Химия без прикрас
- Автор: Елена Ерошенко
- Жанр: Современные любовные романы
Читать книгу "Химия без прикрас"
========== Глава 15. О самонадеянности и обманутых датчиках. ==========
Юношеский максимализм — это наиглупейшая черта характера, которая граничит с бессмысленной упертостью и стремлением доказать всему миру, что ты достойна быть его частью. Присущ личностям крайне социальным и зависящим от чужого мнения, а также всем тем, кто стремится что-либо сделать назло. Но никак не мне.
Так я считала раньше. До сегодняшнего дня.
Но именно сейчас, стоя перед лицейскими дверями и глядя на спешащих в этот храм науки подростков, до меня вдруг снизошло озарение: я ведь тоже такой же подросток по идее, как и они. И пусть за последний месяц я узнала больше, чем за всю свою недолгую жизнь, я имею полное право вести себя, как подросток, разве нет? Юношеский максимализм? Думаю, именно он привел меня сегодня к порогу родного лицея. На четвертый день после наложения швов.
Тяжело вздохнув и выпустив изо рта невесомое облачко пара, я направилась к «альма-матер», осторожно ступая по снегу, ведь каждый шаг отзывался жгучим эхом в боку. Признаться, пока я добиралась до школы, идея посетить занятия постепенно казалась мне все глупее и глупее. А сейчас, присев на лавочку, чтобы скинуть сапоги и надеть удобные туфли, я пару минут просто отдыхала, стараясь унять боль.
Пятница. Самый ненапряжный день. К тому же без химии. Что может быть лучше?
— Марин, ты нормальная? — Фаня нависает надо мной в тот момент, когда я отстраненно наблюдаю за возней шестиклашек около раздевалки. Они такие беспечные… — Марин! Димон!
— Привет, — широко улыбаюсь, чувствуя, что лоб покрылся испариной. Странно. Так всегда бывает, когда ты решаешь посетить школьные занятия со свежим ножевым ранением. Кому расскажи, не поверят!
— Ты что, под кайфом? — прищуривается Хвостова.
— Фу-у-у… — брезгливо протягиваю я. Да, может и зря я сюда притащилась.
— Капец, Димон! — Фаня уходит в раздевалку, но вскоре появляется с моим пуховиком в руках. — Давай одевайся и вали!
— Классно ты придумала! Особенно после того, как меня видела завуч со всей своей свитой! — киваю головой на заведующую, стоящую в окружении редактора школьной газеты и преподавательницы по английскому. Они, кстати, смотрели как раз в нашу сторону, так что пришлось мило улыбнуться и демонстративно вернуть подружке пуховик.
— Димон, честно, ты заколебала темнить, — злится Фаня после того, как отнесла мою «шкурку» на место и уселась рядом со мной. — Я еле наплела учителям, как ты рвешься на учебу с температурой!
— Вот! И сегодня они смогут это узреть, так сказать, воочию! — отвечаю я, с улыбкой рассматривая расстроенное лицо Хвостовой. Ее голубые глаза смотрели на меня с непривычным осуждением. Странно, когда это люди стали смотреть так на меня? Раньше казалось, что только я занималась такой веселой ерундой, как осуждение окружающих…
— Ну ты и дура! — выдает Фаня, как на духу и, встав, наклоняется ко мне, чтобы ее шепот услышала только я. — Хочешь подставлять себя — пожалуйста. Хочешь заигрывать с химиком — ради Бога! Хоть спи с ним! Но откидываться на моих глазах в стенах школы — это, знаешь ли, слишком!
Ее слова больно ранят. Каждое слово — пощечина, и я еще долго не нахожу, что ответить, чтобы хоть как-то реанимировать себя в глазах лучшей подруги. И, вместо того, чтобы заверить ее в том, что все будет хорошо, цепляюсь за тот факт, который обидел меня больше всего.
— Я с ним не сплю! — сквозь зубы процедила я, глядя Фане в глаза.
— А мне-то откуда знать, ты ведь ничего мне не рассказываешь! — шипит она в ответ и, резко отстранившись, уходит прочь. А я так и остаюсь сидеть на лавочке в лицейском коридоре, глотая горький вкус обиды.
