Танго на пятерых

Часть 15

Громкий радостный смех от встречи друзей распугал любопытных воробьёв за распахнутым окном, несвязный разговор, прерывающийся взрывами мужского хохота, медленно трансформировался в тихие беседы по обеим сторонам широкого стола, но тут поднялся Белов и громко заявил:

— Уважаемые опоздавшие! Мы решили вас не ждать и уже тяпнули за баб! Пардон, за женщин! — и сел.

— Оратор!

— Мыслитель!

— Диоген!

— Скотина!

Опять раздался дружный хохот, Олег удивлённо посмотрел на Алексея Лугового.

— Могли бы и дождаться! Может мы с Серёгой тоже хотим того... за баб! Ой, пардон, за женщин.

— Какие проблемы? — резко вскинул голову Елисеев. — Павлов, наливай!

— А чего не дождались-то? Мы же обещали, значит будем.

— А какой от вас толк? Всё равно вы не поможете, потому как ни маринованных огурцов, ни соленой клубники у вас нет!

— Нет, это точно, только ананасы в томатном соусе.

— Ага, вот непонятно, откуда у наших жён такие пристрастия в еде?

За разговорами мужчины разобрали жареное мясо, передавая через стол соусы и куски хлеба, затем замерли и уставились друг на друга. Павлов усмехнулся и поднял бокал.

— Парни! — он замер, оглядывая друзей, которые с искренними улыбками смотрели на него. Он кашлянул и опять заговорил. — Парни, я хочу выпить за ваших жён! За этих девчонок, которые смогли сделать вас счастливее, веселее и чуточку умнее!

Мужчины загомонили, но были прерваны требовательным жестом хозяина.

— Помолчите уже! Мне со стороны виднее! Вы стали мудрее, немного мягче, внимательнее и ещё... Видно, что вы довольны. Безобразно довольны своей жизнью, а кто виноват?

— Ленка! Ксюха! Машка! Сонечка! — посыпалось со всех сторон.

Павлов согласно кивнул и поднял ладонь:

— Вот за них и выпьем! Ура!

Звон бокалов и нестройный одобрительный гул голосов на несколько секунд заглушил шелест веток за окном, потом последовали отдельные одобрительные возгласы в адрес приготовленного мяса, мычание сквозь жующие рты, стук вилок и редкие слова. Они пили, ели, говорили о том, о сём, пытаясь в этот доставшийся им выходной выговориться, поделиться своей радостью и интересом к жизни.

Дымок от кальянов медленно закручивался в спирали и, повинуясь весеннему ветерку, утекал в распахнутые окна. Елисеев, развалившись на ковре и упираясь спиной в широкий диван, внимательно смотрел на Сергея Тернового, который разжигал новые угли.

— Серёга, а тебе-то это зачем? Ты же не курил никогда.

— Не курил, а сегодня решил попробовать. Может, это единственный раз в моей жизни? Моя Ксюша на дух не переносит резкие запахи, а сейчас, когда её часто тошнит, — с улыбкой продолжил он, прикрывая глаза и взъерошивая волосы, — она вообще мне запретила и пиво пить, и одеколоном пользоваться, и даже освежитель воздуха из туалета выбросила, — будто по секрету сообщил он.

— Запретила? Ты же хозяин, — с усмешкой заявил Луговой.

— Я-то хозяин, да только заводиться с беременной женщиной не буду. Во-первых, беременная она по моей вине, — и он опять улыбнулся, — во-вторых, она хозяйка и моя жена, что ни скажет, всё в точку. А, в-третьих, мужики, я один раз в своей жизни видел разъярённую беременную женщину и скажу вам — не дай Бог столкнуться со слабой женщиной, которая защищает своих детей. Пусть даже ещё не родившихся, а всего лишь гипотетических. Это не просто ужас, это конец вам, вашему окружению, да что там — это реальная угроза вашей жизни. Причём это я заявляю, находясь в ясном уме и твёрдой памяти.

— Терновой, но ты же женат в первый раз...

— Надеюсь, и в последний!

— Принимается! Но где ты тогда с такой особой столкнулся? Кто она?

— Хм, моя сестра. Двоюродная.

