В мгновение ока длинные пальцы Крида оказываются на моём подбородке, поднимая моё лицо, чтобы я посмотрела на него. Мою кожу, там, где к ней прикасаются кончики его пальцев, покалывает и обжигает. Проглотив комок в горле, я заставляю себя посмотреть ему прямо в лицо.

— Сделана из более прочного материала, хм? — спрашивает он, наклоняя мою голову из стороны в сторону, как будто изучает меня. Я отбрасываю его руку и делаю ещё один шаг назад. То, как его рот изгибается в сторону в высокомерной ухмылке, настораживает, он такой самоуверенный и дерзкий. Я бы с удовольствием посмотрела, как она сотрётся с его лица.

— Тебе следовало прочитать её эссе о стипендии, — вмешивается Миранда, поднимаясь на ноги. Я осознаю, что весь зал сосредоточен на нашем противостоянии. — Марни — классная, в отличие от тебя. Я знаю, что мама и папа уже забили на тебя, но я ожидала лучшего. — Она обходит стол и хватает меня за руку, увлекая прочь, в то время как её брат засовывает пальцы в карманы брюк, наблюдая за нами прищуренными глазами.

Но если бы я съёживалась каждый раз, когда кто-нибудь из Идолов смотрел на меня, как на букашку, которую раздавят своими дорогими мокасинами, я бы уже была зачислена в среднюю школу Лоуэр Бэнкс и давно покинула Подготовительную Академию Бёрберри.

Мой отец намеренно избегает моих звонков. Мне ни разу не удалось поговорить с ним с тех пор, как я приехала сюда. Вместо этого я получаю пропущенные звонки и невнятные голосовые сообщения. Почти уверена, что он снова напивается, но я ничего не могу поделать отсюда, в дне езды от дома и в ловушке собственного ада.

Предполагается, что родительская неделя начнётся со специального завтрака и речи декана и печально известной Кэтлин Кэбот. Мой отец — и, по итогу, я — уже пропустили их. Я последняя ученица, которая сидит во дворе перед домом и ждёт, когда придут её родители.

Ну, на самом деле, предпоследняя.

Зейд Кайзер прислоняется к каменной стене башни номер два, руки скрещены на груди, зелёные глаза устремлены на горизонт. Они лишены ожиданий, когда он смотрит на извилистую дорогу и постукивает испачканными чернилами пальцами по штанине своих брюк.

Когда он видит, что я смотрю на него, он хмурится и отворачивается.

— Мой отец сейчас в турне. Какое, чёрт возьми, оправдание у твоих родителей? Слишком занят работой на заводе?

— Нет ничего плохого в том, чтобы работать на заводе, — выдавливаю я, крепко сжав челюсти, — но нет, мой папа будет здесь. — Я не собираюсь объяснять Зейду, что я беспокоюсь, что он слишком пьян, что он где-то отключился, что он забыл. Это просто дало бы ему больше боеприпасов, чтобы швырнуть их в меня, и даже без такого количества, Идолы чертовски хорошо справляются с охотой на меня.

— Он будет здесь, — повторяю я, скрещивая руки на груди и поёживаясь от прохладного ветерка. Мне всегда не нравился октябрь и холодная прохлада осени. В то время как все остальные собирались со своими семьями на тыквенную грядку, покупали сладости, устраивали большие посиделки в честь Дня благодарения, только мы с папой изо всех сил пытались выжить.

Зейд игнорирует меня, напевая себе под нос какую-то песню, которую я смутно узнаю. Я больше увлекаюсь классической музыкой, поэтому не очень хорошо знакома с роком, но я почти уверен, что отец Зейда — Билли Кайзер, солист «Battered Wings», популярной рок-группы времён моих родителей. Бьюсь об заклад, это тяжело — иметь родителя, который всё время в разъездах.

Затем Зейд бормочет себе под нос что-то вроде бедная маленькая Работяжка, и всё моё сочувствие улетучивается.

Мы оба немного оживляемся при звуке автомобиля, едущего по извилистой дороге. Невозможно сказать, кто в нём, потому что стекла тонированные, а сбоку — логотип академии. Родителям не разрешается подъезжать к школе, и вместо этого они вынуждены парковаться на стоянке для посетителей в пяти милях от неё. Всех ё даже представителей рабочего класса — подвезут к главному входу на одном и том же автомобиле.

Когда дверь открывается, и я вижу, как из машины вылезает мой папа, мне приходится сдержать тихий вскрик радости, мои щёки загораются. Когда я встаю и разглаживаю юбку, я замечаю, что Зейд наблюдает за мной, и пытаюсь не чувствовать самодовольства. Мой папа здесь, так где же твой? Даже если парень придурок, эта мысль просто слишком подлая. Я не такой человек. Или… по крайней мере, я стараюсь не быть такой.

Я начинаю спускаться по лестнице, бодро подпрыгивая, улыбаясь от уха до уха, когда папа улыбается мне и раскрывает руки для объятий. Он явно трезв, его волосы выглядят свежевымытыми и уложенными, лицо чисто выбрито.

— Малышка! — зовёт он, заключая меня в свои сильные объятия и кружа вокруг себя. Мы не расставались так надолго с тех пор, как… целую вечность назад. Когда мама впервые ушла и попыталась забрать меня с собой. Качая головой, я решаю не думать об этом. Эти воспоминания лучше оставить забытыми. — Я так сильно скучал по тебе, милая.

Я открываю рот, чтобы сказать ему то же самое, когда из машины выходит вторая фигура, и моё сердце превращается в лёд.

— Зак, — выдыхаю я, расширяя глаза.

— Привет, Марни, — говорит он, его голос всё тот же мрачный бас, каким он был в восьмом классе. Зак повзрослел быстрее остальных мальчиков, подскочив до впечатляющих шести футов трёх дюймов (прим. — 190 см), с большими руками и мускулами из-за футбола и лёгкой атлетики. Но за лето он стал просто… гигантским. У меня пересыхает во рту, а ладони начинают потеть.

— Что… — я начинаю спрашивать своего бывшего парня, что он здесь делает, но папа отвечает за меня.

— Школа дала мне два билета на сегодня, а твоя мама… — ему не нужно заканчивать эту мысль; мы оба знаем, что думала мама, заботясь о своём новом муже и дочери и оставляя нас двоих гнить. — Ну, я позвонил и спросил, и они сказали, что ничего страшного, если я захочу привести друга семьи.