— Димон, можно тебя на пару слов? — Наумов возник словно из ниоткуда, заставив меня поморщиться.
— Паш, отвали, — буркнула я и, схватив сумку, поплелась к кабинету.
В течение первых четырех уроков, мне почти удалось забыть о том, что у меня на боку девять стежков. Я говорю «почти», потому что бок саднило при каждом вздохе. Но я упорно старалась убедить себя, что это всего лишь досадная мелочь. Лишний раз я шевелилась, а учителя, похоже, действительно решили, что я пришла в школу, толком не выздоровев. Когда Марина Викторовна задавала свои вопросы на уроке, я сначала по привычке тянула руку, чтобы дать правильный ответ, но руссичка, наградив меня выразительным взглядом, ясно дала понять, что мой измученный вид ввел ее в полнейшее негодование, и спрашивать она меня сегодня не намерена.
На истории я даже не пыталась отвечать — жутко хотелось, чтобы урок закончился: наша преподавательница скрипела на весь класс, словно несмазанная тележка. И без того паршиво, так еще и каждое ее слово, как гвоздь в голову.
А вот на информатике мне просто хотелось выжить к концу урока. Ну или сдохнуть. Голова раскалывалась, меня начало знобить, все тело словно прокручивало через адскую мясорубку. Только сейчас до меня дошло, какая же я дура, что приперлась в лицей! Хорошо еще, что мне с ловкостью удалось избежать встречи с химиком за весь день…
— Сюда иди, — Исаева грубо схватила меня за запястье и потащила к задней парте. — Не хватало только с таким видом перед носом учителя сидеть. Тебя забрать кто-то может?
— Все нормально, — собрав остатки сил, выдаю я и, развалившись на стуле, вытаскиваю из сумки учебник.
— Димон, тебя трясет. Пошли, я тебя к медсестре отведу, — Аня попыталась потянуть меня, но я резко выдернула свою ладонь из ее рук.
— Нельзя. Если увидят, что со мной, мне кранты, — с досадой сказала я.
— Ну тогда нахрена ты приперлась?! — Фаня, слушавшая наш разговор, словно взорвалась, злобно прошипев эти слова.
Хороший вопрос. Предыдущая ночь была мучительно бессонной. Я провалялась на кровати, пялясь в окно, размышляя, что могли значить слова Дмитрия Николаевича. В конце концов, я решила, что надо просто отсечь все, что может помешать исполнению моих целей, и жить дальше так, будто ничего не было. Ни поцелуя этого злосчастного, ни разговора. Смен больше не будет точно. Все вернется на круги своя. И мне стоит поступить так же. Так что утром я, дождавшись, когда братишка уйдет на работу, быстро, насколько это было возможно, собралась и отправилась в лицей. Какая разница, дома сидеть или за партой? Но, оказалось, разница есть. Причем существенная. Но сидеть дома больше просто не было сил.
— Девочки, я продержусь еще урок, правда, а потом просто пойду домой, — я постаралась говорить как можно убедительнее.
— Дойдешь ли? — презрительно выдает Хвостова.
Я только набрала в грудь побольше воздуха, чтобы дать, наконец, выход накопившимся эмоциям, как меня перебивает звонок на урок, громогласно прозвучав над нашими головами. Весь мир сегодня против меня.
В начале урока эта мысль только промелькнула в моей голове, и я даже не догадывалась, насколько оказалась права!
— Мариночка, — ласково ко мне обратилась учительница. — Будь добра, сходи за журналом.
— Анна Петровна, давайте я? — тут же предложила Фаня.
— Я обращаюсь к старосте, — строго заметила информатичка.
Учителя редко доверяют журналы кому-то другому, кроме старосты. Уже были случаи, когда особо умные экземпляры совершали попытки исправить свои «трояки» на «пятерки». Эти неудачники были тогда схвачены завучем с поличным, а затем провели около часа в кабинете директора.
— Сейчас принесу, — отвечаю я и, с силой облокотившись о парту, встаю, стараясь не застонать от боли. Чувствую, как бок обдает настоящим жаром, и под повязкой начинает что-то стекать. Черт. Похоже, я допустила самый эпичный фэил в своей жизни.