Он помолчал, будто собирался с мыслями, а потом тихо заговорил.

— Помните, я вам как-то рассказывал, что эти твари, которых недавно посадили, дочь моего дяди чуть по кругу не пустили? Она тогда глупышкой была, всем верила, вот и попалась. Слава Богу, сбежать смогла. Потом в её жизни долго пусто было, дядя мой опекал её, охранял даже. Но она встретила человека, влюбилась, счастливая ходила, но судьба распорядилась так, что они расстались. Она тогда как неживая была, сначала плакала, а потом и плакать перестала, только смотрела пустыми глазами вокруг и молчала. Дядя тогда принял решение увести её за границу.

Терновой затянулся, скривился и отдал мундштук Елисееву, бросив быстрый взгляд на Павлова. Но тот смотрел в окно, наблюдая за закатом.

— А дальше что?

— Дальше? Они уехали, а через два месяца узнали, что она беременная. Она очень плохо это всё переносила. Я тогда жил у них несколько недель, насмотрелся — во! Ни есть, ни пить не могла, её рвало всё время. Я когда узнал, что Ксюня моя в интересном положении, чуть не умер от счастья, а потом сестру вспомнил и чуть не рехнулся от страха. Хорошо, что у нас пока, кроме тошноты и капризов, ничего страшного не происходит. А вот сестрёнка моя чуть не умерла. От неё тогда кожа и кости остались, серая вся стала, губы синие, веки просвечивали! Вот тогда-то дядин знакомый доктор насильно упек её в больницу и в тот же день предложил дяде прервать беременность, чтобы спасти ему дочь. Мол, один раз смогла забеременеть, даст Бог, и повторно получится. Они по-немецки говорили, но кто же знал, что Нюта поймет их разговор!

— Нюта? Какое странное имя!

— Почему странное? Нормальное, это производное от Инюты, Инны.

Все понимающе закивали головами, а Павлов вдруг вздрогнул, встал и подошёл ближе к окну, внимательно рассматривая кусты цветущей сирени.

— Так вот. Она тогда вдруг как ожила, вроде как проснулась после долгого и тяжёлого сна. О-хо-хо, вы бы видели это! Она кричала, плакала сначала, умоляла дядю не соглашаться, но потом, видимо, когда поняла, что дядя докторов послушается, как обезумела. Она дралась, царапалась, врача укусила, когда он со шприцем к ней приблизился, обзывала его, фашистом назвала. И за всё это время руку от живота не отняла, будто охраняла свою крошку. Потом на дядю накинулась, многого наговорила и приятного, и не очень — ведь он тоже в свое время Нюткину маму одну оставил, и тоже беременную. Короче, мне одному удалось её успокоить и только после того, как я пообещал, что без её согласия ни один немец к ней не приблизится. Она меня поклясться заставила, что её ребенок будет жить, даже если ради этого ей придется того... умереть. Я ей тогда сказал — кто же его растить-кормить будет, но она мотала головой и всё время спрашивала — ты мне слово дашь или нет? Пришлось. А потом чудо случилось...

Сергей откинулся на спинку дивана и улыбнулся.

— Оказалось, что там не один карапуз, а дубль! Два пацана. Как она говорила с ними, книжки им читала, музыку слушала, в саду у дяди цветами занималась и постоянно с ними болтала. Ни черта почти не ела, не могла, только пила маленькими глоточками соки и компоты. Откуда силы у неё брались — не понимаю. Родить с трудом смогла, Саньку и Ваньку, пацаны ещё ничего так получились, но она после их рождения будто сломалась. И только когда Санька заплакал при ней, она опять очнулась. Вот с тех пор ни на миг с ними не расстается. А они такие бутузики растут, шустрые, пингвины!

— А почему пингвины?

— А им зимние комбезы одинаковые дядя из Австрии привёз, так они всё норовят в разные стороны сигануть на прогулке. А бегают! Смешнючие такие, точно пингвины! Я вам их покажу сейчас.

