Подлые Богатенькие Парни

Глава 16

Папа ждёт меня на парковке для посетителей, стоит рядом со своим проржавевшим «Фордом», засунув руки в карманы джинсов. Он улыбается мне, но мне трудно улыбнуться в ответ. Выбираясь из кондиционированного кожаного салона автомобиля академии, моя плиссированная юбка мягко развевается на ветру, я чувствую, что нахожусь на границе двух реальностей.

— Эй, — шепчу я, когда его взгляд скользит по моим волосам. Мне и в голову не пришло упомянуть об этом. Я была слишком зла из-за Родительской недели, и, честно говоря, не казалось, что у него хватит эмоциональных сил справиться с любым моим дерьмом. Он и так достаточно борется в одиночку. Водитель выходит и закрывает за мной дверцу машины, прежде чем тронуться с места.

Потом мы с папой остаёмся вдвоём на пустой парковке.

— У тебя красивая стрижка, — говорит он, и, по крайней мере, я думаю, что он действительно так считает. Он одет в клетчатую рубашку на пуговицах и новые джинсы, и кажется, что он правда старается. Чарли кажется трезвым, и это приносит облегчение. Прошлая ночь была весёлой, хотя и немного сбивающей с толку, и я слишком устала, чтобы везти нас обоих всю дорогу домой. — Когда ты решила подстричься?

— Я… моя подруга Миранда сделала это для меня, — решаю сказать я вместо правды. — Помнишь девушку, которую ты встретил? Дочь Кэтлин Кэбот? — папа кивает, открывает передо мной дверь и берёт мою сумку. Он бросает её в кузов грузовика, рядом со своими ящиками с инструментами, и садится со стороны водителя. У меня мелькает желание добавить, но, возможно, ты был слишком пьян, чтобы запомнить, но я держу рот на замке.

Некоторое время мы едем молча, и я стараюсь не выдавать своих чувств из-за того, что он не задаёт мне никаких вопросов. Мы почти не разговариваем, когда я в академии, и теперь, когда направляясь домой, я подумала, что он захочет знать всё. У нас всегда были хорошие отношения.

— Твоя мама хочет увидеть тебя на Рождество, — выпаливает он, и вот тогда всё обретает смысл. Здорово. Он никогда не разлюбит эту женщину, даже после всего дерьма, через которое она нас заставила пройти. Иногда мне просто хочется, чтобы она ушла и оставила нас совсем одних. То появляясь в нашей жизни, то исчезая из неё, она всё только усложняет.

— Зачем? — спрашиваю я, моё сердце бешено колотится. Мой телефон жужжит в кармане, и я достаю его, чтобы обнаружить сообщение от Зака, отвечающее на мою фотографию в платье прошлой ночью.

«Ты — грёбаное видение».

Я провожу языком по нижней губе, моё сердце бешено колотится, пока он продолжает печатать.

«На пути домой. А ты?»

— Она твоя мать, Марни, — говорит папа, но, похоже, он взволнован этим не больше, чем я. — Она хочет построить с тобой отношения. — Я набираю ответ Заку.

«Ага. На целых две недели».

— Может быть, ей следовало подумать об этом до того, как она оставила меня на остановке у магистрали и уехала? — спрашиваю я, поднимая своё лицо, чтобы изучить папино. Он смотрит на дорогу с неоправданным напряжением. Его каштановые волосы взъерошены и в них пробивается седина. Этому мужчине всего сорок лет, а он уже поседел. Это меня беспокоит.

— Люди совершают ошибки, Марни, — говорит он, и я закатываю глаза, прислоняясь к двери грузовика.

— Ты всегда находишь для неё оправдания, даже сейчас. Она оставила меня на привале, потому что её парня беспокоил мой плач. Мне было три года, папа. Меня могли похитить или… — нет смысла облекать в слова все ужасные вещи, которые могли бы произойти. Он знает. Он подъехал к её шикарному новому дому в Гренадин-Хайтс и ударил её нового бойфренда — ныне мужа — по лицу. Папа провёл в тюрьме две недели, а я осталась с миссис Флеминг.