Выйдя из кабинета, прислоняюсь к стене, стараясь перевести дыхание и, продолжая за нее держаться, захожу в туалет, чтобы приподнять край черной блузки. На белой поверхности марлевой повязки проступили алые капельки крови.
Ладно. Раз, два, три… Давай, Дмитриева. Иди.
Выхожу из туалета, все еще держась за стенку и, к своему ужасу слышу шаги сзади себя. Выпрямляюсь, стараясь не привлекать к себе внимания, но от боли дыхание словно выбило из легких, так что я тут же сгибаюсь пополам. Но чья-то рука с ловкостью обвивает мой бок и помогает удержать равновесие.
— Пошли, — голос Паши звучит у самого моего уха.
Хотелось сначала возмутиться и гордо заявить, что я справлюсь в одиночку, но я разумно решила заткнуть свою гордость и просто воспользоваться той помощью, которую мне предоставил Наумов.
— А тебя за чем послали? — интересуюсь я, посмотрев на Пашу. Он выглядит обеспокоенным и взволнованным, но при этом собран и серьезен.
— Ни за чем, сам попросился выйти, в туалет, — ответил Паша. — Думаешь, я слепой? Идем в медкабинет.
— Нет, Пашенька! Нельзя! — начинаю тараторить я, резко остановившись.
— Ты раскаленная! — мы подошли к лестнице, чтобы нас не услышал охранник. — У тебя температура, надо, чтобы тебя домой отпустили.
— Паша, мне нельзя в медкабинет, понимаешь? Никак нельзя! — я говорю медленно, делая акцент на каждом слове. Вот ведь влипла!
— Ладно, — Наумов слегка поддерживает меня. — Как хочешь. За журналом?
— Нет.
— А куда?
— В кабинет химии, — тихо прошу я. Наумов горько усмехается, и, пригладив непослушные темные волосы, с разочарованием смотрит на меня своими карими глазами. Не знаю, чего в его взгляде больше: обиды или убеждения в собственной правоте?
— А ведь в глубине души я догадывался, — закинув мою руку на себя, Наумов, ведет меня к лестнице и неожиданно хватает прямо за больной бок. — Знаешь, я тогда понял, что что-то…
— Твою ж… — застонала я в голос, вздрогнув. На глаза навернулись слезы.
— Что? — не понимает Паша, но затем смотрит на свою ладонь. На ней остались красные разводы проступившей через блузку крови. От этого Наумов совсем растерялся. — Марин, это…
— Это кровь, Пашенька, просто кровь, — объясняю я, вцепившись в его кофту. — Пожалуйста, сейчас же, помоги мне подняться на третий этаж и дойти до кабинета химии!
Наумов резко кивает и теперь уже без лишних вопросов хватает меня в охапку, укладывая на руки, и поднимается по лестнице. Если сейчас мы встретим кого-то из учителей, мне не жить. Паше не жить. Я устроила самую настоящую подставу!
— Сможешь сама? — Паша ставит меня на ноги, прижимая к себе, и я утвердительно киваю головой.
Из-за двери кабинета химии, до которого меня дотащил Паша, был слышен голос Дмитрия Николаевича. Наумов нерешительно посмотрел на меня, а затем, приоткрыв дверь, тихонько постучал.
Голос химика стих. Послышались тяжелые шаги и его грубоватое «чего тебе, Наумов». Но вместо ответа Паша всего лишь приоткрыл дверь чуть шире, чтобы показать меня.
В тот момент, когда я, держась за Пашу, подняла глаза на Лебедева, я поняла, что исход сегодняшнего дня будет очевиден. Его изумленный взгляд сменился яростью, и широкая грудь поднялась на тяжелом вздохе. Либо я сегодня подохну от боли, либо химик задушит меня собственноручно. А так как вариантов нет, то уж лучше пусть Лебедев…
— В лаборантскую ее веди, в следующую дверь, — сдерживая свою злость, спокойно сказал химик. — Я задание дам им и приду.
Пашка потащил меня к лаборантской, а я с горечью отметила, что моя голова вздумала водить хороводы. Внутри он помог мне присесть на стул и сам опустился рядом, слегка меня приобняв.