Кислотой под кожу

21 глава Лимон

Лимон

Я заехал к Змею отчитаться. Когда обсуждение дел закончилось, он перешёл к личному.

- Как твоя девочка?

- Она не моя.

- Ну, извини, я не знаю, как ее по-другому назвать, - усмехнулся Гордеев.

- Нормально, работает. Жука попросил подвозить ее на работу. От меня добираться далековато, - проговорил это потому что знаю, что он об этом уже в курсе.

- Ты всегда был внимательным и заботливым с девушками.

- Был с девушкой...

- Да ладно, тебе нечего стыдиться. Это ведь нормально - относиться к женщине с заботой. Как к слабой, иначе ей придется стать сильной. А сильная женщина – это уже не женщина, - со вздохом говорит Змей.

- Это временно... Я уже говорил.

- Да, помню... Она мне снилась, - взгляд Гордеева устремился в пустоту, а голос стал мягче, зато я напрягся от его слов. - Она сказала только три слова: "Он не виноват".

Ноябрь – тяжёлый для Змея месяц. И чем ближе к декабрю, тем хуже. Она все чаще будет ему сниться, а он все больше будет пить.

- Ваня, ты не виноват, - повторил Змей с тоской в голосе. - Тебе пора начать жить своей жизнью.

Я встал и налил себе виски. Что бы он не говорил, я всё равно винил себя. И всю жизнь буду винить. Я ее подвёл. Не встретил, а должен был...

Вернувшись в кресло, я сделал несколько глотков, а потом закурил. Память услужливо меня вернула в прошлое.

В девятом классе, когда не стало моего физрука, и как следствие – тренировок, я стал забивать на школу. Прогуливал, а тренировался и оттачивал мастерство в уличных драках. Ден пытался воззвать к здравому смыслу, но где там, юношеский максимализм делал свое дело. Плюс гормоны, а там доступные девки... Какая, к черту, школа?!

Конец августа, мама сняла немного денег со счета, чтобы одеть меня в школу поприличней, как она выражалась. Так-то мы обычно на рынке или вообще в секонде шмотки покупали. Но в школу я должен был ходить хорошо одетым. Это у нее бзик был такой. Мне, если честно, было по барабану, не так часто я туда ходил. Мы поехали в ТЦ, купили брюки и две рубашки. Не помню, почему я был один. Я ждал маму и задержался у витрины. Там за стеклом стояли белые офигенные кроссовки. Там меня она и застала.

- Красивые, - сказала мама, когда увидела, куда я смотрю.

- Пофигу, - улыбнулся я. Ценник говорил, что мне такие не светят.

Тридцатого августа, в мой День Рождения, мама подарила мне те самые белые кроссовки. Мне было шестнадцать, для счастья мне нужны были крутые кроссовки. Даже смешно. Но я реально был счастлив, помню, как обнимал и говорил ей «спасибо». И мама была счастлива и много улыбалась в тот день. Она редко была такой после смерти папы. Наверное, поэтому мне так запомнился тот день.

Я перешёл в десятый класс. Вот тогда в сентябре я и познакомился с Адель. Помню, как с ужасом думал, что в тот день мог быть с ключами и не пошёл бы к Ирке, чтобы перекантоваться. Но, видимо, кто-то наверху планировал нашу с Адель встречу.

Тогда все изменилось. Она жила в другом районе и училась в другой школе. После своих уроков я мчался к ней. Друзья с района, с которыми я пропадал на улице весь прошлый год, отошли на задний план. На вопрос, где я пропадаю, я только отмахивался. Делиться своим счастьем я не собирался. И только Ирка как-то спросила:

- Ты что, за Адель решил приударить? Она же малолетка. - послал ее пешим ходом в известные места.

Первого декабря пятнадцатилетие моей девочки мы отмечали вместе с ее родителями. Тогда я впервые остался ночевать у них. Казалось, нет ничего круче, чем всю ночь прижимать свое счастье к груди. И просыпаться от лёгких прикосновений к твоим волосам.