«Потусуешься со мной как-нибудь?» — Зак отправляет, а затем минуту спустя. «Пожалуйста. Мы ещё не добрались до дома, а я уже отчаянно хочу сбежать».

— Я знаю, это было тяжело, Марни, но разве ты не предпочла бы, чтобы твоя мать была в твоей жизни хоть немного, чем совсем её не было? — я не совсем уверена, как на это реагировать, поэтому вообще ничего не говорю. Вместо этого я просто откидываюсь на спинку старого порванного сиденья и снова пишу Заку.

«Я тоже. Когда ты сможешь встретиться?»

Наступает короткая пауза, а затем я вижу, как он печатает.

«Сегодня вечером».

Я натянуто улыбаюсь, выключаю экран телефона и откидываюсь на спинку, прикрывая глаза на извилистой просёлочной дороге.

По крайней мере, теперь мне есть чего ждать с нетерпением… хотя я уже задаюсь вопросом, не было ли ошибкой снова доверять Заку.

Железнодорожный вагончик — это, в буквальном смысле, пара пассажирских вагонов от старого паровоза, которые были переделаны в нечто вроде прицепа. Каждый из них короче и уже, чем некоторые другие трейлеры в парке, но, по крайней мере, в них есть какой-то характер. Когда я была маленькой, мне нравилось здесь жить.

Стоя на покосившемся крыльце, я не совсем уверена в своих чувствах.

— Что? Несколько месяцев в этой академии, и у тебя уже появилась привычка к роскоши? — спрашивает папа, улыбаясь мне, отпирая дверь и впуская нас внутрь. Сначала я нервничаю, но, зайдя внутрь, вижу, что там чисто и нигде нет бутылок с алкоголем.

— Определённо нет. — Я несу свои сумки в комнату, бросая потрёпанную старую спортивную сумку на цветастое покрывало на кровати. Оно тоже было хорошим подарком от папы на мой выпускной в средней школе. Он подумал, что я могла бы взять его с собой в академию, но в упаковочном листе студентов прямо просили не приносить постельное белье из дома.

Моя комната находится во втором вагоне поезда, прямо рядом с папиной, и между ними нет ничего, кроме узкого коридора. Два вагона поезда соединены собственным импровизированным залом, сваренным из металла для защиты от непогоды, изолированным и покрытым сухой стеной. На самом деле, это довольно круто.

Когда я сижу там, у меня возникает это сюрреалистическое чувство принадлежности, но не причастности, как будто, возможно, папа немного прав. Возможно, время, проведённое в академии, немного изменило меня. Человек, который жил здесь прошлым летом, не совсем тот, кто сидит сейчас на этой кровати. Закрыв лицо обеими руками, я ложусь на спину и просто сижу минуту, впитывая всё это.

— Что ты хочешь сегодня на ужин? — спрашивает папа, когда я опускаю руки и приподнимаюсь на локтях, чтобы посмотреть на него. В уголках его карих глаз появились добрые морщинки, а улыбка ясная и искренняя. — Мы могли бы приготовить барбекю? Или просто заказать пиццу или китайскую кухню?

— Простая, нормальная еда, это моя единственная просьба. — Я ухмыляюсь, пока сажусь. — В Бёрберри готовят вкусно — на самом деле потрясающе, — но иногда я даже не могу выговорить эти названия. — Папа смеётся и достаёт свой мобильный.

— Тогда пицца. — Он направляется в гостиную, чтобы позвонить, а я снова проверяю свой телефон.

У меня есть сообщения от Лиззи, Миранды, Зака… и Крида.

«Миранда так сильно скучает по тебе, что не перестаёт о тебе говорить. Это чертовски раздражает».

Я улыбаюсь и пытаюсь сообразить, как мне следует ответить в ответ. Часть меня хочет спросить про январь, действительно ли он собирается снова обращаться со мной как с мусором. То же самое с Тристаном и Зейдом. Они были вроде как… милыми? И эти поцелуи… Я просто предположила, что в соответствии со своей частью соглашения они просто оставят меня в покое. Но всё было не так. Во всяком случае, они трое стали уделять мне больше внимания.

«Скажи ей, что я ем пиццу с папой и думаю о ней», — вот мой ответ.