Он перегнулся через подлокотник, подтащил свою сумку и извлёк планшет. Недолго поводил пальцами по экрану и с улыбкой протянул планшет Елисееву и Белову, сидящим на полу у его ног. Те схватили планшет, глянули на фотографию и заулыбались. Две мордашки, смотрящие на них с экрана, широко улыбались, сощурив серые глазёнки и протягивая ручонки вперёд. Они медленно листали фотоальбом, тихо комментируя увиденное.

— А это их мама, моя сестра Инна, — с гордостью проговорил Сергей.

Первым пришёл в себя Елисеев, провёл ладонью по лицу и искоса глянул на Белова. Тот по давней привычке потер пальцами подбородок. Потом поднял глаза и тихо позвал:

— Андрюх, посмотри сюда.

Павлов повернулся, шагнул к ним и сел на диван, наклоняясь к экрану планшета. На него, улыбаясь, смотрела Инна. Похудевшая, немного повзрослевшая, но такая же до слёз красивая и до дрожи желанная. Он аккуратно взял планшет, едва касаясь провел пальцами по её лицу и, не глядя по сторонам, тихо спросил:

— Где она?

Терновой также тихо ответил:

— Она в доме моего дяди в коттеджном поселке на Северной стороне. Улица Зелёная, последний дом у самого леса.

Павлов встал, отдал планшет Терновому и просто сказал:

— Если уедете, дом закройте. Меня не ждите. Пока, — и быстро вышел. Вскоре раздался шум мотора и машина, взвизгнув тормозами, умчалась в весенний сумрак.

Все повернули головы в сторону Сергея.

— Ты давно знал это?

— Давно, Олег, у меня работа такая — всё знать. Но сказать ничего не мог, запретили мне. Но недавно я дяде сказал, что Андрюха должен всё узнать. Мужики, а ведь Нюта тоже не в курсе. И я, честно говоря, предположить не могу, чем закончится этот вечер.

Белов вдруг поднял голову и громко захохотал.

— Ты чего, Олег? — удивленно спросил у него Луговой.

Но тот продолжал смеяться и хлопать себя по коленкам, потом вытер выступившие слёзы и сквозь смех произнёс:

— Парни, а ведь он нас всех и тут умыл!

— В каком смысле?

— В прямом, дурачьё! В отличие от нас, салаг, у него уже два сына растут! Два! Ай да Павлов, вот же сукин сын!

И все засмеялись, громко и облегчённо. Они рассказывали друг другу истории из своей жизни, пили вино, курили кальян, но с наступлением темноты резко засобирались по домам, каждый в предвкушении от встречи со своим счастьем. Хороший выдался денек, удачный...

***

Улица Зелёная, последний дом у леса... Улица Зелёная, последний дом у леса... Улица Зелёная, последний дом у леса...

Он повторял адрес, как молитву, и гнал машину, боясь не успеть, как три года назад, когда она ускользала от него, когда он не успел её остановить. Зелёная... Зелёная... Улица Зелёная... Инна, Инночка, только не убегай, дождись меня! Я всё пойму, за всё попрошу прощения. И за себя, и за своих сыновей, что так измучили тебя, а меня не было рядом! Паршивцы, так над мамой издеваться! Получат они у меня за такое поведение! Только бы успеть, только бы успеть...

Он резко свернул на загородное шоссе и сбросил скорость. Ещё не хватало перевернуться, вот тогда он точно не успеет. В темноте весенней ночи всё окружающее казалось нереальным и сказочным — недавно зазеленевшие ветки деревьев представлялись пушистыми длинными пальцами неведомых великанов, которые раскачивались на ветру, будто грозя ему и заставляя внимательно всматриваться в сумерки. Шумевший лес тихо шептал ему о возможной встрече и радовался за него, уговаривая не останавливаться, двигаться вперёд, к своей мечте. Навстречу его машине летели пушистые ночные бабочки и пропадали в темноте, как нежный шёпот любимой в ночи, что слегка касается твоей кожи и остается тёплым напоминанием о ласке. Впереди показались далекие огоньки жилых домов — где-то там на улице Зелёной в доме у леса ждала его Инна. Ждала? Он верил, что ждала. Иначе бы не вернулась сюда. И не одна, а с сыновьями. Его сыновьями. Их сыновьями.