Я опять стал учиться, Адель была отличницей. Я, конечно, туда не стремился, но у меня появилась цель. Вячеслав Борисович был преподавателем в вузе, и мы уже представляли, как будем там учиться.

Наверное, кто-то скажет, что это неправильно или даже неправдоподобно. Как можно спать вместе и ни разу при этом даже не целоваться, не говоря уже о большем? Но это так. Первый наш поцелуй состоялся только в феврале. Адель вручила мне валентинку и несмело коснулась губ. Казалось, мой мотор просто не выдержит тех оборотов, что он набрал. Руки подрагивали, когда я обхватил личико моей девочки и поцеловал ее по-настоящему.

Я давно уже не был девственником, дворовая жизнь учит быстро и рано. Но все, что происходило сейчас, было совершенно новым для меня. Невероятным.

- Боже, Ваня, почему ты не целовал меня раньше? - с горящими глазами спросила Адель, стоило разорвать поцелуй. - Это так... Так... Поцелуй ещё...

И я целовал, в тот день и потом, я целовал ее много раз, долго, упоительно, до сбившегося дыхания. Но дальше поцелуев дело не заходило.

Гордеев только один раз вызвал меня на серьезный разговор. Сразу после нашего с ним знакомства, когда Адель первый раз пригласила к себе.

- Ей только четырнадцать, - строго сказал мужчина. - Если узнаю, что ты...

- Даже в мыслях не было, Вячеслав Борисович, - перебил я его тогда. - Сам не обижу и никому не позволю...

Сам не знаю, чем вызвал его доверие. Но с Адель встречаться он разрешил и у них оставаться тоже.

Но я не сдержал слово.

В тот день я должен был встречать ее с художки. Занятия заканчивались в девять, и обычно Вячеслав Борисович забирал её, но у него был какой-то семинар, и я сказал, что встречу.

Начало апреля было холодным, даже зимних курток ещё не сняли. Я после школы лазил по улицам с пацанами, и перед тем, как ехать встречать Адель, решил зайти переодеться и поесть.

Мама лежала на полу на кухне. Я вызвал скорую и поехал с ней в больницу. По дороге набрал Адель предупредить, что опоздаю.

- Я не маленькая, доберусь, - ответила она. - Будь с мамой, ты ей сейчас нужнее.

Домой она не добралась. Ее изуродованное тело нашли через две недели. Экспертиза показала, что смерть наступила два дня назад. А значит, она жила и страдала в руках каких-то ублюдков целых двенадцать дней.

Вячеслав Борисович поседел в тот день, когда ездил на опознание тела. Тетя Марина не выдержала и наглоталась таблеток. Он похоронил их в один день.

Пока мама была в больнице, я жил у Гордеевых. Просто не мог уйти из ее комнаты. Я плакал, просил прощения, что не встретил, что подвел. А когда узнал о её смерти... Никогда не думал, что могу так реветь. Я выл раненым зверем, но боль не уходила, а черная дыра разрасталась. После похорон Гордеев привел меня на кухню, достал бутылку водки и налил в две рюмки.

- Пил раньше? - спросил он.

- Только пиво, и вино у вас.

- Пей.

Мы выпили бутылку. Это был первый раз, когда я так напился. Алкоголь слегка притупил боль.

Школу я практически забросил. Маме, что случилось с Адель, так и не рассказал, боялся, что опять в больницу попадет, она и так там почти месяц провела.

Я кое-как взял себя в руки. Закрылся, не выпускал эмоции и боль, не мог показать маме, как мне плохо. И только с Гордеевым позволял себе эту слабость.

Через два месяца нам сказали, что никаких зацепок так и не нашли. Дело они, конечно, не закрывают, но, скорее всего, это висяк...

В тот день Вячеслав Борисович разнёс пол кухни. Ругался сильно, раньше никогда от него такого не слышал. А на утро он сказал:

- Я сам их найду.