Мгновение спустя: «А обо мне ты тоже думаешь?»

Моё сердце бешено колотится в груди, но я не готова ответить на это сообщение, поэтому я снова выключаю экран, переодеваюсь и присоединяюсь к папе в гостиной за пиццей. Накануне он работал допоздна, а потом практически сразу после этого уехал, чтобы забрать меня, так что он заснул ещё до окончания нашего фильма. Я укрываю его одеялом, убавляю громкость телевизора до шёпота, а затем беру куртку.

Зак ждёт снаружи, когда я выхожу на крыльцо.

На нём чёрная куртка, тёмно-синие джинсы и шапочка. Здесь на удивление холодно даже для декабря, и когда мы выдыхаем, маленькие облачка уносятся в темноту.

Рядом с папиным грузовиком стоит его оранжевый «Макларен», который стоит столько же, сколько весь этот парк трейлеров. Это более красивая машина, чем, насколько я помню, была у семьи Зака раньше. Он оглядывается через плечо в направлении моего взгляда и пожимает плечами.

— Дедушка разблокировал трастовые фонды: мой и папин, — говорит он, а затем снова пожимает плечами. — Я думаю, он также вписал нас обратно в завещание, но там есть все эти грёбаные дурацкие условия. Я пытаюсь наслаждаться деньгами, пока они у меня есть.

— Твой дедушка отрекался от вас? — спрашиваю я. Я этого не знала. Вероятно, это объяснило бы, почему я раньше не понимала, что он так богат. Я имею в виду, что он член Клуба Бесконечности, так что он, должно быть, гораздо более обеспечен, чем я изначально думала. Внезапно я чувствую усталость.

— Ага. — Зак подходит к двери со стороны водителя и открывает её. Его тёмные глаза поднимаются на мои. — Залезай, — говорит он, и после секундного колебания я так и делаю.

Мы едем в какую-то странную маленькую круглосуточную закусочную на побережье. Там пахнет морепродуктами, и все столы покрыты липким пластиком, но, когда приносят наши заказы, клянусь, это лучшее, что я ела за последние годы.

— Этот суп из моллюсков… — здесь даже нет никаких слов. Зак просто смотрит на меня своими тёмными, непроницаемыми глазами, и я начинаю удивляться, как он вообще умудрился попасть в такое заведение. Представить себе кого-либо из сидящих здесь Идолов практически невозможно. Даже Миранда не решилась бы войти сюда.

— Моему отцу принадлежит половина рыболовецких судов в этом доке. — Он указывает на окно позади меня, и я оборачиваюсь. — Он владел бы ими всеми, если бы город не ненавидел его так сильно. — Зак откидывается на спинку стула и скрещивает руки на широкой груди. Он доел рыбу с жареной картошкой, а я едва съела половину своей тарелки супа.

Несмотря на то, что Трини-Бей находится недалеко от Круз-Бей, он всегда функционировал по своим собственным правилам, больше похожий на маленький городок, чем на псевдо-пригород. По всей закусочной развешаны вывески «Купи местное». Это объясняет, почему они не хотят иметь ничего общего с семьёй Брукс.

— Как жизнь в Ковентри? — спрашиваю я, когда не могу решить, как реагировать на его заявление. Он пожимает плечами, мышцы его рук напрягаются от этого движения. Мои глаза прикованы к нему и, кажется, не могут оторваться. В восьмом классе он ни в коем случае не был худым, но… за лето он определённо повзрослел.

— Всё в порядке. — Всего лишь. Его тёмные глаза впились в мои, и я чувствую, как пылают мои щёки. Мы с Заком живём в разных мирах, и у нас происходило столько всего в нашей с ним истории, но мне нравится проводить с ним время.

«Как только она узнает, что ты сделал, та девушка, которую ты убил…» Слова Тристана звучат у меня в голове, но я отталкиваю их. Я не знаю, о чё он говорит, и мне это неинтересно. Я уверена, что бы ни произошло на самом деле, всё не так ужасно, как он пытается это представить. Очевидно, что Зак никого не убивал, иначе он сидел бы в тюрьме.